Часовой механизм любви - Алла Полянская

Но Егор понял, что это не так. Шатохина и Ковалев жили в этом доме вдвоем – если только Реутов не жил вместе с ними, и было это довольно необычно.

– Ладно, не мое дело.

Егор никогда не лез в дела, которые непосредственно его не касались. Но ему стало немного обидно, что его весь вечер водили за нос, он не видел в этом никакого практического смысла.

Он решил ни о чем не спрашивать Шатохину, а как-нибудь потом расспросить Федора. Войдя в свою комнату, он лег поверх покрывала и открыл Диккенса. Он любил знакомые книги, именно они заменяли ему друзей. Когда-то в детстве он ходил в детскую библиотеку, иногда на блошиных рынках ему попадались те самые книги из детства, он всегда покупал их и перечитывал, вспоминая свои прежние ощущения от них и сравнивая с нынешними, и удивлялся, насколько поменялось его восприятие.

Он прочитал страницу, но понял, что хочет спать. Тишина дома обволакивала его, и он решил, что просто полежит с закрытыми глазами, ведь глупо же, в самом деле, спать днем! Егор отложил книгу, влез под покрывало и закрыл глаза всего на минуту, но отчего-то Маша Данилова очутилась рядом. И это оказалась не комната, а кабинет, Маша ходила из угла в угол на своих каблучищах, ее красное платье сжимало ее хилое тельце, словно хотело задушить, пышная юбка развевалась. Егор понятия не имел, что ей нужно в его кабинете, ведь она умерла.

– Наташа!

Секретарша заглянула в дверь, привычно улыбаясь.

– Кофе, Егор Алексеевич?

– Какой кофе! Наташа, что она здесь делает?

– Ну, как же, Егор Алексеевич. Она тут работает.

Егор смотрит на безмятежное лицо Натальи, но это не Наталья, а его мать. Стоит в дверях и презрительно ухмыляется, и он понимает, что бежать ему от этих двоих некуда.

«Но я же в гостях у Шатохиной!» Осознание этого такое четкое, что кабинет исчезает, и мрак поглощает его, но это не та страшная душная тьма, что приходила к нему по ночам и лишала сна. Это ласковая, мягкая темнота, и где-то в ней слышен голос Инны, тягучий, как мед.

– Федь, ты Инку не видел?

Голос Реутова разбудил Егора, он лениво потянулся – давно ему так не спалось. Видимо, именно так спит человек, сбежавший из многолетнего рабства. Последние сутки подействовали на него исцеляюще, он и сам не понимал, почему. Этот странный дом, полный чьих-то судеб, каких-то тайн, люди, живущие так, как, по его мнению, вообще не бывает, а главное – ощущение, что начался отсчет совсем нового времени для него, – все это перевернуло его жизнь и привычное течение мыслей. И он уже второй раз засыпал без снотворного, причем сон валил с ног, чего с ним давно не бывало. Вообще никогда, если вспоминать.

– Егор, ты Инку не видел? – Реутов ввалился в спальню совершенно беззастенчиво. Видимо, в этом доме стучать в дверь не принято.

– Я спал. – Егор встал, поправляя покрывало. – Проснулся от твоего крика.

– Нервный ты какой-то. – Реутов состроил презрительную гримасу. – Куда она могла подеваться? Ведь договаривались же – оставаться дома.

– Позвони ей и узнай.

– Без твоего совета я бы ни за что не догадался. – Реутов исподлобья зыркнул на него. – У нее труба отключена. Вот зараза…

– Мотоцикла в гараже нет. – Федор тоже вошел в комнату, и Егор удивился, как это Патрик не заявился за ними. – Покататься поехала.

Федор с Реутовым переглянулись, как показалось Егору, понимающе. Что-то странное происходит в этом доме. Ему сразу вспомнилась спальня Федора и то, как он и Дэн разгуливали босиком, одетые совсем по-домашнему, и то, как Федор по-хозяйски орудует на кухне, все это говорило о том, что они здесь не в гостях. Правда, совершенно непонятно, зачем они это скрывали, тем более что Реутов спит в спальне Инны, а Федор, похоже, имеет отношение к девушке, в чью спальню Егор недавно забрел.

– Может, вы мне все-таки объясните, что здесь происходит? – спросил он.

– Поехали с нами. – Реутов направился в коридор. – Если она там, где я думаю, то мотоцикл у нее надо отобрать, и Инна этого так не оставит, всю кровь выпьет, а при тебе она бузить постесняется.

Егор молча потянулся за свитером. Он решил, что лучше сейчас просто плыть по течению. Или надо встать в позу, изобразить козу в сарафане и уйти, гордо хлопнув дверью, но делать этого ему не хотелось. Ему нравились эти люди, в чью жизнь он вторгся чисто случайно и пока не стал ее частью, но ему хотелось остаться. Он оделся и присоединился к Федору и Реутову.

На улице было темно и холодно. Дэн оставил гореть фонарь над дверью, и они вошли в гараж. Здесь царил порядок, как на складе у хорошего кладовщика. Никаких грязных тряпок, никакого мусора, все на своих местах, чистота идеальная.

Машина набрала скорость – улицы были пусты, видимо, граждане решили праздновать до упаду. Егор никогда не понимал совместных пьяных посиделок по любому поводу. Даже когда учился в институте, он не слишком любил посещать студенческие тусовки – мать была категорически против, и объясняться с ней всякий раз было тягостно, а главное – бесполезно. Не хотелось ему на это тратить силы и нервы. И как-то жизнь жилась, и был он в ней вечный мальчик, но не любимый, а для битья.

Наконец ему все-таки удалось сбежать. Правда, он до сих пор не слишком верит, что побег удался, найти его можно, конечно. А дальше-то – что? Ну, приедет мать сюда. Даже домой к нему заявится. Ну, и что? Да ничего.

Егор вдруг понял, что больше не сжимается при мысли, что мать придет за ним. Она просто пожилая, неумная и скандальная баба, привыкшая манипулировать всеми вокруг. Но все вокруг понятия не имеют, какова она, а он-то отлично знает! И больше не поддастся, потому что хочет наполнить чем-то стоящим свою жизнь.

– Это больница!

Егор удивленно смотрит на длинное здание с множеством освещенных окон.

– А ты думал, мы в наркопритон едем? – Реутов припарковал машину у забора. – Вот Инкин мотоцикл. Идем.

Они прошли через полутемный вестибюль, далее по коридору, Реутов вызвал лифт. С жутким лязгом и скрежетом кабина опустилась, и они вошли, пол качнулся под ногами – это не новый лифт, как в их офисе, этому монстру лет пятьдесят, не меньше.

Реутов нажал кнопку с номером пять, и кабина, подумав, лязгнула закрывшимися створками с круглыми оконцами и, пыхтя и покачиваясь, поползла вверх. Егору показалось, что лифт сейчас скажет: все, граждане, мне пора на пенсию, а вы как знаете. Но он остановился, снова рывком распахнулись створки, и они вышли в коридор, полутемный от приглушенных лампочек.

Егор совсем уж было решил, что его ждет изощренный больничный кошмар, на которые так горазда отечественная медицина, бессмысленная и беспощадная, но коридор оказался чистым, отремонтированным, двери вдоль стен были вполне современными, как и общий интерьер. Но запах больницы все равно указывал на то, что нельзя перебить никакими ремонтами и интерьерами – тут люди страдают. И это страдание не всегда лечится лекарственными препаратами.

– Что здесь?

– Платное отделение. – Федор кивнул на двери. – Видишь, красота какая кругом, и персонал хороший.

Они шли вслед за Реутовым, пока не остановились рядом со стойкой. Несколько медсестер в розовых пижамах были заняты каждая своим делом. Одна поздоровалась с Реутовым и кивнула Федору, и Егор понял, что их тут знают.

– Здесь? – спросил Дэн.

Вопрос, видимо, касался Шатохиной, медсестра утвердительно кивнула. Реутов двинулся дальше по коридору, пока не оказался у одной из палат. За стеклом была видна кровать, на которой лежала девушка, опутанная трубками, а рядом сидела Инна, держа ее за руку.

Федор вздохнул и замер, Реутов сжал кулаки. На столике стоял огромный букет ярко-оранжевых герберов вместе с листьями папоротника. Шатохина что-то читала вслух, и этот контраст между нею, живой и полной сил, и неподвижным телом на кровати был столь безнадежен и страшен, что Егор вдруг понял: комната в доме, возможно, не дождется свою хозяйку. Потому что неотвратимо обреченные на умирание герберы выглядели более живыми, чем девушка на кровати.

– Это Вера, ее племянница. – Реутов, не отрываясь, смотрел сквозь толстое стекло. – Иди, Федь, к ним. Я здесь подожду.

Федор осторожно приоткрыл дверь и вошел. Он подошел к Шатохиной и дотронулся до ее плеча, она накрыла его пальцы своими, но читать не прекратила. Федор сел рядом и взял в руки ладошку Веры.

– Что… что случилось? – спросил Егор.

– Какая-то сволочь подлила ей наркотик в сок. – Реутов цедил слова сквозь зубы, и ненависть его была такая осязаемая, что, казалось, ее можно резать ножом. – Был корпоратив, вот такой же, как давеча. Тоже женский день отмечали дружным коллективом конченых, отмороженных тварей. И какая-то мразь подлила ей в стакан наркотик. Верочка не пила спиртного совсем, и наркотик подлили в сок. Не знаю, с каким умыслом это было сделано, – глупая шутка или изначально планировалось сделать то, что получилось, но все вот так.