В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова

Его злорадные размышления были прерваны голосом молоденького, и по этой причине, вечно голодного матросика Олега.

— Хороша ушица! — сказал он с заискивающей улыбкой, протягивая пустую тарелку. — Можно еще?

Протяжно кок посмотрел на матросика, а потом взял тарелку и с размаху опрокинул в нее половник, из которого торчали костистые рыбьи головы.

Кок ненавидел свою работу. Но он работал, и это было величайшим его каждодневным несчастьем. «Все думают, что если ты повар, то катаешься, как сыр в масле, — продолжал жалеть он сам себя, снова усевшись на высокий табурет и вытянув руки на стойку, — а на самом деле, у меня даже аппетит пропадает при одном взгляде на эти вечно голодные рожи».

Вскоре с крутейшего трапа, расположенного напротив камбуза, спрыгнул свежий и бодрый командир спасательных работ. Он покинул отполированные перила еще в самом начале марша и теперь приземлился прямо перед дверью, мягко стукнув кроссовками. Матросы, хлебавшие уху, неодобрительно покосились на его фортель. Истинные морские волки никогда не ходят по скучным лестницам, а всегда слетают, но Дмитрий Перов на требовательный взгляд моряков был всего лишь спасателем. Вот и нечего ему, обыкновенному спасателю, подражать настоящим морякам.

— Степаныч! — окликнул его капитан. — Ты что ж так долго спишь?

— А я когда сплю — от меня вреда меньше!

— Да уж точно! — пробурчал Саша Комаров, который только что устроился рядом со мной и едва шевелил ложкой, пытаясь отыскать в ухе нечто достойное его внимания.

Мы еще спали, когда плавкран снялся с якоря. Теперь он уверенно шел вперед, мягко разрезая серую утреннюю волну.

— На мостике старпом? — спросил Дмитрий Перов.

— Старпом! — подтвердил капитан. — Садись! Хлебни ушицы! Ложка стоит, так хороша!

— Я сам налью, Иван Иваныч! — кивнул командир коку, который сделал слабую попытку вернуться к котлу.

С удовольствием выбрав самую глубокую тарелку, командир налил ее доверху, а потом, ни на кого не глядя, прошел к пустому столику.

Его бодрый вид, его уверенность, его выбритость почему — то всех ужасно раздражала. Его веселость казалась неуместной среди общего уныния. Опрокинув в себя ложку наваристой ухи, Дмитрий даже слегка крякнул. Я взглянула на него с удивлением — после вчерашней рыбалки я на рыбу смотреть не могла. Поэтому, выпив чаю и усевшись с блокнотом в дальнему углу кают — компании, я уставилась в потолок, держа ручку наперевес. Мне бы еще обмусоленный химический карандаш, растрепанную прическу — и полный портрет придурковатого писаки налицо. Именно так изображают юмористы писателей. Но я замечала, что глубоко задумавшийся человек действительно возводит очи горе.

Саша Комаров, сидя рядом со мной, отложил ложку и только собирался вернуть полную тарелку, как его врасплох застал голос командира.

— Да тут у вас, гляжу, все влюбленные и все по парам! — сказал командир, поглощая уху и окидывая насмешливым взглядом меня и вестового. — Когда это вы только успеваете?

— Что успеваем? Завтракать? — спросил Саша.

К тому времени Александр Комаров успел поведать, что по — настоящему он не вестовой, что дежурят на камбузе они по очереди, а он лично — инженер по крановому оборудованию. Он недавно закончил институт и считается начинающим специалистом. Камбуз был его второй любовью. Ему так нравится помогать готовить, что он иногда меняется с кем-нибудь, чтобы подежурить. Человек, который крутится возле котлов, просто любит поесть — он знает, что команда в этом убеждена, но ему все равно.

— Подружиться! — командир постарался вложить в свой командный голос тонну тончайшей ядовитости.

— О, это длинная и грустная история, — заметил Комаров, откидываясь на спинку стула и держа ложку перед собой. — Хотите, расскажу?

— В другой раз! — у командира настроение было окончательно испорчено, хоть он и старался казаться равнодушным.

— Дорогая! Тебе еще принести чаю? — с преувеличенной любезностью сказал мне Саша, заметив, как это раздражает Дмитрия. — Ты на работе, тебе некогда! Тебе надо брать интервью! Хочешь, у меня возьми! У меня чудная биография! Чудная! Как раз для газеты! — скромно признался Саша.

В кают — компании как будто ветерком подуло — матросы оживились, глаза их заблестели. Алюминиевые ложки замелькали быстрее — у ребят проснулся аппетит. А я отметила, что Перова здесь не любят.

Командир, покончив с ухой, взял стакан с чаем и повернулся к Саше Комарову, холодно заметив:

— У вас с крановщиком запланирована разборка одного из крановых узлов. Вот и займитесь, вместо того, чтобы изображать из себя полного идиота!

— Да, да! Я помню! Но где же крановщик? — продолжал импровизировать Саша. — Николя — а, Николя, — я заволновалась, вспомнив сцену с тяжелым ящиком в темном трюме, где актерами были, как я запомнила, Колян и Михай. — Николя, где ты? Ау! Нету! — Саша заглянул под стол и повернулся к командиру, для убедительности разводя руками.

— Он давно на кране! — сухо ответил командир. — Я уже проверил ход профилактических работ по всему судну.

— Пардон! — возразил Саша. — Зачем же так надрываться? Вы же теперь у нас отдыхающий!

— А вот это не ваше дело! — грубо ответил Перов сухим скрипучим голосом.

Пожалуй, в воздухе запахло не развлечением, а скандалом.

Попытавшись разрядить обстановку, я сказала, обращаясь к капитану Седову:

— Александр Александрович! Вы не возражаете, если я займусь для начала краном, вернее, крановщиком.

На самом деле меня интересовал человек, котрого называют «Николя».

— Конечно, нет, Наташа! Если вы не боитесь высоты, то — пожалуйста! Сразу с двумя членами экипажа познакомитесь! — ответил Седов. — С крановщиком и инженером по крановому оборудованию.

Боюсь высоты? Вот так вопрос! Я не боюсь высоты, глубины, жары, холода и даже насекомых. Я не боюсь одиночества и старости. Безденежья и богатства. Еще чего я не боюсь? Нет, насекомых я все же боюсь. А вот про страх высоты мне пришлось узнать на практике еще в школе.

Наша классная руководительница была заядлой путешественницей и вечно таскала нас за собой. Весь год наш класс работал, как проклятый: разносил газеты, подрабатывал на одну ставку дворником и уборщиком, создавал бюро добрых услуг, ну и так далее. Все денежки складывались в общую копилку. Зато, когда наступало лето — счастливее нас никого не было — мы уходили и уезжали, и снова уходили и уезжали — то в походы, то в путешествия.

После восьмого класса мы расширяли свой кругозор где — то в Уральских горах.

Однажды мы вдвоем с Санькой Герасимовским (вообще — то, он считался мальчиком из хорошей семьи, и его в глаза называли Сашей) на спор залезли на одиноко стоящую гору. Не слишком высокую, но по — настоящему крутую и с круглой такой макушкой. На самой вершине рос кедр, совершенно одинокий. Как он там ухитрился зацепиться на голых камнях — неизвестно, но дерево выглядело довольно крепким.

Азарт покинул нас, когда мы добрались до несчастного кедра. Я посмотрела вниз, на голые обкатанные ветром камни, и подумала, что спуститься будет нелегко.

Мы посидели под кедром, а потом Саня и говорит мне: «Ты, Наташа, иди! Здесь такой вид волшебный, я полюбуюсь!» Я, конечно, удивилась странностям интеллигентного юноши, но возражать не стала и полезла вниз, где скатываясь, где сползая по скользким валунам. Одним словом, это был еще тот спуск! Такое надолго запоминаешь. Уже очутившись на земле, я твердо решила больше не совершать таких опрометчивых поступков, как спор.

И вот со свежеободранными коленками я предстала пред ее светлые очи классной руководительницы.

— А где же Саша? — сразу спросила меня Зоя Федоровна, ясно, что это наша классная.

«Здрассьте! — подумала я. — Вместо того, чтобы спросить, как мне удалось слезть!» — Это я про себя подумала, а вслух сказала:

— Он любуется волшебным видом!

— Где?

— Наверху! — и я показала рукой на кедр.

Наш лаконичный разговор на этом прервался, потому что классная занервничала, просто запсиховала, а потом обреченно произнесла:

— Он не спустится!

— Почему? Я же спустилась!

Она:

— За Сашей надо идти!

— Здрассьте! — теперь уже вслух возмутилась я. — Да что с ним будет — то? Как поднялся — так и спустится! Куда он денется?

— Наташа! Я тебя умоляю! У Герасимовского фобия, ну эта, как ее одним словом, он боится высоты.

— Чего — чего? Какая — такая фобия? — до этого я думала, что фобии бывают только у психов.

— Понимаешь, он не спустится! Может даже потерять сознание от страха, — объяснила мне классная.

— Потерять сознание? Там, наверху? Но ведь оттуда можно упасть!

— Вот именно! — подтвердила Зоя Федоровна.

— Ну, тогда, конечно, — не очень уверенно согласилась я, размышляя, что Санька, может, действительно псих, если ползает по горам с какими — то там фобиями в неразумной башке.