Руби - Вирджиния Эндрюс

– Прекратишь встречаться со мной, – подсказала я и подняла наконец глаза на Пола.

Взгляд его подтвердил мою правоту.

– Мне плевать на его запреты, – заявил Пол. – И без машины я прекрасно обойдусь. Мопед он не отнимет, я его купил на собственные деньги. Так что я по-прежнему смогу приезжать к тебе, а все остальное не имеет значения.

– Пол, все не так просто, – возразила я. – Я не могу допустить, чтобы ты рассорился с родителями из-за меня. Потом – может, месяцы или годы спустя – ты горько об этом пожалеешь.

Даже я сама услышала новые холодные нотки, прозвучавшие в моем голосе. Сердце мое болезненно сжалось. Иначе нельзя, жестко сказала я себе. Наши отношения обречены. Значит, надо их прекратить.

– Руби, о чем ты? – улыбнулся он. – Ты знаешь, все, чего я хочу, – быть с тобой. И моим родителям придется с этим смириться. А если нет, им же хуже. Слишком высоко они задирают нос…

– Ничего они не задирают, – перебила я.

Он недоуменно уставился на меня.

– Они просто хотят тебе добра.

– Руби, мы уже говорили об этом. Ты – лучшее для меня.

Я поспешно отвернулась. Слова, которые мне предстояло произнести, застряли бы в глотке, если б я видела его глаза. Покупателей не было, я отошла от прилавка. Пол следовал за мной послушно и бесшумно, как тень. Я опустилась на скамейку под кипарисом и устремила взгляд в сторону болот.

– В чем дело? – спросил Пол дрожащим голосом.

– Я хорошенько обо всем подумала. И не уверена, что лучшее для меня – ты.

– Что?

Старая болотная сова, сидя на ветке сикамора, смотрела на нас так пристально, словно понимала, что между нами происходит тягостное объяснение.

– Вчера, после того как ты уехал, я долго размышляла. Думала о будущем. Конечно, в наших краях полно девушек моего возраста или чуть старше, которые уже вышли замуж. Но знаешь, не могу сказать, что предел всех моих мечтаний – семейная жизнь, пусть даже и счастливая. Я хочу большего. Хочу стать художницей.

– Так и я хочу, чтобы ты стала художницей! – воскликнул Пол. – Никогда не буду останавливать тебя! И сделаю все, чтобы тебе помочь!

– Художник, настоящий художник, должен иметь богатый жизненный опыт. Должен путешествовать, встречаться с разными людьми, познавать мир.

Я наконец-то нашла в себе силы взглянуть на Пола. Он показался мне совсем маленьким, будто мои слова заставили его сжаться.

– Что такое ты говоришь? – пробормотал он.

– Мы не должны относиться к этому настолько серьезно, – выдавила я.

– Но мне казалось… – Он покачал головой. – Это все из-за того, что вчера я ужасно глупо вел себя, да? Твоя бабушка полностью разочаровалась во мне? Решила, что я тебе не пара?

– Бабушка тут совершенно ни при чем. Просто прошлой ночью мне не спалось, и у меня было время подумать. Вот и все.

– Это я во всем виноват, – упорно твердил Пол.

– Ни в чем ты не виноват. И вообще никто тут не виноват, – добавила я, вспомнив бабушкины слова. – Просто жизнь складывается так, что нам не удастся быть вместе.

– И что же мне теперь делать? – растерянно спросил он.

– То же самое, что собираюсь делать я… Путешествовать, познавать мир… встречаться с людьми.

– Ничего не понимаю! – чуть не плача, воскликнул он. – Вчера ты была одна, сегодня – совсем другая! Может, ты успела познакомиться с другим парнем?

– Нет у меня никакого другого парня…

– Есть! – выпалил Пол.

Печаль его стремительно уступала место гневу. В глазах, недавно светившихся нежностью, теперь полыхала ярость. На щеках зарделись пятна, словно вчерашние синяки проступили вновь, губы побелели. Казалось, он взорвется изнутри. Я ненавидела себя за то, что сделала это с ним. У меня оставалось только одно желание – провалиться сквозь землю, исчезнуть.

– Отец говорил мне, что только последний дурак может доверять девушке, которая…

– Происходит из семьи Лэндри, – с горечью подсказала я.

– Да. Именно так. Яблоко от яблони недалеко падает – так он сказал.

Я понурила голову. Мысли об отце Пола, который позабавился с моей матерью и бросил ее, о дедушке Джеке, который думал о деньгах больше, чем о собственной дочери, терзали мне сердце.

– Твой отец совершенно прав! – процедила я.

– Я тебе не верю, слышишь! – заорал Пол.

По щекам у него текли слезы боли и гнева, они отравили его мысли обо мне. Мне отчаянно хотелось броситься в его объятия. Сказать, что я глупо пошутила. Повернуть все вспять. Но я чувствовала, что реальному положению дел противиться бессмысленно.

– Не художницей ты хочешь быть, а потаскухой! – донеслось до меня.

– Пол!

– Да, потаскухой. Давай, встречайся с разными людьми, теми, что тебе по вкусу. Ладно, мне наплевать. Дурак я был, что связался с Лэндри! – выпалил он, повернулся и бросился прочь. Влажная трава хлюпала под подошвами его ботинок.

Я сидела, сжавшись на скамейке в комок. В том месте, где только что билось сердце, теперь зияла пустота. Плакать я не могла – все внутри у меня точно окаменело. Послышался треск мотора – Пол вскочил на свой мопед, – этот звук отдался во всем моем теле. Старая болотная сова расправила крылья и начала переступать лапами по ветке, но не улетела. Она наблюдала за мной, и в круглых ее глазах светился упрек.

После ухода Пола я поднялась со скамьи, на трясущихся ногах побрела к прилавку, около которого уже столпились туристы. Это были молодые мужчины и женщины, шумные и веселые. Мужчины пришли в восторг при виде заспиртованных ящериц и змей, купили четыре банки. Женщины заинтересовались домоткаными полотенцами и платочками. После того как они сделали покупки и погрузили их в машину, какой-то мужчина подошел к нам с фотоаппаратом в руках.

– Не возражаете, если я вас сфотографирую? Каждой из вас я дам за это по доллару.

– Это совершенно излишне, – ответила бабушка.

– Почему это? – вмешалась я. – Пусть дает.

Бабушка Кэтрин удивленно вскинула бровь.

– Отлично! – Молодой человек вытащил из кармана два доллара.

Я проворно их схватила.

– Улыбнитесь, пожалуйста! – попросил он.

Я послушно растянула губы в улыбке. Он пару раз щелкнул фотоаппаратом, поблагодарил нас и пошел к машине.

– Руби, зачем ты взяла у него деньги? – недовольно спросила бабушка. – Раньше мы позволяли туристам фотографировать нас бесплатно.

– То было раньше, бабушка. А теперь я поняла, что мир этот – несправедливый и безжалостный. И буду делать все, чтобы защитить нас от его жестокости.

Бабушка задумчиво посмотрела на меня:

– Я рада, что ты повзрослела, Руби. Но не хочу, чтобы при этом ты превратилась в человека с каменным сердцем.

– С каменным сердцем проще жить, бабушка. Камень, по крайней мере, трудно разбить. Я не хочу прийти к тому же финалу, что и мама. Не хочу жить, как она.

Я разразилась слезами, чувствуя, что защитная броня, которой я попыталась оградить свою душу, мгновенно рассыпалась в пыль.

– Что ты сказала молодому Тейту? – спросила бабушка. – Он промчался мимо меня как ошпаренный.

– Сделала все, как ты велела, – пробормотала я сквозь слезы. – Правду говорить не стала. Сказала только, что видеть его больше не хочу. Теперь он меня ненавидит.

– Руби, бедная моя девочка.

– Теперь он меня ненавидит! – выпалила я и бросилась прочь.

– Руби! – долетел до меня голос бабушки.

Но я даже не обернулась. Ноги сами несли меня все дальше и дальше. Колючие ежевичные кусты цеплялись за платье, царапали руки и ноги. Но я не замечала боли, не видела грязных луж, которые то и дело попадались на моем пути. Наконец я выбилась из сил; ноги подгибались, в боку закололо. Лишь тогда я замедлила бег и побрела вдоль берега канала. Слезы застилали мне глаза, и я не могла остановить их. Я шла и шла, не глядя на кучи сухой травы, служившие домом ондатрам и нутриям, машинально обходя заводи, в которых плавали маленькие зеленые змейки. Лишь почувствовав, что вот-вот упаду от усталости, я остановилась перевести дух.

Взгляд мой устремился к рощице сикаморов[6] впереди. Все расплывалось перед моим затуманенным слезами взором, но постепенно очертания предметов стали более четкими, и я увидела болотного оленя, с любопытством глядевшего на меня. Он был большой, красивый, стоял неподвижно, как изваяние, и не спускал с меня огромных грустных глаз.

Внезапно раздался оглушительный грохот – я узнала звук выстрела крупнокалиберной винтовки. Олень рухнул на землю. Несколько мгновений он отчаянно бился, пытаясь встать на ноги, но кровь хлестала из раны на шее все сильнее и сильнее. Несчастное животное затихло, и до меня донеслись ликующие голоса охотников. Вскоре из-за сплошной завесы испанского мха показалась пирога, управляемая дедушкой Джеком. На корме сидели двое незнакомых мужчин. Я догадалась, что он предложил свои услуги туристам-охотникам и помог им найти добычу. Пирога направлялась прямиком к оленю. Один турист отхлебнул из бутылки виски и передал своему товарищу, чтобы тот тоже отпраздновал это убийство. Дедушка Джек перестал грести и уставился на бутылку жадными глазами. Наконец ему тоже дали отхлебнуть.