Наслаждение - Флориан Зеллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Да? Но почему?»
Отец развелся с матерью Николя пятнадцать лет назад и почти сразу после этого женился на женщине немного моложе себя, по имени Сильви, которую в то время называл женщиной своей жизни. Поэтому Николя и спросил его, не встретил ли он кого-то другого – от женщины своей жизни не уходят без причины. Но отец уверил его, что нет: «Просто я же не вечный. И я хочу наслаждаться жизнью, понимаешь?»
8
Философия Робера Шумана проста: разделение определенных ресурсов гарантирует мир между разными странами. Так, в 1951 году по его политической инициативе уголь и сталь были отданы под контроль Франции и Федеративной Германии. По его мнению, Европа так и останется слабой и будет вечным источником разного рода конфликтов, если не прекратится состояние раздробленности. И наоборот, объединившись, все страны региона обретут мощь и благосостояние.
В общем и целом, речь идет о создании семьи.
Потому что у людей происходит то же самое. Разве они соединяются не для того, чтобы чувствовать себя менее уязвимыми и обделенными? Создать семью, думает Полин, значит разделить с кем-то отчаяние от сознания собственной смертности, в каком-то смысле – немного утешиться. С этой точки зрения она не понимает отца Николя. Если он чувствует, что не вечен, как он сказал накануне вечером, не стоит ли ему, напротив, постараться сблизиться с женой?
Николя слушает Полин молча. Он удивлен тем, что она явно не понимает одной простой вещи: его отец хочет наслаждаться остатком жизни, потому что чувствует себя старым. Он не только не осуждает решение отца, но даже втайне одобряет его, понимая, что через несколько лет может оказаться на той же дороге: несомненно, придет день, когда он захочет вновь обрести свободу наслаждения, и эта мысль вызывает в нем ощущение безысходности и раз за разом повергает в грусть и тревогу.
Чтобы избавиться от этого чувства, он целует Полин в лоб и говорит ей: «Ты права, отец всегда был несколько непоследователен…»
9
Перед тем как окончательно распрощаться со своей квартирой на Монпарнасе, они решили устроить вечеринку, и Полин даже пригласила своего шефа, который сурово сдвинул густые черные брови, когда она произнесла слова «декретный отпуск».
– Вы надолго уходите? – спросил он обиженно, словно покинутый ребенок. Он всегда очень любил Полин. Однажды он позвал ее в кабинет и после десяти минут разговоров вокруг да около разразился патетической речью. Он не знает, что на него нашло, – с тех пор, как она стала у них работать, он уже не тот, он не может сосредоточиться, что-то давит здесь, в груди, и причиной всему она. Он оставит жену, но, естественно, ничего не просит взамен. Он понимает, что разница в возрасте между ними слишком велика и они никогда не будут жить вместе.
В тот момент Полин была тронута. Но что она могла ему ответить? Она любила Николя. Она старалась очень деликатно играть в разных тональностях, быть нежной, но держать дистанцию, сохранять рабочие отношения, не давать лишнего повода надеяться. Назовем это «тонкое искусство быть красивой женщиной». Но в тот вечер, когда ступил на их порог, он выглядел грустно и сказал:
– Очень за вас счастлив.
Все так говорят – рождение ребенка вообще вызывает радость, словно весь человеческий вид сыграл тут важную роль, и каждый его представитель чувствует, что это событие влияет и на его собственную судьбу.
– Вы, наверное, тоже счастливы, да? – продолжил патрон, и Полин, улыбаясь, подумала: «Да. Никогда еще не была счастливее…»
10
Полин с Софи стоят на маленьком балконе, глядя на крыши Парижа. Виднеющееся вдалеке кладбище наводит их на мысль составить список любимых умерших знаменитостей.
В списке Полин значатся:
Андре Бретон,
Борис Виан,
Франсуа Миттеран.
Перечень Софи ничуть не хуже:
Майкл Джексон,
Генсбур.
Она не колеблется, кому отдать третье место, и выбирает между Полем Элюаром и Жанной Моро.
– Но Жанна Моро еще не умерла, – говорит ей Полин.
– Правда? А ты уверена?
На диване Николя разговаривает с шефом Полин. Он объясняет ему, что в пригороде они нашли квартиру гораздо больше и удобнее, а шеф пожимает плечами, как бы вынужденно подтверждая, что это очевидно.
– Это очень симптоматично. Ваше поколение движется к нищете. На самом деле не просто ваше поколение. Так можно сказать вообще о Европе в целом. Но большинство людей не отдают себе в этом отчета. Однако стоит лишь немного попутешествовать, чтобы увидеть, что нас вскоре ожидает. Все будет довольно жестко. Веками этот континент всем заправлял. Теперь порядок изменился. Нужно уступить место другим, разве нет? Когда-то был черед Соединенных Штатов, а теперь очередь Азии. Вы увидите, мы будем свидетелями интересного феномена: Европа станет третьим миром. Через несколько десятков лет. А вы, вы будете деклассированными элементами. Очевидно, конечно, что не все. Для некоторых, тех, кто окажется хитрее или у кого родители очень богаты, все будет не так плохо. Но для большинства, поверьте мне, настанут тяжелые времена. Очень тяжелые…
– А твой шеф очень мрачный человек, – говорит Николя Полин немного позже, выйдя к ней на балкон.
– А мы тут гадаем, умерла Жанна Моро или еще нет?
– Думаю, да. А что?
– Мы вспоминаем любимых знаменитых покойников…
Кто-то из комнаты зовет Полин, и Николя остается на балконе наедине с Софи.
– Ну и?
– Ну и… Что?
– Ты счастлив, да? Ты станешь папой…
Николя кажется, что в ее улыбке есть что-то ироническое.
– Да, я старею…
Софи подходит ближе. В руке у нее шампанское. Она протягивает ему бокал, и он делает глоток, который кажется ему похожим на поцелуй.
– У тебя есть шанс. А вот я закончу свои дни в печальном одиночестве…
Глядя Софи в глаза, Николя с ужасом понимает, что хочет ее.
– Что такое? – спрашивает она.
– А?
– Что ты на меня так смотришь?
– Ничего, просто так.
Она улыбается ему, словно зная его мысли и говоря с садистским удовольствием:
– Что ты хочешь? Сначала нужно хорошенько подумать…
11
Все гости уже ушли, и Николя, куривший последнюю сигарету на балконе, возвращается в комнату.
– Не закрывай окно, – просит его Полин. В квартиру проникает свежий ночной воздух.
– Ну что, по-моему, все было отлично, да?
– Да…
– Все развлекались.
Николя вытряхивает содержимое пепельниц в мусорное ведро.
– Даже твой шеф?
– Что? А, нет, тут все иначе. Он вообще никогда не веселится.
– Бедняга…
– Я так устала, что даже боюсь встать.
– Хочешь, чтобы я тебя отнес, да?
– Пожалуй, – отвечает она со слабой улыбкой спящей красавицы.
Николя подходит и берет ее на руки.
– Все тяжелее и тяжелее…
– А тебя это удивляет?
Войдя в комнату, он осторожно кладет ее на кровать.
– Мне грустно уезжать из этой квартиры. Тебе нет?
– Это ты сейчас так говоришь. Но вот увидишь, там нам будет хорошо, – говорит он, вспомнив Леваллуа, и у него что-то щемит в сердце. – Тут как раз твой шеф рассуждал о том, что все будут жить в пригородах…
– Ах, так?
– Да. Он говорил, что это участь нашего поколения. Поскольку все мы будем жить в нищете…
– Вот видишь, он во всем оптимист…
– Да, у меня сложилось такое же ощущение, – отвечает Николя немного задумчиво.
– Кстати, я тебе говорила? Моя мать на следующей неделе приедет в Париж, чтобы помочь купить все что нужно. Кроватку, пеленальный столик, бутылочки…
– Супер!
– Тебя не потревожит, если она будет ночевать у нас?
12
Пеленальный столик, ну конечно.
Он вспоминает забавную историю, которую ему рассказал отец: после работы он сам сделал пеленальный столик, пока жена была в роддоме с первым ребенком. Это ли не доказательство того, что он тоже очень ждал этого ребенка, хотел его и надеялся? Как ни странно, эта картина совершенно не соответствовала тому, как он представлял себе отца.
Надо признать, они никогда особенно не ладили; излюбленной темой для споров, среди прочих, всегда был вопрос профессионального выбора Николя. Отец охотнее представил бы его адвокатом или, в худшем случае, дантистом. Но вот сценаристом?
Со временем все немного успокоилось, и они приняли негласное решение не касаться больше этой темы, чтобы не портить отношения, хоть и держались немного отстраненно. По сути, Николя в глубине души упрекал отца за то, что тот не очень ладил с матерью: он годами изменял ей самым откровенным образом, а потом неожиданно бросил ради Сильви. В его представлении отец вел себя как негодяй, и у Николя всегда было подспудное желание доказать матери, что сам он лучше. Но затем он обнаружил, что она ему тоже регулярно изменяла, и при этом не менее жестоко, и что они, в сущности, стоили друг друга. Николя рос среди всех этих измен – впрочем, как и большинство людей его поколения. И, без сомнения, именно по этой причине они все жили, слишком туго затянутые в нормы тревожной морали. Разве уже не стало привычным после каждой войны слышать лозунги «больше никогда»?
