Газета Завтра 39 (1088 2014) - Газета Завтра Газета

Но только с русскою душой.

Не единожды отмечалось, что в этих стихах наиболее важные смысловые слова рифмуются. "Другой" перекликается с "душой", а слово "душа" сопровождается эпитетом "русская". Лермонтов - "иной избранник" только потому, что рождён в России. "Русская душа" - это душа "гонимого миром странника". Рифма "странник - избранник" подчёркивает важность для поэта именно такого смысла.

"Лермонтовский пессимизм есть пессимизм силы, гордости; пессимизм божественного величия духа", - писал о поэзии Лермонтова С.А. Андреевский. Поэтому, о каком бы изгнанничестве, о каком бы одиночестве он ни писал, это гордое изгнанничество божественного вестника. К тому же, изгнанничество странника с русскою душою.

А надо ли нам иметь эту "русскую душу"? Многие нынче сомневаются. Небезызвестный идеолог ельцинского времени Вячеслав Костиков прямо заявил: "Хватит спекуляций о "русской душе" Хорошо ли иметь особую русскую душу? Или лучше жить, опираясь на общепринятые европейские устои? Иными словами, разумно и рационально Над поисками "русской души" и "особого пути", наверное, можно было бы посмеяться. Тем более, что реалии нового русского капитализма менее всего способствуют развитию утопического мышления. Жёсткие рамки рынка и капиталистического производства требуют от людей не соловьиной души, а хорошей профессиональной подготовки, деловых навыков, умения вертеться и приспосабливаться Попытки скрестить модернизацию страны с припудренными представлениями XIX века об особенностях русской души приведут лишь к новым казусам и разочарованиям Поиск особого пути, который по масштабу, красоте и духовности был бы соразмерен русской душе, часто заводил нас в тупики гражданского развития. Берега утопий усеяны русскими костями. Но утопия продолжает будоражить наши души. Спорами о русской душе переполнены не только журналы патриотического направления, но и интернет".

Нелюбовь Костикова к Лермонтову и его "русской душе" сродни ненависти Чубайса к Достоевскому, неприязни либералов к Есенину. Сколько столетий уже все эти Чубайсы и Костиковы стремятся уничтожить особенности русской души, и всё понапрасну. Приходит новый русский гений, и вновь сквозь весь европеизм и американизм прорывается неизбывная русская душа.

Прочитаем целиком это, может быть, далеко не лучшее стихотворение Михаила Лермонтова, но одно из важнейших для его понимания, для его судьбы:

Нет, я не Байрон, я другой,

Ещё неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

Я раньше начал, кончу ране,

Мой ум немного совершит;

В душе моей, как в океане,

Надежд разбитых груз лежит.

Кто может, океан угрюмый,

Твои изведать тайны? Кто

Толпе мои расскажет думы?

Я - или бог - или никто!

Вдумайтесь, отчего он, ещё полный сил и энергии, предрекает себе: "Я раньше начал, кончу ране, Мой ум немного совершит"? Это уже не романтическая игра со смертью, а какое-то мрачное мистическое предвидение. Он в поисках своей же разгадки кидался во все стороны, на войну, на дерзкие вылазки со своей сотней смельчаков, прорывался вне всяких правил и приличий в высший свет, не так уж ему и нужный. Зачем? Зачем? И потом, он же сравнивает себя и свою жизнь с Байроном, "раньше начал" - да, так и есть. Но откуда ему было знать, что он и кончит ранее Байрона, тоже погибшего относительно молодым, всего-то на 37-м году жизни? И какие надежды уже в молодости разбила его жизнь? Какие-то пророческие слова

Кстати, обратим внимание и на такую неслучайную фразу для Лермонтова: "с милого севера в сторону южную". Как бы ни был поэт романтически увлечен Кавказом, но - для него роднее "милый север". Случайных слов у поэта не бывает.

И всё-таки, кто он такой, "гонимый миром странник"? За что гоним? Кем гоним? Куда гоним? Думаю, гоним он был именно потому, что был избранником небес, пророком.

Не случайно же в конце своей жизни наш первый нобелевский лауреат Иван Бунин понял, что ошибался, считая Пушкина первым русским поэтом. Перечитывая Лермонтова, Бунин убедился в первенстве именно Лермонтова. Прекрасно сказано: "Лермонтов унёс с собой тайну русского сердца, оставив нам лишь намёк на разгадку". Вот и будем вечно разгадывать тайну русской души и русского сердца.

Странничество вообще присуще русской литературе. "Очарованный странник" Николая Лескова, странствующий Пушкин, странствующий Грибоедов. Куда русской душе без странствий и по времени, и по миру? Пусть и гонят её частенько, но окончательно изгнать никак не могут. Это как в тех же лермонтовских "Тучах":

Вечно холодные, вечно свободные,

Нет у вас родины, нет вам изгнания.

Печально предсказал Михаил Лермонтов и свою скоротечную судьбу, будто догадывался о своём жестокосердном убийце.

Я раньше начал, кончу ране,

Мой ум немного совершит

На поэтов всегда находятся у нас в России хладнокровные убийцы, спокойно убивают всех: от Пушкина до Гумилева, от Лермонтова до Рубцова.

Я прочёл у Дмитрия Галковского интересные предположения: "Сложная форма поэмы заимствована у Байрона. Эта форма необычайно подходила Пушкину. Байроновское сатирическое отстранение помогало Пушкину овладеть чужой темой, адаптироваться к ней, органично включить в своё "я" чужеродное начало. ОТСЮДА уже несерьёзность русской литературы, её "недобротность". И ведь всё наследие Пушкина, все сюжеты его заимствованы. Таким образом, персонажность, опереточность уже была заложена в русской литературе. Ошибка Гоголя и в том, что он воспринял всё слишком серьёзно, превратил русскую литературу в нечто исключительно серьёзное. Был упущен "игровой момент". Гоголь не столько научил, сколько разучил русских смеяться. "И так бывает" превратилось в "бывает только так". Пушкинское "русский может обернуться и Байроном" превратилось в "русский - это Байрон". Но почему же, откуда? Каковы причины? Одинокий страдалец-то отчего? Не из-за того же, что в Англии XIХ века развитие личностного начала дошло до степени анархического индивидуализма. И тут пошли в ход "поколения", "судьбы России". Лермонтов воспринял Пушкина через призму только-только зарождающейся "гоголевской школы":

Нет, я не Байрон, я другой,

Ещё неведомый избранник

Какой же Пушкин был "гонимый миром странник"? - Это форма. У Лермонтова - содержание. Почему "гонение", из-за чего? Уже даётся "базис":

Богаты мы, едва из колыбели,

Ошибками отцов и поздним их умом,

И жизнь уж нас томит,

как ровный путь без цели,

Как пир на празднике чужом.

Действительно, англичанин того времени, наследник богатейшей западноевропейской культуры и истории, истории, в которой "Октябрьская революция" была, почитай, лет 200 назад (Кромвель), такой наследник мог считать себя богатым ошибками и поздним умом старших поколений. Но русские-то чем богаты тогда были? Чужими ошибками и чужим умом? Но этим, как известно, не разбогатеешь Но СТИЛЬ НАДО ОПРАВДАТЬ. Поэтому уже "люблю отчизну я, но странною любовью" "под говор пьяных мужичков". Вот и весь мир плох. Произошло заигрывание. Счётчик уже включён, и рано или поздно конец лермонтовской "Думы" сбудется:

И прах наш, с строгостью судьи

и гражданина,

Потомок оскорбит

презрительным стихом,

Насмешкой горькою

обманутого сына

Над промотавшимся отцом.

Это очень важный момент. Принципиальный. Что же было упущено в Пушкине? - Несерьёзность, игра".

Очень верное наблюдение. При всей своей молодости и яркости страстей, пылкости и взрывном характере, Лермонтов никогда в своей короткой жизни не играл легко и несерьёзно, во всё вкладывался полностью. И впрямь, он не был просто литератором.

Почему он "гонимый миром"? И чем же, в конце концов, отличается русская душа Лермонтова от души Байрона? Это видно из того же андреевского анализа стихотворения "Ангел". Для Даниила Андреева "Ангел, несший его (Лермонтова) душу на землю и певший ту песнь, которой потом "заменить не могли ей скучные песни земли", есть не литературный прием а факт". Истинный ангел с истинного неба.

Если так всерьёз прочитывать все произведения Лермонтова, то и легко найдёшь все ответы на все лермонтовские вопросы. Именно "миром печали и слёз" гоним "неведомый избранник".

И звук его песни в душе молодой

Остался - без слов, но живой.

Лермонтов пишет всё о той же русской душе:

И долго на свете томилась она