В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова

На следующий день после возвращения Анечки в родной дом дедушки Михаил Ромашкин, накупив подарков в соседнем супермаркете, отправился в гости. Он предупредил о своем приходе по телефону — чек с номером телефона так и остался лежать на полочке в его узкой, как пенал, прихожей. Его ждали. Дверь открыла бабушка, с которой Мишка до сих пор не встречался.

— Аглая! — протянула она руку лодочкой. — А вас я, конечно, знаю! — с жеманностью молодой кокетки сообщила дама. — Вы наш спаситель Михаил Ромашкин, — она произнесла букву «р» с неким оттенком французского прононса, так, что казалось, что ей не хватает лорнета.

Мишка с удивлением посмотрел на ее седые волосы, заткнутые старомодным гребешком, на круглые очки, на кружевной фартук с заколкой на груди. В этой даме было много всего и все перемешано.

Из — за бабушкиной спины, как вихрь, выскочила Анечка и бросилась Ромашкину на руки. Он поднял легкое тельце, и она обняла его. Обвив шею обеими руками, девочка прижалась и затаила дыхание. Она была так неожиданно доверчива, так трогательно наивна, что Ромашкин растерялся.

— Проходите, проходите! — между тем говорила бабушка. — Не обращайте на нее внимания. Она так общительна, что спасу нет.

Анечка живо взбрыкнула ножками, опустилась на пол и, схватив Мишку за руку, потащила в комнату.

— Вот, мот — ли, весипед, Мика, — показывала она свои игрушки.

— И не слишком позволяйте этому ребенку садиться себе на шею, — добавила бабушка. — Она у нас любит всеми покрутить.

В этом доме чувствовался достаток. Но сама бабушка Аглая не дотягивала до буржуазной планки хозяйки респектабельного дома. В отличие от вполне ухоженного и представительного Степана Иваныча, бабушка была одета в черную прямую юбку и затрапезного вида кофту. К тому же она вовремя состарилась, что даже не пыталась скрыть.

Анечка на правах избалованного ребенка волокла к Мишке все игрушки подряд из другой комнаты и сваливала их в кучу.

— Отстань от дяди, Аня! — сказала ей бабушка Аглая и повернулась к Ромашкину, — не угостите ли сигареткой?

— Да, да, — засуетился Ромашкин, достав всю пачку и протягивая ее старушке.

Он был в ужасе от ее панибратства и старался этого не показать.

— Можно все взять, да? — спросила бабушка, засовывая пачку в карман передника. — Пойдемте курить на балкон. У меня муж не курит, он сразу запах почувствует.

Они вышли на балкон второго этажа, за которым почти вплотную возводили еще один дом.

— Скоро совсем солнца не будет видно! — затягиваясь сигаретой и щуря глаза за толстыми стеклами очков, сказала бабушка тоном светской дамы. — Ах, да, вы же живете в этом же районе и знаете, какая здесь плотная застройка ведется. Знаете, Михаил! Вам это, может показаться странным, но муж мне не разрешает курить и поэтому не дает денег. А я ведь заядлая курильщица! Не могу отвыкнуть.

«Странно, — подумал Михаил, — милейший Степан Иваныч, оказывается, полнейший тиран?»

Ромашкин посмотрел на Аглаю и, обратив внимание на ее развязность, понял, что бабушка не совсем трезва. Запаха алкоголя он не чувствовал, но мог голову дать на отсечение, что Аглая пьет, как минимум, второй — третий день. Землистый цвет лица не давал румянца, по которому частенько узнают пьющих.

— Что вы на меня так подозрительно смотрите? — спросила бабушка. — Кстати, вы можете меня звать просто Аглаей. К чему условности между своими?

Мишка затушил сигарету и, не найдя, куда бы выбросить окурок, незаметно уронил его за балкон. Аглая же, взглянув на свой окурок, с особой яростью затолкала его в цветочный горшок, который мостился на узком подоконнике, а сверху присыпала землей. Как будто мстила цветку или тому, кто его посадил.

Они вернулись в комнату, где шустрая девочка успела устроить основательный беспорядок. Теперь она достала все альбомы с фотографиями с полки шкафа, бросила их на пол и устроила там собственное гнездышко.

— Анечка! Солнышко мое! Иди, иди к своей бабулечке!» — нежно пропела бабушка Аглая.

Девочка хихикнула и спряталась под стол рядом с креслом, где сидел Михаил.

— Ты что же, а? Не хочешь идти к бабушке?

— Не — а! — озорно махнула кудряшками девочка и передвинулась поближе к Ромашкину.

— Ну, как дела? — спросил у нее Мишка.

— Де — а? — тут же отозвалась девочка.

— Она что-нибудь рассказывала про свое путешествие? — обратился Ромашкин к доброй старушке.

— Ну что она может рассказать? Я поняла, что там, где она была, находилось много детей. С ней, похоже, хорошо обращались: ни царапин, ни ссадин. Правда, очень хотела пить. Банку компота сразу выпила. Вы знаете, Михаил, — Аглая таинственно понизила голос, — я думаю, что Анечка была в перевалочном пункте, где выбирают детей для усыновления. Я читала о таком. Ведь вы адреса не знаете?

— Не знаем! Возможно, вы правы! — ответил Ромашкин. — Она очень красивая и умная девочка. Инспектору показалась беспризорной. Поэтому в полиции и не оформили документы. Если бы я сам не зашел в отделение, так бы и концы в воду.

— Анечка, ты в гостях была? — спросил у девочки Ромашкин.

— Бы — я! — отозвалась она.

— А там детки были?

— Бы — и!

— А мальчики хорошие были? — Ромашкину чрезвычайно нравился ее детский лепет.

— Не — а!

— А девочки хорошие были?

— Бы — и!

— А кто? Как зовут хорошую девочку?

Ребенок опустил головку, но выдали заблестевшие глазки.

— Аичка! — скромно ответила она.

Ромашкин понял, что происходит в этой семье. Как могла потеряться девочка? Как могла заснуть на прогулке бабушка? Аглая, видимо, отправилась погулять с внучкой, будучи, как всегда под шофе. Дедушка же разрывался между работой и семьей. Он работал прорабом на стройке. К тому же покупки, вероятно, тоже лежали на нем, поскольку старушке денег не доверяли из — за пристрастия к спиртному.

Когда Ромашкин уже собрался уходить, в дверь позвонили, и на пороге появился младший сын бабушки Аглаи — Володя. Мишка знал, что он учится на платном отделении университета.

— Как отец? — сухо спросил студент, на ходу поздоровавшись с Михаилом.

— Не знаю, не знаю, Володечка! — сладким голосом ответила Аглая.

— А что со Степаном Ивановичем? — спросил Ромашкин.

— Как что? Его же в «скорую» увезли! — удивилась Аглая. — А вы разве не знаете? Ах, да, вы же занесли Анечку и сразу ушли. У мужа приступ начался. Как вы ушли. Нет, ночью. Или потом уже. Не помню.

— Куда его увезли? — уже с некоторой досадой спросил Ромашкин.

— В кардиологию! В нашу районную больницу. Как ее номер? Я забыла, как же ее номер? По нашему участку, в общем.

К счастью, Михаил понял, о каком стационаре идет речь, и быстро нашел больницу. Но ему пришлось изрядно подождать, пока часы пробьют четыре, и в лечебном учреждении разрешат посещение больных.

Степан Слепченко лежал в седьмой палате на втором этаже. Ромашкин вошел в коридор второго этажа и удивился, как переполнена больница. Вдоль стены стояли кровати, на которых в ряд лежали больные с серыми страдающими лицами. Пробираясь по коридору, Мишка старался не смотреть по сторонам и не замечать убогости изношенных тряпок, которые в нынешних больницах употребляют вместо простыней.

— Мужчина, мужчина, — послышался рядом с ним возбужденный шепот.

Он оглянулся и увидел семенящую рядом женщину средних лет.

— Мужчина! Можно я возьму вас под руку? Как будто бы я с вами? — шептала она в смятении.

— Да, пожалуйста! — великодушно согласился Ромашкин. — Вы от кого — то скрываетесь? — дама вызывала сочувствие и казалась беспомощной.

— О, да! От старшей медсестры! Она бежит за мной, — женщина прижалась к Ромашкину и чуть не заплакала.

На весь коридор раздался зычный голос мужеподобной дамы в белом халате:

— Вон она идет, в синей юбке! Держите, держите ее! — старшая медсестра бросилась наперерез парочке и нависла над посетителями своим дородным телом, а две другие женщины в халатах перекрыли дорогу впереди.

— Женщина! Я вас вычислила! Как вам не стыдно?! А вы тоже с ней? — спросила старшая медсестра, напирая тяжелой грудой верхней части тела.

— В каком смысле? — спросил Ромашкин.

— В том самом смысле! Вы к кому пришли?

— К Слепченко!

— А — а! Вот и идите к нему! Идите, идите! У него — то все в порядке! Нам нужна вот она! — она указала презрительным жестом на сжавшуюся посетительницу.

Дама смотрела вокруг потерянным взором, явно не понимая, в чем она провинилась. Она что — то лепетала в свое оправдание, но ее никто не слушал.

— Что здесь происходит? — рассердился Ромашкин. — Что она могла совершить такого, чтобы ее гнали, как зайца на охоте? — спросил возмущенный Мишка.

— Ну, не будем же мы здесь разбираться! При больных! Мы их разбудим! — громким басом заявила медсестра.