Новый Мир ( № 1 2000) - Новый Мир

— А какую мы дадим вам кличку?

— Какую кличку? — раздраженно отмахнулся Седой. — Садитесь в машину.

— Вы забыли, что я вас завербовал? — с улыбкой напомнил Илья.

— Ты меня не вербовал, — огрызнулся Седой.

— Стоит только моей маме узнать, что вы меня потеряли…

— Кроме мамы есть еще и папа, — перебил его Седой и приказал: — В машину, Иваныч до трех отпустил.

— «Седой»! Как вам?

— Садись в машину! — требовал Седой.

— А пароль?

— Сам не сядешь — посадим!

— Есть такой пароль, что если я его назову, то вы меня сразу отпустите, — неожиданно высказался Илья.

— Нет такого пароля. Садись в машину!

— Есть. Спорим на мороженое! — Илья явно издевался.

— В машину! — прорычал Седой и уже взял Илью за локоть, чтобы потащить его к «субурбану», как молодой человек проговорил вдруг громко, отчетливо:

— Ангелина Георгиевна Всеславинская.

Седой отпустил руку и стоял молча и неподвижно.

Илья смотрел на него насмешливо и сожалеюще:

— Нет, не буду я вас вербовать. Лучше, пожалуй, уволю.

Седой не услышал, повернулся и затрусил к машине. Охранники замерли в нерешительности. Илья расправил плечи и спокойно, не торопясь, направился к «зебре» перехода. Седой смотрел сквозь стекло в его спину и кричал в трубку телефона:

— Иваныч, он откуда — то знает про Гелю. Все знает: имя, фамилию, отчество.

Печенкин долго молчал.

— Он уходит, Иваныч! — напомнил Седой.

Владимир Иванович нервно хохотнул:

— Знаешь поговорку: жена узнаёт последней…

— Так она последняя и осталась! Что делать, Иваныч? Он уходит!

— Черт с ним, пусть уходит, — поставил точку Печенкин.

Бодро, весело вышагивал Илья по привокзальному рыночку; не обращая внимания на возмущенные крики баб, подхватил на ходу из отверстого мешка жменю семечек и, лузгая их, остановился у прилавка, за которым одиноко пребывал продавец корейской моркови. Полноватый, с глазами — щелочками, похоже, очень смешливый юноша — продавец не стоял на месте, а все время двигался: руки, ноги, туловище, голова, и с губ при этом слетали звуки яростных каратистских ударов:

— Бум! Джи! Кия!

Они смотрели друг на друга так, будто были знакомы сто лет, потом сто лет не виделись и вот теперь снова встретились.

— Ты Ким, — сказал Илья.

Кореец сдвинул у переносицы брови и проговорил несогласно и гордо:

— Я — Брюс!

— Нет, ты Ким! — настаивал Илья.

— Нет, я Брюс! Бум! Джи!

— Ну какой же ты Брюс, ты Ким! — Илья добродушно улыбался, но кореец увидел в этом насмешку. Он выскочил из — за прилавка, встал в боевую позу, однако Илья поднял вверх руку, показывая свою забинтованную ладонь. Кореец склонил голову набок, вопрошая.

— Бандитская пуля, — объяснил Илья.

Кореец понимающе кивнул и стал смотреть по сторонам в поисках подходящего соперника, чтобы доказать, что он — Брюс. Пьющие чай кавказцы, пьющие водку алкаши, омоновцы с автоматами и казаки с нагайками — все они были не соперники. Тогда кореец молча подхватил с прилавка ведро с морковью и направился в сторону станции. Илья взялся за дужку ведра с другой стороны, и они пошли вместе — дружно, весело, в ногу.

Переступая через переплетение рельсов и пролезая под вагонами, молодые люди вышли на другую сторону станции, где было пустынно и грязно. На высоком бетонном заборе, за которым возвышались корпуса железнодорожных складов, висел большой черно — красный плакат, на котором был нарисован, и довольно умело, штурмовик в черной рубахе, галифе и сапогах, поднявший руку в фашистском приветствии. Как солнце с расходящимися лучами, над ним сияла слегка закамуфлированная фашистская свастика. Грозная надпись внизу свидетельствовала и предупреждала: «Охраняет „Русский порядок“».

Перед закрытыми железными воротами прохаживался человек, который, быть может, позировал для этого плаката, — белобрысый верзила в черной форме с повязкой — свастикой на рукаве. На боку его болталась резиновая дубинка.

Еще больше прищурив прищуренный глаз, кореец оценивающе посмотрел на противника. Этот ему подходил.

— Я — Брюс, — громко шепнул кореец Илье и, поставив ведро на землю, отправился на бой.

Фашист смотрел на инородца как на диковинку. Его белесые, словно обсыпанные мукой ресницы часто моргали.

— Эй, ты, дай закурить! — провокационно воскликнул кореец и встал в боевую позу.

— Что? Да я… — Фашист от возмущения задохнулся и кинулся вперед, отстегивая на ходу дубинку. — Да я тебя!

— Ки — я!! — пронзительно выкрикнул кореец и довольно высоко подпрыгнул с вытянутой вперед ударной ногой. Удара, однако, не вышло, потому что до противника было еще довольно далеко. Неудавшийся каратист шлепнулся об землю, но тут же бодро вскочил и резво понесся назад. Илья уже был в стартовой позиции. Подхватив на ходу ведро, они рванули к станции. Верзила настигал. Он занес дубинку над головой и наверняка достал бы кого — нибудь, если бы не корейская морковь — ведро вылетело вдруг из дужки, опрокинулось на асфальт, фашист ступил в оранжевую склизкую кучу, получая ускорение, проехал на пятках, и ноги его взлетели чуть не выше головы…

Илья и кореец не успели подумать, что спасены, как увидели бегущих навстречу двух других фашистов. Не сговариваясь, ребята свернули резко в сторону и нырнули под стоящие вагоны. Они пересекли несколько составов и спрятались под товарняком, прижавшись спинами к колесу и пытаясь сдержать дыхание.

— А здорово я ему чуть не попал! — громким шепотом похвастался кореец.

— Сколько ударов ты знаешь? — спросил вдруг Илья.

— Шесть.

— Я научу тебя десяти ударам, — пообещал Илья и прибавил: — И ты будешь непобедим.

Кореец посмотрел на Илью как восторженный и благодарный ученик на своего сэнсея.

Три пары ног в начищенных до блеска сапогах и черных эсэсовских галифе остановились напротив, и казалось, что сейчас, как в советском кино, зазвучит громкая и нахальная немецкая речь.

Но речь зазвучала наша, русская:

— Обнаглела нерусь вконец!

— Да запомнил я их обоих. Найдем.

Третий молча мочился.

Илья осторожно вытащил из — за пазухи револьвер и плавно, бесшумно взвел курок. Чтобы не закричать от восторга, кореец зажал ладонью рот.

Словно почувствовав для себя опасность, фашисты ушли.

Глава четырнадцатая

КОЛЛЕКТИВНЫЙ ПОРТРЕТ СОВРЕМЕННОЙ МОЛОДЕЖИ

— Ну знакомьтесь! — громко и радостно предложил Илья и отступил на шаг.

Мулатка еще раз глянула на корейца, криво улыбнулась и, неохотно протягивая ладонь, назвалась:

— Анджела Дэвис.

Взволнованный кореец чиркнул ладонью по штанине, излишне крепко пожал девушке руку и назвал свое полное имя:

— Ким Ир Сен.

Илья смотрел на них как родитель на своих удавшихся детей — счастливо и удовлетворенно.

Анджела Дэвис повернула голову в его сторону, скривилась еще больше и, не скрывая раздражения, поинтересовалась:

— Ты специально нас таких подбираешь?

— Каких — таких? — не понял улыбающийся Илья.

— Я черножопая, он узкопленочный…

— Как? Узкопленочный? — повторил Илья и заливисто засмеялся.

— Специально таких подбираешь?! — нервно крикнула Анджела Дэвис.

Илья оборвал свой смех.

— Специально? Да, специально. Я выбрал вас специально, — спокойно и серьезно заговорил он, глядя то в глаза мулатки, то в глаза корейцу. — Я выбрал вас специально, потому что вы — последние. Сегодня последние становятся первыми, а первые — последними. Вы будете первыми. Я выбрал вас специально…

— Мы последние, а ты какой?! — робея, еще громче крикнула Анджела Дэвис. — Кто ты вообще такой?

Илья грустно улыбнулся и не ответил на вопрос.

Ким почесал затылок и спросил смущенно:

— Ты русский?

— Он с луны свалился, — язвительно вставила Анджела Дэвис.

Илья снова улыбнулся:

— В этой стране нет ни русских, ни нерусских, а есть богатые и есть бедные, есть обманутые и есть обманувшие.

— Как это? Ничего не понимаю, — честно признался Ким.

— Можно и не понимать. Главное — верить. Вы мне верите?

Илья посмотрел на Кима, и Ким ответил:

— Верю.

Илья посмотрел на Анджелу Дэвис, и она, смутившись, сказала в ответ:

— Верю.

— Тогда я вам скажу, — продолжил Илья, — что вы будете первыми членами НОК.

— А что такое НОК? — разом спросили Ким и Анджела Дэвис.

Илья еще раз внимательно посмотрел в глаза товарищам, как бы размышляя — говорить или не говорить, и сказал:

— НОК — это Новое Общество Коммунистов.

На лицах молодых людей возникло разочарование.

— Ха! — сказала Анджела Дэвис. — Да у меня бабка — коммунист! У нас весь барак за коммунистов голосует.