Тайна академика Фёдорова - Александр Филатов

-          Ладно! Пускай приходит,… ухаживает за твоей бабкой!

Но – только ОДНУ неделю! До следующих выходных!

Понял?

-          Хорошо. Договорились. До следующей субботы или воскресенья. – спокойно ответил Фёдоров.

Алексей прошёл в комнатушку своей матери, увлечённо глядевшей в экран телевизора. Ольга Алексеевна со своей всегдашней щедрой улыбкой сразу же оторвалась от телевизора при появлении сына. Фёдоров понял, что мама, к счастью, ничего не слышала. Он смотрел на неё со смешанным чувством. Только что испытанное им ощущение раздвоенности сознания нарисовало перед Алексеем страшные картины её болезни, медленного угасания, смерти, похорон. Всего того, что совпало во времени с потерей так и не родившегося наследника, с последующим уходом от него Вики, его единственной и незаменимой жены… Но одновременно он видел перед собой свою мать живой, бодрой и жизнерадостной, несмотря на удивительно быстро развившийся деформирующий артроз. Эта напасть лишила активную женщину возможности ходить за какие-то три – четыре года. Фёдоров знал также, что выполняет теперь свои сыновние обязанности не в пример лучше, чем в прошлой реальности. Он был уверен, знал, что и наследника (или наследницу – всё равно!) теперь удастся сохранить, что и отношения с любимой женой сохранятся, так как не наступили (до сих пор, а ведь уже июль!) все те причины, которые впоследствии привели жену к странному и страшному для него решению.

Правда, вот силы свои он серьёзно истощил. Но ведь всё равно меньше, чем в той реальности! Да, денег потрачено выше возможностей. Но он знал, когда и где ему удастся взять безвозвратную ссуду, которая покроет этот перерасход в сто тысяч рублей. Так что, пока всё идет, как хотелось. А хотелось-то ему не так уж и многого: сохранить жизнь матери, ребёнка, жену. Бог с ней – с работой по специальности! Аллах с ними – с деньгами! Будет семья – будет всё! С этими мыслями Фёдоров обратился к матери:

-          Ну, через неделю, к воскресенью переедем, но. только если с тобой ничего не случится, если твёрдо пообещаешь во всём меня слушаться и не рисковать своими хрупкими косточками! Договорились? Обещаешь?!

Ольга Алексеевна, взглянула на своего сына. "Боже, как он устал! Какие синяки под глазами! Как похудел! Смотри-ка, седина появилась!" – подумалось ей. Но сказала она совсем другое, улыбнувшись своей будто бы робкой, несмелой улыбкой, которую многие принимали за признак нерешительности и слабости характера, но которая в действительности лишь выражала природную доброту:

-          Договорились, начальничек! Я буду слушаться. Обещаю!

Оглянувшись на дверь и наклонившись к самому уху матери, Фёдоров, знавший о необычайно остром слухе Валентины, как и о её склонности всё подслушивать, тихо, полушёпотом произнёс:

– Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, ни по какому поводу не ссорься в эти дни с Ведьмой! Постарайся быть поласковее, при случае вырази сожаление, что скоро будете жить с ней в разных местах.

Улыбка на лице Ольги Алексеевны исчезла, и она серьёзно, молча глядя в глаза сына, несколько раз утвердительно кивнула в ответ. Видимо, у него были серьёзные причины обращаться с такой просьбой.

Фёдоров помчался на стройку, не пообедав. Увидев Абдулхамида, выполнявшего обязанности бригадира, Алексей Витальевич отвёл его в сторону и сказал:

-          Нам придётся сильно поторопиться, Хамид! Не позднее следующей среды пол должен быть окончен, потому что в пятницу – субботу я обязан, обязан! – забрать сюда мать. А ещё обои клеить – не могу же я её поместить в комнату с голой штукатуркой на стенах! Скажите, что вам понадобится.

Хамид, внимательно глянувший в лицо явно расстроенного чем-то нанимателя, надрывавшегося в последнее время на стройке, помолчал, что-то прикидывая в уме, и ответил:

-          Не волнуйся, профессор! Во вторник мы закончим. В среду – четверг вместе поклеим обои. А сегодня надо привезти ещё пять мешков клея для плиток. Тогда хватит!

Фёдоров крепко пожал Хамиду его четырёхпалую, без мизинца, руку и сообщил, что немедленно отправляется в Калининград за клеем. По дороге в Калининград он размышлял о том, сколько же придётся ещё доплатить за срочность работ и где взять необходимые деньги немедленно, сейчас. В прежней-то своей жизни он брал заказ на выезд за границу, чтобы перегнать автомобиль или в качестве переводчика. Но сейчас он не мог, просто боялся, хотя бы на секунду выпустить события из-под своего контроля. Вновь пережитое им недавно чувство раздвоен­ности сознания, ощущение пребывания одновременно в двух временах, в двух разных реальностях говорило ему: "Берегись! Всё ещё пока что ненадёжно, вызванные тобой изменения реальности нестойки!" Какие уж тут поездки за границу, какие подряды?!

В Калининграде, заехав в "Викторию" Фёдоров купил для жены гранатовый сок, пару апельсинов, бананы, несколько литовских сладких сырков. Заведующую отделением патологии беременности Татьяну Владимировну он застал уже выходящей из ворот больницы. Резко затормозив, он бросился из машины к ней навстречу:

– Здравствуйте, Татьяна Владимировна! Как там, у моей единственной?..

Заведующая была врачом ещё старой, советской школы – с чувством ответственности и пониманием своего долга. За прошедшее время она уже дважды с негодованием отвергла его попытки, впрочем, весьма неумелые, пополнить её домашний бюджет. Она видела, что и не первой моло­дости пациентка, и её муж страстно хотят сохранить беременность, просто больны от страха перед опасностью выкидыша. Но угроза, как она была вполне уверена, не настолько велика. К тому же, всё необходимое, и даже больше, уже сделано. Следовательно, причин для волнений нет – уже более нет! Так она Фёдорову и сказала. Тот искренне поблагодарил и помчался в отделение. Не мог же он рассказать заведующей, что им с супругой довелось пережить здесь в иной реальности!

Тепло побеседовав с женой несколько минут, оставив ей привезённую передачу, Фёдоров отправился в магазин за 82 клеем для плиток, которыми рабочие укладывали пол кухии, ванной, прихожей. В той, прошлой действительности Фёдоров сделал это сам, он и сейчас удивлял рабочих-узбеков своими навыками, полученными в той жизни. Но теперь следовало спешить. Времени оставалось в обрез. А тут ещё предстоящая возня с обоями, приобретение погружного насоса для скважины. Во всех этих делах Алексею Виталье­вичу здорово помогали знания, принесённые из будущего: он точно знал, где и какой насос покупать нельзя – фирмочка закроется, а насос выйдет из строя во время гарантийного срока. Он отлично помнил, какие именно обои понравились его жене. Приобретая теперь точно такие же, он был уверен, что угодит своей возлюбленной и вызовет у неё приятное удивление абсолютно точным пониманием её вкуса. Он знал, что весёленькие обои, приобретённые в той реальности для маминой комнаты, вызовут у неё раздражение своей пестротой и с большой вероятностью догадывался, какие окажутся наиболее подходящими.

Но все эти знания не только облегчали его действия, но и служили одновременно дополнительной нагрузкой на психику. Таких нагрузок на психику он не знал даже в годы своего студенчества. А студентом Фёдоров был настоящим, в полной мере отвечавшим первоначальному смыслу, этимологии этого латинского слова, ведь studio означает пристрастие, старание. На старших курсах помимо учёбы он работал ещё и над кандидатской диссертацией, одновре­менно приобретая необходимые навыки практической работы хирурга на ночных дежурствах. Но тогда он был моложе, здоровее, выносливее. А теперь для защиты своей психики не предусмотрел ничего. Хватит ли сил? Выдержит ли он, его душа, двойную нагрузку? Этого не знал никто!

Фрагменты прошлого.

В шестьдесят шестом, когда Алексей окончил шко­лу и поступил в институт, был двойной выпуск. Вместе с ними – полновесными одиннадцатиклассниками – аттестаты выдали и тем ребятам, которые учились по новой программе: без "политехнического образования" и всего десять лет. Много позже, уже став зрелым мужчиной, Алексей, как и многие его однолетки, оценил одиннадцатилетнее пребывание в школе как незаменимый жизненный опыт. Это было одним из очень немногих полезных начинаний Хруща (как многие сверстники Алексея называли незабвенного Никиту – зачинателя разрушения великого Советского Союза). Три старших класса, то есть, фактически с пятнадцатилетнего возраста учащиеся советских средних школ два дня в неделю учились и работали на производстве. Критики одиннадцатилетки утверждали, что практически никто из окончивших школу не стал работать по специаль­ности, приобретённой в девятом-одиннадцатом классах. Доля правды в этом была. Но, во-первых, кто сказал, что школа должна быть чем-то вроде ремесленного училища (позднее их называли ПТУ и СПТУ)? Разве не в формирова­нии самостоятельной личности, не в подготовке её к самосто­ятельной жизни, не в приобретении навыков самостоятельного мышления состояла главная задача советской школы? А, во-вторых, кто это установил, что приобретённая профессия не пригодилась выпускникам одиннадцатилеток в жизни? Алексей, например, лишившись в результате "реформ" всех возможностей профессиональной работы, несколько лет выживал тем, что доставлял богатеям автомобили из Германии и Бельгии. Смог бы он, много лет пробыв лабора­торным учёным, это делать, не приобрети он в школе настоящих глубоких, подкреплённых трёхлетней практикой знаний и навыков в автоделе и "корочек" шофёра– профессионала? Сомнительно!