Новгородский толмач - Игорь Ефимов

Вчера московские войска взяли Руссу. Город горит. Новгородская рать, посланная на подмогу в лодках, через озеро, не поспела. Беглецы рассказывают, что победители не щадили никого: ни старых, ни малых, ни баб, ни попов. «Бей изменников князя великого!» — кричат убийцы.

Теперь стало ясно, что отряд Холмского — левое крыло наступающей московской армии. Сам князь Иван с главным полком наступает в центре на Яжелбицы, в обход озера Валдай. Третий отряд обходит справа, по реке Мста. Когда выступят с запада псковичи и вятчане с востока, кольцо замкнется.

Мы увидели их издалека. Они шли цепочкой, держась друг за друга, как нищие слепцы. Двое провожатых, в голове и в хвосте шеренги, расчищали дорогу, уговаривали народ расступаться. Но люди будто застывали при виде страшного зрелища, не могли двинуться с места.

Сначала мне показалось, что на них надеты смеющиеся скоморошьи маски. Да-да, первое впечатление было — застывший красноротый смех. Только когда они приблизились, я понял, что у несчастных были отрезаны губы. А у некоторых вдобавок — и носы, и уши. Измазанные кровью зубы скалились в беззвучном хохоте.

Женщины в толпе плакали, закрывали лица ладонями. Кто-то совал им за пазуху хлеб, кто-то пытался поднести питье. Но они только мотали головами.

Провожатые рассказали, что их отряд прибыл в ушкуях к селу Коростынь, что на юго-западном берегу Ильменя, и напал внезапно на армию Холмского. Но их командиры не выслали лазутчиков, не разведали силы врага. А силы были не равны, и москвичи разбили их наголову. Нет, победители зверствовали не своими руками. Это они самих пленных заставили друг другу отрезать губы и носы. Не станешь? Рубили на месте, выталкивали следующего. И вот в таком виде отправили искалеченных новгородцам в устрашение.

Весь оставшийся день ушел у нас на уход за несчастными. Но что мы могли сделать? Они уже два дня были без еды и питья, потому что ничего не могли взять в израненный рот. Мы осторожно поили их, кормили овсяной кашей. Вдруг какая-то женщина с распущенными волосами ворвалась в лазарет, стала бегать между ранеными, вглядываясь в изуродованные, неузнаваемые лица. Муж ее сам должен был ухватить за руку. Только тогда она узнала его. Упала на колени, завыла.

Провожатые еще рассказали, что доспехи и оружие пленных москвичи побросали в воду. У них своего снаряжения было вдоволь.

Отец Денис учит нас накладывать лубки на сломанные кости. Но кто научит меня не слышать воплей раненых? Тучи мух вьются над кровавыми тряпками, над красной водой. Невыносимо кричит молодой лодочник. У него рана в паху. Кажется, все его дети, которым не суждено теперь родиться, добавляют свои тонкие голоса к его стонам. Отец Денис падает от усталости. Порой не знает: то ли бинтовать несчастного, то ли поспешить исповедать и причастить его перед смертью.

В городе смятение, крики: «Измена! Измена!» Ночью кто-то привел в негодность пять пушек, заклепал железом фитильные отверстия. К середине дня изменников нашли, притащили на площадь. Говорят, палач рубил им сначала кисти рук, потом локти, потом — у плеча. Один кровавый человеческий обрубок провезли мимо нашего лазарета в подводе. Он все еще кричал. Кричал, что невиновен. Может быть, и правда — невиновен. Озверевшая толпа не станет разбирать улики, слушать доказательства.

Заметил странную вещь. Если рана свежая и мы ее вовремя забинтуем, все равно довольно часто она воспаляется и загнивает. А если раненый полежал в поле два-три дня, на пораненных местах у него кишат отвратительные черви. Но под ними рана чистая и быстро заживает. Отец Денис говорит, что это Господь посылает ангелов своих под видом бабочек, и они откладывают на рану лечебные личинки. Понятно, что бабочки Господни не делают различия между новгородцами и москвичами, врачуют всех.

Раненые, обожженные, искалеченные прибывают толпами. Лазарет переполнен, кладем прямо на землю во дворе, под навесами. Сегодня пришло известие, что с запада вторглась псковская армия, числом тысяч в десять. Кто мне рассказывал о благонравии псковичей?! Зверствуют, жгут, грабят не хуже других. Или война делает зверем любого?

Навстречу псковичам выступает главное новгородское войско. Удалось наконец вооружить и посадить на коней тысяч сорок. Но что это за воины? Те самые гончары, столяры и плотники, о которых сокрушался князь Олелькович. Не умеют держать строй, не умеют правильно натягивать лук, не знают своих командиров. У одного — я видел — шлем так съезжал на глаза, что ему приходилось подхватывать его то одной рукой, то другой.

Шелонь-река… Та самая, по которой я ехал в санях зимой, любовался снежными елями. Алольцев рассказал мне, что это в шепелявом псковском говоре название так переменилось. А изначально-то она была Солонь — из-за многих соленых источников и ручьев, текущих в нее. Но сегодня она солона троекратно. Солона от слез, солона от крови…

Главное новгородское войско шло вдоль нее на запад, по левому — то есть по северному — берегу, чтобы встретить и отразить вторгшихся псковичей. И вдруг новгородцы увидели, что по южному берегу туда же спешит рать московская, видимо, на соединение со своими союзниками. Этого нельзя было допустить. Но уже стемнело, поэтому оба войска заночевали, разделенные рекой. Битва завязалась лишь на следующее утро, в воскресенье.

Сведения, поступающие от беглецов и раненых, сбивчивы и противоречивы.

Одни говорят, что москвичи, под командой воеводы Холмского, перешли реку вброд в нескольких местах, а где и переправились — наученные татарами на надутых бурдюках, и ударили на новгородцев с рассветом и разбили их и погнали, разя и пленяя.

Другие — что нет, что первый натиск московской рати был отбит, что новгородцы погнали врага за реку, но так увлеклись преследованием, что сбили ряды, смешались, стали теснить друг друга. И тут-то, на правом берегу реки, на них обрушилась туча стрел. А потом из засады ударил татарский полк. И тогда непривычные к долгому упорному бою новгородские ремесленники и крестьяне бросились бежать. И москвичи преследовали их и порубили тысячи без жалости, а скольких взяли в плен — не счесть.

Но в одном все свидетели сходятся: что отборный конный полк архиепископа Феофила в бой не вступил. «Нас владыка послал биться с псковичами, — говорили конники, — а на войско великого князя Московского не велел руку поднимать».

Это ли не измена — самая позорная?!

Но конный полк не потащишь на площадь под топор палача.

Дымная туча стоит над городом. Новгородцы жгут посады, жгут окрестные деревни, монастыри. Готовятся к осаде. Хотя ни хлеба, ни муки, ни даже гороха на базаре уже не купить ни за какие деньги.

Живут нелепыми надеждами. «Вот разобьет наш воевода Василий Шуйский вятчан на Двине и вернется в Новгород на подмогу со всей ратью». Но нет вестей от воеводы. Только бредут со всех сторон раненые и искалеченные и больные. И у каждого своя повесть — одна страшнее другой.

Вой и стоны в доме Борецких. Пришло известие из Руссы, что явился туда князь Иван и учинил суд и расправу над пленными военачальниками новгородскими. Среди казненных — посадник Дмитрий Исаакович Борецкий. Вместе с ним казнены еще трое. Остальные закованы в цепи и отправлены в московские тюрьмы. Простых же пленников отпустил князь в Новгород.

Великодушие победителя? Расчет? Хитрость?

Все кончено: рать Шуйского разбита на Двине. Бились упорно, до заката. Трех знаменосцев убили под новгородским знаменем одного за другим. Сам князь Шуйский едва спасся на лодке, сумел убежать в Холмогоры.

Чернь ропщет против бояр и воевод, их винит в бедствиях Новгорода.

Литовская партия обессилела, московская — подняла голос. Срочно собрано посольство во главе с архиепископом Феофилом — к князю Ивану, в Коростынь, просить мира по всей его княжеской милости. Но какой милости можно ждать от людей, сжигающих мирных жителей в церквах, отрезающих губы безоружным пленникам?

Раны и стон кругом меня. Одежда затвердела от чужой крови. Сам я цел. Но душа пробита навылет.

Как жить дальше? Как забыть?

Вопию к небесам, вопию к Тебе, как вопил мученик Иов.

«Пытке невинных посмеивается», — сказал он про Тебя.

Правда ли это?

«Воздаяние за грехи», — объяснит священник и в Риме, и в Москве.

А безгрешные дети, погибшие в пламени? А нерожденные, пробитые стрелой в животе матери? А те беглецы, которые возвращались в лодках к себе в Руссу уже после замирения, — посмеивался Ты, послав бурю и утопив в озере несколько сотен?

Или одни новгородцы покрыты грехами, что Ты всю муку и казнь послал на них? А их мучители — погубители — победители — все безгрешны?