Неверная. Костры Афганистана - Андреа Басфилд

– Господи, Мария…

– Джорджия, пожалуйста… – взмолилась мать, попыталась подняться, но упала снова, – пожалуйста, не дай… не дай моему мальчику увидеть меня такой…

Она заплакала, тело ее, казавшееся маленьким, как у куклы, в тусклом свете разгорающегося утра, сотряслось от рыданий и нового приступа рвоты, и я потянулся к ней:

– Мама, перестань, пожалуйста, перестань…

Джорджия выставила меня за дверь, в руки Джеймса, уже успевшего прибежать в наш дом. Пришла и Мэй и принесла с собой небольшую черную сумку.

– Все будет хорошо с твоей мамой, Фавад, – сказала она по-английски. – Мы поможем ей, успокойся.

Мэй поцеловала меня в щеку и поспешила к Джорджии. Та, оторвав полосу от подола своей длинной ночной рубашки, намочила ее в холодной воде и принялась вытирать пот со лба моей матери.

Следующие два часа Джорджия и Мэй носились без передышки из нашего дома в свой и обратно, делая все, чтобы не дать ей ускользнуть в смерть.

Одежду с нее они сняли, бросили в железный мусорный бак во дворе и велели Джеймсу ее сжечь.

Затем, когда кончились собственные запасы, его отправили в магазин за минеральной водой в бутылках. Мэй смешивала ее в кухне с солью и сахаром, галлон за галлоном, вливая потом всю эту сладко-соленую гадость в мою мать.

– Твоей мамочке нужно много пить, чтобы возместить жидкость, которую она потеряла, – объяснила Мэй, наполняя очередной стакан.

– А что с ней такое? – спросил я, тоже занятый смешиванием. Мэй показала, как это делается, – пол-ложки соли и четыре сахара на стакан воды.

– Не знаю, Фавад, но, возможно, холера. Я видела уже такое в Бадахшане, и симптомы очень похожи.

– Что такое хо… холе…

– Холера, – повторила Мэй.

– Что такое холера? – Мне не понравилось само звучание этого слова.

– Болезнь, которую вызывают бактерии… микробы, – объяснила она. – Если я права, все будет хорошо, Фавад, только нужно поскорее возместить потерю жидкости и отправить твою маму в больницу. Джорджия позвонила Массуду, он уже едет.

– Она ведь не умрет, правда?

– Нет, Фавад, – Мэй наклонилась и взяла мое лицо в свои ладони. – Мама не умрет, обещаю тебе это. Но она очень тяжело больна, и тебе придется быть сильным маленьким мальчиком, пока она не поправится. Договорились?

– Договорились.

В нашей стране найдется великое множество вещей, которые могут тебя убить; люди и оружие – лишь верхушка огромной горы. И одна из этих вещей – холера.

После того как Джорджия и Мэй уложили маму на заднее сиденье машины Массуда и увезли в немецкую больницу на западе города, Джеймс попытался успокоить и отвлечь меня единственным способом, который был в его силах, – дав мне знания об этой болезни.

Открыв ноутбук, он открыл что-то, под названием «Википедия», и напечатал слово «холера». Явилась целая страница голубых букв, и Джеймс начал медленно читать вслух.

Холера – это просто ужас, как я вскоре понял, и проклял злую судьбу своей матери, моля Аллаха наслать миллион болезней на тетю, потому что только тетя и могла ее заразить, будучи сама такой же грязной, как уборная в ее доме. Да, они не любили друг друга, но попытку убить едой простить было невозможно.

Согласно «Википедии», холера была вполне обычным явлением в странах вроде Афганистана. Симптомы – сильнейшие мускульные и желудочные спазмы, рвота и жар.

– На определенной стадии, – прочел Джеймс, – жидкие испражнения больного состоят почти целиком из белых, как рис, частиц. В очень тяжелых случаях кожа человека становится иссиня-черной, глаза западают, губы тоже синеют.

Я вспомнил лицо матери. Обычную смуглость оно утратило, но синим все же не стало, что давало некоторую надежду. Правда, я не видел ее испражнений.

– В общем, – продолжил Джеймс, – чтобы спасти больного, нужно заставить его выпить столько воды, сколько он потерял.

Воды, которую дала ей Мэй, хватило бы утопить верблюда, и, слушая Джеймса, я проникся уважением к этой желтоволосой мужененавистнице, ибо понял, что, по сути, она спасла моей матери жизнь.

И теперь я был ее должником.

8

– А ты вправду лесбиянка?

Мэй поперхнулась на глотке, втянула воздух, раскашлялась, и кофе брызнул у нее из носа.

Выглядело это не слишком красиво.

– Черт… ты всегда идешь напролом?

Кое-как выкашляв свой вопрос, она вытерла рукавом нос и глаза, на которых выступили слезы. Щеки у нее покраснели.

Вопроса я не понял.

– В смысле, не боишься говорить о том, что у тебя на уме, – объяснила она, видя мое замешательство.

Я пожал плечами.

– Если не спрашивать, как тогда узнаешь?

– Да, – фыркнула Мэй, – ты прав.

Она встала, переложила бумаги, которые просматривала, на письменный стол возле окна, аккуратно выровняла стопку и вернулась ко мне.

Я сидел на полу, пытаясь уложить в памяти текст нового государственного гимна – такое дали нам задание в школе, прежде чем закрыть ее на зиму, – а поскольку он был длинный, как сам Коран, задача казалась не из легких.

– Отвечая на твой вопрос – да, я лесбиянка, – призналась Мэй.

Она выговорила это с расстановкой, внимательно глядя на меня. Я задумчиво кивнул и снова уставился на тетрадку с текстом, лежавшую передо мной.

– Почему? – через несколько секунд спросил я.

Мэй покачала головой.

– Не знаю почему, так уж вышло, – сказала она. – Ведь этого не выбирают, просто… ты или такой, или не такой, только и всего. Я с детства знала, что я – такая.

– А как же ты найдешь себе мужа, если любишь только женщин?

– Фавад, я никогда не найду себе мужа.

– Ты не настолько уродлива.

– Что, извини? – Мэй как будто поразилась, и это меня удивило.

Чему поражаться? Она ведь смотрела на себя в зеркало – то самое, куда обычно перед выходом поглядывал Джеймс, висевшее в прихожей и делавшее лица длиннее, чем они были на самом деле, – и должна была знать, как выглядит.

– Я имею в виду, ты не так красива, как Джорджия, – объяснил я, – но ведь и не все мужчины красивы, как Хаджи Хан.

– Внешность – дело десятое, Фавад… внешность – ни при чем, – быстро пояснила она, пока я силился уловить смысл нового выражения. – Я не хочу искать мужа.

– Но если ты не выйдешь замуж, у тебя не будет детей.

– Чтобы завести детей, мужа иметь необязательно, – заявила она, качая головой.

– Мэй… – Я тоже покачал головой и продолжил осторожно: – Ты, конечно, умная, и много чего знаешь… знала даже, как спасти жизнь моей матери… но сейчас такое говоришь – ничего глупей я не слышал.

Мэй засмеялась, и от этого в лице ее появилась даже какая-то приятность, которой обычно недоставало.

– В нашей стране обычаи другие, молодой человек. В Америке я могу усыновить детей – взять к себе в дом тех, у кого нет родителей, любить их и воспитывать. Так что муж совсем не нужен, как видишь.

– Но все женщины хотят замуж, – возразил я.

– Да? – Мэй помолчала, вытирая со стола разбрызганный кофе. – Ну, может, ты и прав. Открою тебе маленький секрет, Фавад, – на самом деле я надеялась выйти замуж в этом году, но, увы, ничего не получилось.

– Правда?

– Правда.

Мэй наклонилась к столу, и груди ее расплылись по его полированной поверхности. Мягкие и уютные с виду, как подушки.

– Может, помнишь, когда вы только переехали сюда, я немножко страдала… – продолжила она. – Страдала из-за того, что женщина, которую я любила, сказала, что не хочет больше на мне жениться. Она нашла себе в Америке кого-то другого. Как оказалось, мужчину.

– Извини…

– Да ладно, пустое, – сказала Мэй.

– Нет, я хотел сказать – извини, не понял, – поправился я. – Ты хотела выйти замуж за женщину ? Разве такое возможно?

– О, – Мэй улыбнулась. – В нынешние времена – вполне. В некоторых штатах Америки мужчины вольны любить мужчин, а женщины – женщин.

Она встала и понесла остатки своего кофе на кухню. Проходя мимо меня, шутливо шлепнула по голове, засмеялась:

– Тем и хороша демократия! – и, лишив меня дара речи, вышла.

Я знал, конечно, что в головах у иностранцев полно безумных идей, вроде той, к примеру, будто люди произошли от обезьян, но уж это было вовсе невероятным.

И я решил, что, как только выучу гимн, напишу письмо президенту Карзаи, чтобы его предостеречь. Демократии тоже может быть слишком много, и он должен об этом знать.

Доктора в немецкой больнице подтвердили подозрения Мэй – у матери оказалась холера. Подтвердили они и то, что Мэй сказала мне сразу, – все будет хорошо.

Специально приготовленная вода спасла ее от шока, который, по словам докторов, был самой большой опасностью, какая ей грозила. И все-таки они настояли на том, чтобы она осталась в больнице на ночь и полностью оправилась от перенесенного испытания.

За эти двадцать четыре ужасных часа было также решено, что, выйдя из больницы, мама поживет неделю в семье Хомейры в Кала-и-Фатулла.

Хозяин Хомейры, обитавший через дорогу от нас, был так добр, что дал ей для ухода за больной недельный отпуск. Правда, Джеймс сказал, что сделал он это вовсе не из доброты, а от нежелания подцепить болезнь от бедняков.