Остров прощенных - Марина Алант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Совершенно непонятно, зачем жизнь сначала дает лишний кусок, затем его отнимает.
Знакомая женская фигура чуть сгорбленная, комкающая в руке платок, не вселила в меня чувства вины и страха. Все заполнила незваная боль. Следующий временной шаг стал нестерпимо болезненным, словно дважды провели лезвием по ране. В квадрате пустынного коридора показался человек в белом, и женщина покачиваясь пошла к нему навстречу, с каждым метром замедляя шаг. И вдруг вскрикнула, и затряслась в несмирении, услышав его усталый, как будто изолированный от всего живого, голос. Человек в белом погладил ее плечо и бесшумно удалился за белую дверь. А где-то за другой белой дверью медицинские сестры прятали под крахмальный саван уже не видящие ничего глаза и колышущееся беззащитное тело катили к выходу санитарам…
Грозное лицо сторожа, что живенько вышел из будки, отвлекло меня от изводящих фантазий.
– Нельзя туда.
Захлебываясь от нетерпения, я принялась умолять человека в фуражке пустить меня, сбивчиво объясняя, кто находится в машине скорой, и тот проникшись махнул, езжай, мол.
В приемном покое мне никого искать не пришлось: меня нашли сами. Немедленно отвели к старшей сестре, объяснившей, что мальчик сейчас в операционной, что нужно надеяться на лучшее, и он в руках очень опытного хирурга. Странно, что в непредвиденных ситуациях человек настраивается заочно на худшее и принимает положительный исход как везение. Хотя никто из нас не станет отрицать, что у противоположных вариантов случайностей равные шансы.
– Посмотрите, пожалуйста, на его вещи. Вы их узнаете?
Разбитые часы, рюкзак, кепка. Боже, я ничего не узнаю. Я ничего не узнаю!
– При нем находился проездной билет. Это он на фотографии?
На меня посмотрел светловолосый мальчик в очках.
– Давайте запишем его фамилию.
Но я уже пятилась к выходу.
– Извините, я думала… Это не он… То есть, я не знаю этого мальчика…
Я вынырнула из кабинета, затем на улицу. Попала под струю влажного ветра и сделала вывод: еще что-нибудь в подобном роде, и я перешагну грань помешательства.
Сама себе непонятная и непредсказуемая, я припарковала машину не у дома, а на центральной улице и целый квартал шла по мелким лужам домой. Мне почему-то казалось, что, обнаружив мой автомобиль, беглец обязательно оставит какой-то знак, скажем, вложит под дворники записку. Тот же трюк я проделала и на следующий день, опять не получив никакого результата. К вечеру поняла, что поступаю глупо, и что, судя по пришедшей мне в голову подобной странности, “крыша моя поехала”.
Наконец, как гром среди ясного неба раздался телефонный звонок. Каждый звонок в эти дни звучал как гром среди ясного неба. Вслед за ним потянулась живая тишина, пугающая оборваться короткими гудками.
– Алешка, это ты? – я не спрашивала, а кричала в трубку. – Ради бога ответь! Ты всех с ума сведешь!
И почувствовав, что вот-вот незримый образ исчезнет, уже тихо произнесла:
– Столько людей не должны страдать по вине одного. Все наказаны сполна.
Ты ведь этого хотел?
Ответом служили еще несколько секунд многозначительного молчания, затем и они оборвались. Однако мне оставалось то, что давало слабую надежду. По камертонам, что донеслись до моего слуха, я вычислила звуки, схожие со звуком посуды. Возможно, он звонил из кафе или ресторана. В нашем городе их всего шесть – не так много, чтобы достаточно быстро объехать. Вполне вероятно, я обнаружу его след. И, конечно, мне ничего не стоит оставить домашние дела и неприготовленным к возвращению мужа ужин (все равно он выйдет небрежным). По-настоящему важно лишь то, что важно моему сердцу.
Через несколько витков спидометра я выясняю, что никто похожий в ближайшие полчаса ни в одно из отмеченных мест не заходил. Но я твердо убеждена, что на другом конце провода был именно он, мой Алешка, моя боль, мое счастье.
Еще одна ночь в пожирающих спокойствие мыслях и чувствах, душная и молчаливо таинственная. Ночь, уводящая в неизвестное будущее, но отбирающая настоящее. Ночь дразнящих призрачных иллюзий и несправедливых отказов от реальных наслаждений. Но и она прожита, бессмысленная вычеркнута из жизни…
Алиса задорно скачет по знакомой тропинке. Она встала ранним утром в хорошем настроении. Жаль, что ее радость не передается мне, иначе я поняла бы, что солнце, небо, трава – все на месте, и никто не отнимал этого у человечества. Поняла бы, что жить надо не вычитая, а складывая. В маленький ларец жизненных прелестей.
Дочка машет мне игрушечной ладошкой за калиткой детского сада, и ее белая головка катится как мячик над ровными кустами. Я провожаю ее глазами, пока она не сливается с другими пушистыми мячиками, рассыпанными по детской площадке, и собираюсь уже одиноко брести обратно, как вдруг во мне происходит то же, что происходит на море во время прилива. Дружелюбным и немного грустным, как будто жалобным взглядом на меня глядит человек-солнце.
– Мария Игоревна, простите за все, пожалуйста, – спешит произнести, словно боится, что ему помешают. Моя душа поет и плачет, а я молчу, не в состоянии найти нужные слова. Алешка опускает глаза, видимо, принимая мое молчание за подтверждение обиды.
– После того, что случилось, я… Мне было стыдно вам позвонить.
– Алеша, – я стараюсь удержать с невольной хрипотцой голос от нервозного колебания, – Алексей, ты должен вернуться домой.
Возражение стремится в ответ раньше, чем завершаются мои слова.
– Как я могу вернуться? Там меня не понимают.
Я слышу его и хорошо, и плохо. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не согнуть колени и не коснуться губами и этой грязной ладошки, и этой бронзовой живой ниточки, дразнящей из-под связанных узлом мятых концов рубашки.
– Но своим поступком ты вызовешь ещё большее непонимание.
Мой голос дрожит и рвется как паутинка, вопреки моим стараниям говорить твердо. Кажется, легкий порыв августовского ветра унесет его в стаю безмятежных облаков.
Мы не можем не знать и не чувствовать, как опутываем друг друга незримыми нитями, создавая виток за витком и уменьшая возможность освободиться из причудливых, сотворенных нами самими, коконов.
Объятья – не только есть само телесное сближение. Оно и жажда этого сближения, и мгновенья ожидания…
– Я