Миры Филипа Фармера. Т. 22. Пир потаенный. Повелитель деревьев - Филип Фармер

Как только настала ночь, я повернул назад. Уже через двадцать минут я обнаружил бивак этого короля курка, который расположился на вершине невысокого мыса, на опушке, окруженной большими деревьями с необычайно густым подлеском. Недалеко находился еще один источник воды, что и объясняло поразительно обильную для этих мест растительность. Посреди поляны стояли два джипа и два грузовика. Один из них тащил за собой большой прицеп. На поляне между тремя раскинутыми палатками пылало два костра. Вокруг одного из них мельтешили негры, занимавшиеся стряпней. В воздухе поплыл запах закипающего кофе. Я насчитал шесть негров и двоих белых. Затем я заметил еще одного белого в щели одной из палаток. Слабый свет лампы, горевшей внутри палатки, блеснул на мгновение на его бронзовой от загара коже.

Запах кофе стал еще явственней, и мне теперь без конца приходилось сглатывать слюну. Я страстный любитель кофе. Если бы эти люди не провели сегодня полдня, растрачивая на меня свои оружейные запасы, я, наверное, попытался бы присоединиться к ним.

Желая получше разглядеть мужчину в палатке, я сменил свой пост наблюдения. Мне так и не удалось рассмотреть его отчетливо, хотя у меня сложилось впечатление, что это высокий и сильный человек. В тот момент когда я пытался рассмотреть его, он занимался странными гимнастическими упражнениями. Периодически в щели мелькали его быстро сжимающиеся и разжимающиеся бицепсы. Мне они почему-то напомнили быстро снующих туда-сюда мангуст под золотистой кожей его рук. Сравнение, конечно, было несколько притянутым за волосы, но именно оно почему-то сразу пришло мне на ум.

Двое других белых, люди уже пожилые, сидели на складных креслах ко мне спиной. Один был небольшого роста и хрупкий на вид. У него были скупые жесты, острый, пронизывающий, как у ястреба, взгляд и узкое острое лицо, похожее на отбитое горлышко бутылки. Одет он был, будто только что вышел от лучшего портного в Найроби, специализирующегося в пошиве одежды для сафари класса «люкс». Разговаривая, он беспрестанно вертел в руках черную трость с серебряным набалдашником.

Второй старец имел настолько впечатляющую внешность и такие длинные руки, что вполне мог сойти за человекообразную обезьяну, тем более что у него были массивный, литой затылок и обезьянье лицо с низким, надвинутым на глаза лбом.

Слушая болтовню негров между собой (они говорили на суахили), я узнал имена этих троих. Человек в палатке был доктором Калибаном. С иголочки одетый старик носил имя мистера Риверса. Старую обезьяну звали мистером Симмонсом. Все трое были из Манхэттена.

Я подозревал, что если эти двое стариков и говорят так громко, то специально, с целью привлечь к себе внимание чьих-то нескромных ушей — моих, по всей видимости. Тем временем я обнаружил в кустарнике тонкую нить, натянутую на уровне щиколоток, включающую скорее всего сигнал тревоги. Кроме того, там были еще два фальшивых камня из раскрашенного картона, скрывающих под собой систему электронного оповещения. Я едва не прошел между ними, потому что они располагались по краям естественной тропинки, ведущей в неглубокую впадину в самой чаще кустарника — идеальное место для наблюдения. Я обнаружил ловушку совершенно случайно, машинально обнюхав один из подложных камней.

Пришлось удвоить предосторожности. К тому же я заметил, что палатка, где доктор Калибан предавался своим гимнастическим упражнениям, теперь была полностью задернута. Ничто не мешало ему, выскользнув наружу с противоположной стороны, попытаться зайти мне в тыл.

Я не знал, играли ли оба старика роль приманки или нет. Но, во всяком случае, если судить по их разговору, они совершенно не опасались чужих ушей. В том числе и Калибана, будто тот был совершенно глухим.

Я ползком прокрался до места, откуда мог бы видеть их рты. Читая по губам, я узнаю несколько меньше, чем слушая, тай как некоторые слова было трудно разобрать, но тем не менее так мне казалось надежнее.

— …Действительно что-то случилось с Доком? — спрашивал в этот момент элегантный Риверс. — По-моему, ему на все насрать, он попросту спятил.

— Это та обезьяна сделала его таким, — ответил Симмонс.

Риверс рассмеялся и заговорил так громко, что мне даже с этого места стало его слышно.

— Его обезьяна! Его обезьяна! Эх ты, старая образина, ты что, забыл, что в доме повешенного не говорят о веревке?

— Послушай, ты, старый проходимец, — ответил Симмонс, — брось повторять затасканные пошлости. Могу заверить тебя, что все это весьма серьезно. У Дока действительно что-то не ладится. Я думаю, все дело в эликсире. Обязательно! Начинают проявляться какие-то вторичные эффекты. Я его предупреждал. Еще тогда, когда он предложил его нам. Зря что ли я считаюсь одним из лучших химиков в мире.

До этого я был просто заинтересованным слушателем. Но тут я почувствовал себя, как рыба на крючке. Эликсир!

— Ты действительно считаешь, что он сдвинулся? И это после всех лет, которые он потратил на борьбу с болезнями, на лечение преступников, на то, чтобы вернуть их на путь истинный? — снова спросил Риверс.

Старик со старым обезьяньим лицом ответил:

— Об этом я, собственно, и хотел поговорить…

Конца фразы я не понял, так как он в этот момент вытащил сигару изо рта:

— …И он их оперировал, как и говорил. Сначала он утверждал, что вырезает у них железы, ответственные за их криминальные наклонности. Но потом перестал об этом говорить, потому что все это оказалось чепухой, и начал распространяться о некоем «замыкании» и отклонениях в нервных связях. Ты что же, продолжаешь верить в эти глупости? В старое доброе время это еще могло пройти, когда многого не знали о причинах криминогенности. Но сегодня все изменилось. Теперь все прекрасно знают, что преступность имеет по крайней мере столько же причин экономического и социального порядка, сколько и чисто психических.

— На самом деле? — спросил Риверс. — Что в наши дни известно доподлинно, за исключением, может быть, нескольких физических констант и некоторых новых данных в биологии?

— Хорошо, согласен, ученые в наши дни знают не настолько много, как им хотелось бы думать о себе, — ответил Симмонс. — В тридцатые годы все уже были готовы согласиться с тем, что Док вешал им на уши, хотя бы потому, что именно он это говорил. Но сам-то ты видел хоть раз, чтобы он когда-нибудь оперировал преступника? Да, он им делал что-то, я в этом не сомневаюсь, он слишком любит орудовать скальпелем. Но пытаться вылечить преступность хирургическим способом — это вздор… Ты знаешь не хуже меня, что преступниками становятся лишь в результате комбинированного воздействия на психику генетической предрасположенности и социального окружения.