Театр невидимых детей - Марцин Щигельский

– Шимчик! – заорала тетя Матильда. – Я тебя покажу, как надо себя вести! Что ты вытворяешь?!

За окнами громыхнуло так, что стекла задребезжали, и даже тетя Матильда взглянула на окно с опаской.

– А п-п-потому ч-ч-что он… – начал я, сильно заикаясь. Я не мог выдавить ни слова, побагровел и стал задыхаться.

– Михал разозлился на Зенека, потому что тот ему сказал, что Себастьяна от нас забрали, – сказал Мирек.

– Неправда! – воскликнул Зенек. – Ябеда!

– Ага, – буркнула себе под нос тетя Матильда и, нахмурив брови, сурово посмотрела на меня. – И это повод для скандала? Какой же ты товарищ? Если ты его любишь, то должен радоваться, что он вернулся к родителям. Там ему будет лучше. Ложись немедленно, и чтобы было тихо! Если подобное повторится, получите дежурство по ванной вне очереди. Все! И на втором этаже тоже! Шимчик, в кровать! Это последнее предупреждение…

Некоторое время я стоял, потеряв дар речи. Вся злость мгновенно испарилась, и теперь ужасно щипало глаза. Так это правда… Неваляшка к нам не вернется. И никто мне об этом не сказал. Я даже не попрощался с ним как следует!

Что мне было делать? Я лег и сунул голову под подушку. Снова загрохотало, тетя Матильда погасила свет и закрыла дверь. Мгновение в спальне стояла тишина, потом раздался голос Зенека.

– Мирек, ну ты и ябеда! – прошептал он.

– Заткнись! – буркнул Мирек.

– Ревет. Как девчонка! – удовлетворенно констатировал Зенек.

– Я тебе сказал, заткнись! – громче отозвался Мирек.

Больше никто ничего не говорил. Они заснули, несмотря на раскаты грома, а я – нет. И еще долго не спал после того, как гроза ушла от «Молодого леса», а за окнами начали петь птицы.

Я знал, что люблю Неваляшку, но даже не догадывался, насколько он для меня важен. А почему, собственно? Ведь мне эта дружба ничего не давала – он не помогал мне делать уроки, я не мог взять его с собой к «Радуге», с ним даже не поговоришь нормально! А о чем с ним было разговаривать? Неваляшка ничего не знал – когда я пытался рассказывать ему о звездах и планетах, он только таращился на меня своими круглыми, как блюдца, глазами, а потом возвращался к своему «Титусу, Ромеку и Атомеку». Но когда я приходил из школы и подходил к нему в комнате отдыха, он всегда так радовался, как будто мы не виделись целую неделю, а не пару часов. Хватал меня за руку, когда мы смотрели телик и в фильме происходило что-нибудь такое, от чего кровь стыла в жилах, а когда я лежал в кровати с высокой температурой, он принес со двора полную пригоршню снега – потому что тогда как раз выпал первый снег, а я не мог это увидеть. Мне казалось, что, любя его, я ничем не рискую – ну кому нужен такой Неваляшка? Он наверняка останется в «Молодом лесу» навсегда, даже дольше, чем я. Но теперь Неваляшка исчез, и было такое ощущение, будто кто-то отрезал и украл кусочек меня самого. Но, наверное, в конце концов я бы как-то с этим справился – если бы все остальное шло по-старому. В начале учебного года случается много интересного, что-нибудь меня бы отвлекло.

* * *

В конце августа в «Молодом лесу» поднялась суматоха, потому что к нам приехали милиционеры – отбирать ребят постарше в специальные отряды Гражданской милиции – ЗОМО[7]. Нам было очень интересно, как происходит этот отбор, но в актовый зал нас не пускали, так что мы сидели в галерее и глазели. Я, правда, продолжал думать, как там Неваляшка – только бы, не дай бог, его мама случайно не заснула в кровати с сигаретой, как когда-то мама Шимека, и все такое – но вообще-то мне тоже было любопытно.

В эти отряды могли записаться самые старшие ребята, которые уже закончили школу и должны начать самостоятельную жизнь, но не хотят в армию. Неважно, в какой школе ты учился и какой у тебя аттестат, – берут сильных и здоровых. Записалось всего семь человек! Я был очень удивлен, что так мало, потому что накануне милиционеры на специальной линейке убеждали нас, что идти в ЗОМО – в сто раз лучше, чем в армию, потому что в ЗОМО очень классно: не придется ездить на полигон, красивая форма, современное оружие, больше денег, а казармы все расположены в крупных городах, так что можно ходить в кино и все такое.

Дядя Сташек, который следил за отбором, отвел этих семерых мальчиков в комнату отдыха, велел раздеться до трусов, а потом вызывал по списку и отводил в актовый зал – это было ужасно смешно. Один выходит из зала, и сразу вводят следующего.

Не знаю, кого в конце концов взяли в ЗОМО, но Казика из группы «Одра» – уж точно, у него широченные плечи, и он жутко сильный: как-то пытался приподнять перед «сирены» тети Директора, и ему это почти удалось. Казик и еще несколько ребят постарше решили ее разыграть. Хотели открутить у машины колеса и поставить на кирпичи. Никто не собирался их красть – просто спрятали бы в кустах. К сожалению и огорчению всей компании, «сирену» поднять не удалось, потому что оторвался бампер, за который ухватился Казик. Но и это произвело на всех немалое впечатление, ведь согласитесь – чтобы оторвать бампер, нужна немалая сила. К сожалению, у тети Директора подвиг Казика восторга не вызвал, и парня наказали – заставили две недели помогать на складе и запретили говорить по телефону. Он тогда чуть было не угодил в специальный центр ресоциализации, потому что это была не первая проделка и не первое наказание. К счастью, тетя Илона, воспитательница их группы, Казика отстояла.

Оказалось, что милиционерам наплевать на шалости Казика, его сразу взяли в ЗОМО – знаю, потому что встретил его через несколько месяцев, уже в форме, но об этом я расскажу вам позже.

Да, все бы постепенно как-то образовалось, и я бы, наверное, смирился с отсутствием Неваляшки, если бы не еще одна новость, которая оказалась для меня как гром с ясного неба. Это случилось в самом конце августа, в пятницу. В полдень всю нашу группу вызвали в комнату отдыха. Когда мы собрались, вошла тетя Директор, а за ней – новый дядя. Она представила его и сказала, что теперь он будет нашим воспитателем, потому что тетя Йола к нам не вернется. Она стала директором другого детского дома, где-то ужасно далеко, под самым Кошалином.

Нового дядю звали Януш, и он был немногим старше самых старших наших ребят: ему исполнилось всего двадцать четыре года. Я как его увидел, так сразу понял, что он из «чувствительных» – ТАКОЕ у него было выражение лица, – но, в сущности, мне было уже наплевать. Потому что, даже будь он тысячу раз «нормальным», все равно это не моя тетя Йола.

Я сидел, потеряв дар речи, и внутри у меня все застыло. Нам всем велели по очереди представиться, и только я один не сумел издать ни звука, так что за меня сказала тетя Директор. Когда она увела дядю Януша, чтобы показать ему «Молодой лес», в комнате отдыха поднялась ужасная суматоха, потому что все ребята заговорили разом. Кроме меня.

Я подождал несколько секунд, встал и без единого слова вышел. Я двигался как автомат, и при каждом шаге мне казалось, что пол прогибается подо мной, словно резиновый, а воздух сделался плотным, как вода. Я прошел через