Миры Филипа Фармера. Т. 22. Пир потаенный. Повелитель деревьев - Филип Фармер

— На самом деле? — спросил Риверс. — Что в наши дни известно доподлинно, за исключением, может быть, нескольких физических констант и некоторых новых данных в биологии?

— Хорошо, согласен, ученые в наши дни знают не настолько много, как им хотелось бы думать о себе, — ответил Симмонс. — В тридцатые годы все уже были готовы согласиться с тем, что Док вешал им на уши, хотя бы потому, что именно он это говорил. Но сам-то ты видел хоть раз, чтобы он когда-нибудь оперировал преступника? Да, он им делал что-то, я в этом не сомневаюсь, он слишком любит орудовать скальпелем. Но пытаться вылечить преступность хирургическим способом — это вздор… Ты знаешь не хуже меня, что преступниками становятся лишь в результате комбинированного воздействия на психику генетической предрасположенности и социального окружения.

— Во всяком случае, Док уже не тот человек, каким мы его знали когда-то, — сказал Риверс. — Я не знаю. У меня такое впечатление, что я присутствую при падении Люцифера. Быть может, я преувеличиваю. Док, конечно, не продал душу дьяволу, хотя… если прямо смотреть на вещи, каковы они есть, и перестать путать божий дар с яичницей, вполне может оказаться, что Док прав в том, что является причиной преступности и в мерах по ее лечению.

Симмонс хмыкнул себе в бороду.

— Возможно. Возможно также, что для Дока это способ получить удовлетворение… Согласен, я не должен был говорить так и никогда бы не сказал, если бы он не вел себя в последнее время столь странным образом. Согласись, что за это время у него появились довольно странные мании. Я, конечно, не стал бы настаивать на том, что он превратился в нечто типа доктора-Джекиля-и-мистера-Хайда… Но…

Они оба замолчали на какое-то время. Симмонс молча курил свою сигару. Риверс закурил тоже. Но он предпочел длинную сигарету, которую вставил в не менее длинный мундштук. Потом покопался в карманах своего шикарного сафари и вытащил несколько белых прямоугольников. Как я догадался, это были фотографии. Он держал их так, чтобы на них падал свет костра.

— Посмотри-ка, — сказал он, — что у него между ног. Какой самец, а? Ты видел когда-нибудь подобный конец?

Риверс выбрал одну из фотографий и внимательно стал рассматривать ее.

— Мой длиннее, — наконец сказал он. — По крайней мере был раньше. Больше двадцати сантиметров. Но более тонкий. Я никогда не видел ничего подобного, за исключением, пожалуй, одного случая.

— Да, интересный у него пистолет, — заметил Симмонс. — Я следил за ним в бинокль, когда он поднялся после того, как сломал шею льву. Он торчал у него, как копье. А потом это поперло из него будто нефть из буровой вышки в Техасе.

— Да, я знаю, — согласился Риверс. — У меня самого глаза на лоб полезли. Я однажды видел эту штуку у Дока, один только раз, и, должен тебе сказать, это единственный человек среди черных и белых, насколько я знаю, у кого такой же толстый конец, как у этого англичанина. По правде говоря, я бы поклялся, что у дикаря он еще толще и длиннее.

— Ты видел член Дока? — переспросил Симмонс. — Надо же! И когда это?

— Это связано… ну, помнишь, приключение с царем… — нашелся Риверс. — Ты должен помнить. Док и я, мы были вынуждены долго прятаться, а писать-то хочется… я тебе клянусь, у меня тогда от удивления глаза чуть на лоб не вылезли.

Симмонс с беспокойством поглядел вокруг:

— Быть может, нам не стоит об этом говорить. Док мог бы…

— Да ладно тебе. Уж не думаешь ли ты, что он этого не слышал уже миллион раз? Он отлично знает, насколько мы все любопытны. Лично я думаю, что он давно уже потихоньку подслушивает все, о чем мы говорим. И ни разу за это время не подал виду. Не мне тебе говорить, что при нем всегда стараешься держать рот на замке. И потом, он самый невозмутимый тип из всех, кого я только знаю. Ни за что на свете Док не признал бы, что в том, что говорят о нем, что-то может его задеть. Может быть, ему действительно все равно. Он знает, что он супермен из суперменов!

— После того что я увидел сегодня, — сказал Симмонс, — я в этом уже не так уверен. Я никогда не видел ничего подобного! Но теперь я начинаю понимать, почему Доку втемяшилась в голову эта мысль: померяться силами с этим дикарем. Он хочет потереться о кого-то, кто способен наделать ему хлопот.

Старичок, будто не слыша того, что только что сказал Симмонс, продолжал развивать свою мысль:

— Ты знаешь, я привык изгонять все подобные мысли из головы, или говорил себе, что личная жизнь Дока — это его личная жизнь и нечего туда соваться. Но на моей памяти он еще никогда не лгал нам. Он всегда повторял, что жизнь, которую он ведет, слишком опасна, что ему много чего еще предстоит сделать, чтобы он мог позволить себе такую роскошь, как женитьба. Это, мол, сделало бы его слишком уязвимым. Ладно, с этой стороны все понятно. Но в своих высказываниях он доходил до того, что утверждал, будто не хочет, чтобы какая-нибудь женщина смогла полюбить его. Если бы это произошло, он всю жизнь считал бы себя виноватым за то, что она напрасно потратила на него свои годы. Это тоже можно понять. Но вот когда он говорил, что ему нечего делать с женщинами, абсолютно нечего, тебе это не кажется немного странным, а? Ни трахнуться, ни поцеловаться, совсем ничего, черт меня побери!

— Ба! — воскликнул Симмонс. — У него оставалась возможность стать поклонником бога Онана. Хотя это не в его духе. Но я всегда думал, что, в конце концов, не так уж он совершенен, как хочет казаться. Видишь ли, я просто убежден, что это цена его физического и умственного совершенства., я имею в виду то, что у него не стоит. Клянусь Богом! Должна же быть какая-то компенсация за это превосходство!

— Без шуток! — сказал Риверс. — С чего это ты взял, ты бледное подобие философствующего орангутанга?

— Ты меня достал. Как-нибудь, когда ты еще раз заикнешься о моем обезьяньем сходстве, я вобью эти слова в твою сраную ободранную жопу.

— И не рассчитывай даже, — усмехнулся Риверс, — там может проскочить лишь срань, и то самого высокого качества…

Они продолжали болтать, но я не всегда видел их губы за клубами сигарно-сигаретного дыма.

— Ты знаешь, Док и… будто два брата… цвет… черные волосы, серые глаза и матовый оттенок кожи, но у Дока…

Их разговор продолжался и дальше, но с этого момента он превратился для меня в простую болтовню, не давая особой информации. У меня сложилось впечатление, что оба старика хорошо знают друг друга с давних лет. Им многое пришлось пережить вместе, и, судя по всему, они были весьма привязаны друг к другу. Так что их оскорбления и подначки не несли в себе ничего угрожающего или обидного для обоих. Просто это была манера выражаться. Вынужденный слушать (вернее — читать) их дальше, я понял, что они приехали в Африку, чтобы выдержать здесь Последний Бой. Когда-то еще трое человек участвовали в их общей работе и делили с ними все опасности. Но в данный момент они все уже умерли. Оба старца знали, что они тоже долго не протянут, но все-таки настояли на том, чтобы Калибан взял их с собой в Африку.