Книжное дело - Сергей Кравченко

Филимонов ушел окончательно, Глухов отправился к себе в Белый город отсыпаться, а Федя и Прошка застыли под прохладной стеночкой в лучах восходящего солнца. Ложиться смысла не было. Сегодня государь собирался вставать в восьмом часу, и юным царедворцам полагалось присутствовать при одевании.

Последними полуподвал покинули восставшие из соломы Егор и Сомов. Данила потащил Егора на псарню, «познакомить с государыней Марьей». Они с трудом переставляли спутанные ноги, но языками мололи отвязано.

— Государь уж год как вдов! — выкрикивал Сомов.

— А уж мужик, так мужик! — неопределенно соглашался Егор.

— Но кобелей-то мы к ней не подпускали — подбирали породу, — «шептал» на всю Соборную площадь Сомов. Он что-то сказал палачу на ухо, и Егор отшатнулся от собутыльника, перекрестился на Успенские врата, замер оторопело.

— А ты сомневался, от кого у Машки дети! — прикончил Сомов.

Глава 13. Убытие Архипа и Данилы

Прохор убежал караулить пробуждение царя. Федя сидел на солнышке и думал.

Надвигалось что-то большое, грозное, страшное. Так бывает в иные дни, когда после ругани на неправду бытия, вдруг понимаешь: вот-вот и будет еще хуже! И бабы начинают блажить: «Лишь бы не было войны!», проклятый тиран кажется отцом родным, его гнилая родня и продажное правительство — милыми друзьями и соседями. Потому что на них, а с ними и на тебя, идут люди страшные, темные, чужие. И уж какую правду они будут устанавливать, какой закон утверждать, каким богам молиться? — неважно. Это не твоя правда, не твой закон, чужие боги. Потому что любая правда оказывается враньем, любой закон исполняется топором, любые боги не вечны. И может быть потом, когда-нибудь, кому-то будет лучше, чем тебе сейчас, но тебе-то что? Тебя-то ради этого будущего счастья уже сегодня надо убить.

Вот, такие и приходят. Хотят прийти.

Сказать царю прямо — нельзя. Не поверит.

Это страшное, черное, крестовое прикрыто золочеными ризами, украшено художниками, воспето поэтами. Полторы тысячи лет люди верят в это. Видят, что пусто, — верят, что полно. Знают, что больно, — верят, что сладко. Вера и знание — самые страшные враги.

Можно вывалить доказательства. Царь воспламенится. Спалит десяток-другой Крестовых. И сразу во всех приходах завопят, что он безумен. Начнут пророчить гибель царства, смерть детей, и царь ужаснется своему «немилосердию», раскается, припомнит, кто его подучил. И тогда конец. А Крестовые встанут с новой силой.

Нужно плавно вводить Ивана в дело. Капать помаленьку, копать полегоньку. Прикрываться книжным интересом. Сделать так, чтоб он сам предложил опасный ход.

Черноризцы царя притомили, его можно повернуть, но дальше что? Что взамен? Нужно обязательно придумать новую игрушку, новую цель. И тогда он сметет всех!..

Прибежал Прохор: «Встает!».

Ребята пошли наверх. Приблизились к сеннику — царской спальне. Естественно, тут давно никто не спал на сене.

Иван Васильевич сидел на смятой кровати, по пояс погруженный в перины. «Саваоф на облаке», — подумал Федя.

После умывания и одевания Иван принял квас, закусил кусочком моченой редьки и до завтрака выставил всех вон. Федя посмотрел в глаза Грозному спокойным умным взглядом, и царь кивнул: «Оставайся».

Последнее, о чем Иван разговаривал с Федором, было печатанье огромной всеохватной книги. С этого предмета Иван и продолжил.

— Ну, что там с Книгой?

— В общем, русские печатники года три назад еще были… — Но сплыли. Понятно.

— После Собора 53 года их сослали в Ярославский Спасский монастырь, потом они в Ростове у архиепископа Никандра работали… Грозный настороженно поднял брови.

— … Но следы теряются, и что они у Никандра делали, тоже проверять нужно.

Грозный вскочил:

— Спальник!

За дверью затопотали.

— Обожди, государь, проверим тихо. Чтоб не обидеть святейшего.

— Ладно, попа не надо, — встретил Грозный огорошенного спальника, — Сомова сюда!

Пришел Данила. Он качался, и выпалил с порога:

— Вот же сука, Иван Василич! Одни девки! Я ей говорю, государю мальчики нужны! — вылупилась, не понимает! Короче, одни сучки, а волка, сам знаешь, баба не завалит… Царь начал расспрашивать Сомова о щенках, Федя отошел в сторонку и засмотрелся на византийскую библию. Книга была уложена на красный бархат под иконостасом. Поставец лакированного дерева изящно нес святую трехтысячелетнюю премудрость в свиной, «нечистой» коже и грешном золоте.

Беседа царя и псаря Федю не интересовала, и он улавливал примерно то же, что придворные, приникшие к двери. Поток собачьих терминов создавал впечатление сплошного мата. Выходило, что новая подруга царя Мария Спиридоновна обманула надежды монарха на благоутробное престолонаследие.

Наконец, Сомов ушел.

— Верный парень, — довольно крякнул Грозный.

Федя вынужденно кивнул.

— Я хочу послать потихоньку в Ростов пару своих ребят, пусть мастеров поищут. Найдут, — хорошо. Нет, — других добывать будем. Ты дай мне записку к Савве Сретенскому, ребята у него служат.

Иван подошел к столику с письменными принадлежностями, корябнул золоченым пером по бумаге: «Савва делай Иван». Протянул листок Федору:

— Смотри, Федька, новостей не укрывай! Я все сразу узнавать должен!

Федор вышел в поту: «Знает что-то или просто так сказал?».

Во дворе Прошка восседал в черной резной коляске на кованых красных колесах. Пара сторублевых вороных готова была рвануть прямо в небо. Кони вибрировали мощью не в две, а в двести лошадиных сил.

— Откуда такая радость? — спросил мрачный Федя.

— Ганноверского посланник пара. Дал поездить, пока приема у царя дожидается. Я его последним в очередь устроил, — хитро осклабился Прошка. — Часа три имеем. Поехали?

— Гони! — Федя плюхнулся на подушки. — В Сретенку давай!

Прошка обернулся удивленно. Готов был обидеться.

— Гони, гони, брат. Государево дело у нас.

По Тверской дороге пронеслись со свистом. В монастыре, где Смирной воспитывался с 11 лет, коляску встретили со страхом и любовью.

Игумен Савва бумагу в руки брать не стал, кивнул с готовностью:

— Что сделать, Феденька?

— Пойдем поговорим, отец.

Сели в келье Саввы. Смирной в двух словах рассказал о проблеме Ростовской епархии, о поисках печатных мастеров. Стали думать, как удобнее отправить Архипа и Данилу в Ростов. Напрямик получалось подозрительно.

Просидели почти час, потом и чайку попили, но ничего не придумывалось. Смирной решил забрать ребят в Кремль, но Прохор остановил. И здесь в монастыре, и в Кремле могли быть наблюдатели Никандра. Но переговорить необходимо, а сегодня уже нельзя: слишком лихо подъехали на дурацких вороных!

— Давайте я их завтра пришлю в Кремлевский Богоявленский монастырь. В Кремле их и переймете.

— Хорошо, только посылай в ночь. По темному времени наше святое дело делать удобнее.

Савва засмеялся шутке Смирного. Он от всего сердца гордился учеником.

На следующий день к вечеру на Соборной площади Кремля обнаружились два паренька в застиранных рясах. Они брели по косой от Троицких ворот и озирались по сторонам с простоватыми улыбками. В принципе, Архип и Данила знали кремлевскую географию, но не были здесь уже с год. Им все было интересно. Наконец, ребята насмотрелись на ремонт стен, на цветные окна, на дворцовых девок и пошли в Богоявленские кельи. А к господину подьячему Прохору Заливному нырнул кухаркин мальчик с донесением: «Пришли!».

Когда стемнело, Заливной вышел во двор и стал прогуливаться в лучах восходящей луны. Наконец, под вой кремлевских собак лунный «рассвет» состоялся, и видимость установилась сносная.

Со стороны Богоявленской колокольни показалась монашеская пара, Прохор кивнул ребятам и мотнул головой, чтобы шли за ним.

На входе в полуподвал черной гридницы Заливной пропустил сретенских вперед и шепнул: «Если кто спросит, скажете, милостыню узникам подавали».

Федор Смирной уже сидел за столом с умеренной, но отнюдь не монастырской сервировкой. Стали беседовать под вяленую севрюгу.

К концу единственной четверти Можайского пива получили первый результат. Вот что придумалось.

На Третье обретение главы Иоанна Предтечи — 25 мая, ожидается Божественная Литургия. Царь Иван, видите ли, увидел сон, что Третье, окончательное обнаружение честного черепа однозначно соответствует воцарению его деда, Ивана Третьего «Горбатого». А, значит, должно неизбежно последовать и «Четвертое обретение» — воцарение самого Грозного. Иван заподозрил, что древние, апостольские события чудесным образом повторяются в современной жизни, возвращаются к нам вереницей пророчеств и символов. Поэтому по церквям пошло указание служить 25 мая в усиленном режиме.