Коридоры сознания - Борис Пшеничный

«До цели, — сокрушался он, — также далеко, как до Р-облака». Ольга тоже считала, что мы еще в самом начале пути. «Осталось начать и кончить». Занятия наши продолжались.

Однажды я решил блеснуть своими успехами. Мы были дома втроем, без Долина. Брат засел за какую-то писанину, и чтобы не мешать ему, я увел Ольгу на веранду, Устроившись по-птичьи на перила, мы вполголоса болтали, стараясь особенно не шуметь. И тут мне в голову пришел экспромт: развеселить Федора. Попросив Ольгу помолчать, я мысленно позвал его и стал насвистывать про себя арию герцога из «Риголетто». Удалось. Брат выскочил на веранду.

— Не мешай работать!

Ольга расхохоталась, но тут же скуксилась.

— Плохо.

— Что плохо? — не понял я.

— То, что он прибежал и сказал. Вот если бы мысленно, как ты... Диалога не получилось.

Я пообещал: не все сразу, поднатореем и в диалогах. Она посмотрела на меня грустными глазами.

— Не успеем.

Времени и вправду было уже в обрез. Не заметили, как промотали отпуск. Завтра выходить на работу. Ей к своим вундеркиндам, мне к дисплеям. На наши совместные упражнения оставались выходные дни, ну и, конечно, ночи. Я продолжал жить у Долиных.

Кстати, бдительная общественность Космоцентра каким-то образом пронюхала, что мы с братом обосновались в доме Радиобога. Пустили байку: мол, полковник Севцов втихаря женился, а при нем брат-балбес, и оба навалились на старика, объедают его со всех сторон. Молва для нас с Федором не очень лестная, но удобная. Родственники мы теперь Долиным, и заткнитесь — кому какое дело, что живем под одной крышей.

Федор, правда, считал, что пора нам «рассекретиться». Когда-то же надо сказать о парасвязи. Пусть люди знают, на пороге какого открытия стоит мир. Уговаривал старика сделать заявление. Если не широковещательное, не для публики, то хотя бы на ученом совете или подать записку Главному.

Долин об этом и слышать не хотел. События, мол, никакого нет и быть не может. Еще в самых ветхозаветных письменах сказано и пересказано, что человеки через Космос изначально связаны между собой, что они едины в своей астральной сути и могут потусторонне общаться. Называлось это по-другому, не парасвязью. Никак не называлось. Но дело же не в названии. Так что Америк мы не открывали. Пытаемся лишь опытно пощупать, экспериментально использовать.

— Разве этого мало? — поймал его на слове Федор.

Старик даже не взглянул на него. Без паузы продолжал:

— Парадокс-то в чем? Использовать, возможно, и удастся! А вот доказать — вряд ли. Потому как связь эта — надчувственная, она за пределами материального мира Ее не потрогаешь пальцами, не попробуешь на зуб. В нее можно только поверить, как в Святой Дух. Но ученый совет не та компания, которая склонна верить.

— Выходит, — не унимался Федор, — мы никого ни в чем не убедим?

— Вот именно.

— Если даже у нас получится?

— В любом случае.

— Зачем же тогда мы из кожи лезем?

— Не о том печетесь, полковник, — усмехнулся старик. — Об экспедиции надо думать. Как вам выкручиваться, когда попадете в переплет. Это прежде всего вам нужна дубль-связь. Чтобы не затеряться в Р-облаке. Вернуться бы. А остальное, — он взмахнул кистью руки, как бы отбрасывая что-то от себя, — остальное — мусор.

Брат терпеливо выслушивал наставления, но думал о своем. И в какой уже раз пугал меня неистовой решимостью:

— Будет вам связь, состоится. Заставим состояться!

...С этой клятвой он и отправился в Космос.

Прощание у нас получилось многоступенчатое. Накануне отлета вечером собрались в гостиной за парадным столом. Сидели вначале вчетвером, потом без Долина, затем ушла Ольга, и мы с братом остались вдвоем. Я пересидел всех. В одиночестве долго еще перебирал в памяти перипетии ужина. Переваривал то, что мы наговорили друг другу. А сказано было немало.

Стараниями Ольги стол смотрелся празднично. Белоснежная скатерть, сервизный фарфор, хрусталь, до хруста накрахмаленные салфетки. Она не поленилась съездить на цветочный рынок, и перед каждым прибором торжественно торчал полураскрывшийся розовый бутон.

Но ощущения праздничности все равно не было. И не потому только, что сидели не на именинах. Пришло время последних откровений. Каждый понимал: выкладывай сейчас, если что не так, не по-твоему, потом будет поздно. Четверо законченных идиотов должны были напоследок удостовериться в своем взлелеянном идиотизме и готовности продолжать свою идиотскую игру.

Начал старик. Мял, мял в кулаке бороду и выдал:

— Что если отказаться? Поиграли и хватит.

Нам не надо было объяснять, от чего отказаться. Уставились на него, как на подвешенного за ноги, ждем: сам перевернется или помочь? Он продолжал висеть вниз головой.

— Что вы на меня так смотрите? Я вполне серьезно.

По старшинству первым отреагировал Федор:

— Какой-то вы сегодня... занятный.

Старик спокойно проглотил комплимент.

— Возможно. Сказать, почему?

— Да уж, пожалуйста.

— Я встал не с той ноги. Такой ответ устроит?

— Вполне. Сразу стало все понятно.

— Вот и хорошо. Так что не удивляйтесь, если я предложу еще что-нибудь занятное. Например, провести ревизию.

— Вы нас пугаете. Ревизию чего?

— Всего, что имеем. — Долин, похоже, не собирался шутит. — А имеем мы вот что...

Он пересчитал нас придирчивым взглядом, словно хотел убедиться, что нас трое, а не больше и не меньше, и что мы — это мы, без всякой подмены. Проверив нашу наличность, он громко покхехал, прочищая горло. Довел его до нужной кондиции и потом уже продолжил.

То, что он называл ревизией, сводилось к откровенному брюзжанию. Все плохо, все не так. Старик будто задался целью настроить нас на неизбежный провал. Катил бочки на всех и все. Мол, и времени было мало, и слишком долго притирались друг к другу. Зацепил Федора — тот никак не открывался Ольге, уходил в себя, да и сейчас еще зажат. Она тоже хороша — металась, разбрасывалась, не могла взнуздать свое «Я». А уж обо мне говорить нечего — комплексующий параноик, непробиваемый эгоист, кроме собственной персоны знать ничего не хочет. Не обошел Долин и себя: понимал ведь, старый осел, понимал, что с такой командой каши не сваришь, и тем не менее...

— Тем не менее — сварили, — вставила Ольга. — Чего-то мы все-таки добились.

— Именно: чего-то! — оборвал ее папаша. — С такой наработкой только по подвалам сидеть.

Ольга дернула плечом — обиделась. Историю с подвалом она считала своим личным успехом, а тут полное пренебрежение.

Меня тоже заело. С чего бы, думаю, старик так занервничал? Перенапрягся? Или, может, почуял неладное и решил дать отбой? А интуиция у него — зверь!