Шторм - Эйнар Карасон

Телевизор и все лучшие вещи купил Сигурбьёрн. И отлично за них заплатил. Но в остальном у него все в минусе. Они с Пышкой, которая была почти на сносях, нашли себе квартиру. Однако, похоже, жить вместе не смогли. Он попытался было со мной поделиться, но я не захотел слушать. Он говорил, что у него такое чувство, будто Пышке с ним неинтересно. «А тебе с ней интересно?» — спросил я. Нет, он не уверен. «Тогда лучше отказаться», — посоветовал я. Во всяком случае, он летом собирался домой, поработать, и рассчитывал больше не возвращаться. Разве что погостить, повидать ребенка. В технической школе ему осталось лишь защитить диплом, над которым он мог работать и дома. Я был уверен, что в Дании он не останется. Оборвалась последняя ниточка, связывающая меня с этой страной…

На запад мы летели на «Финэйр». По-моему, ужасно смешно. Лететь в мировую сверхдержаву на самолете этой полусоветской деревенской страны. Хорошо еще, что не на «Лапландских авиалиниях»! Но зато самые дешевые билеты; это выяснилось, когда Стеффа пошла в датскую турфирму их выкупать; я, конечно, все забронировал, one way ticket, как и собирался, билеты были готовы, и на то, чтобы их выкупить, у нас ушло бы минут пять, а потом можно было бы обмыть в ближайшем баре, но тут Стеффа начала выспрашивать, сколько стоит билет в оба конца, туда и обратно. Словно мы собирались возвращаться в эту идиотскую страну!

— Что это значит? — сказал я. — Да ты с ума сошла, и сколько, по-твоему, будут стоить билеты туда и обратно?

Но тут выяснилось, что дешевле купить билет в оба конца, чем в один.

Это лишь подтверждает, что всюду сплошной бардак, если дешевле пролететь любое расстояние дважды, чем один раз. Ну и я не стал спорить с тем, чтобы переоформить заказ, это позволило сэкономить больше тысячи датских крон, зато пришлось безумно долго просидеть в конторе, еще эта бесконечная возня с бумагами, звонки и писанина — я чуть не поседел, — а еще и лететь на «Финэйр». Нашли что выбрать.

С другой стороны, в этом рейсе нет ничего такого особенного. Только страшно долго, около десяти часов с одной посадкой, такое, ясное дело, невозможно вынести, если время от времени не пропускать стаканчик-другой, так что когда мы приземлились, я был сильно навеселе. Но вот дети вели себя на удивление спокойно и не доставляли Стеффе особых хлопот, они подолгу спали, да и она тоже.

Мой родич Тони встретил нас в аэропорту в Миннеаполисе. Я его об этом попросил. Тони выглядел несколько иначе, чем я его себе представлял, этакая карикатура на американского фермера, с длинными и растрепанными седыми усами. Путь на самом деле оказался намного длиннее, чем я ожидал, мы ехали часов шесть, просто ужасно. В машине было жарко, душно и пыльно, какая-то колымага, старенький «вольво», — мне было непонятно, почему люди, живущие в ведущей стране автокультуры, в центре мировых технологий, ездят на этой скандинавской рухляди. Но Тони тем не менее очень гордился своей машиной и был убежден, что и мы должны ей гордиться, потому что мы с машиной соотечественники. Все мы из Скандинавии! Я собирался ему на это сказать, что мы, по счастью, не стали шведами, но передумал. Спросил только, не мог бы он включить кондиционер. Нет, не работает. И продолжил хвалиться машиной. «Осталось только купить танк!» — сказал он. «А зачем вообще покупать еще что-то кроме танка? — поинтересовался я. — В США любое оружие продается?»

Конечно, я был очень рад приехать в Америку. Ландшафт почти совсем плоский, ведь там «the great plains» — великие равнины, повсюду фермы, сплошные перекрестки. «Разве вы не рады, что оказались в Америке?» — спросил я детей. «Рады», — как-то жалко ответили они. Устали, бедняги. И боятся. И вдруг я сам испытал то же самое. Усталость и страх. Меня вдруг осенило, что это большая глупость. Такая мысль меня прежде никогда не посещала. Странно, однако. Это все усталость, подумал я, и похмелье. Но когда мы приехали в этот захолустный городишко Миннеота в Миннесоте, предчувствие лишь усилилось.

СТЕФАНИЯ

Конечно, я видела, что Эйвинду тоже не по себе. Несмотря на то, что большую часть дня я проводила в заботах о детях, чтобы они не скучали и не боялись. Там было как-то очень грустно, хотя это и Америка, куда Эйвинд всегда мечтал переехать. Сначала он, разумеется, восторгался всем, что видел, он всегда замечает много такого, чего я просто не вижу; «посмотри, как классно», — говорил он, например, про обычный перекресток, или старый магазинчик с вывеской «General Store»[36], или брошенную машину, которая уже начала зарастать травой, или о мареве над бескрайней степью, ярко-красном закате и стрекоте кузнечиков, — в первые дни он был в восторге от всего. Но потом нам стало ясно, нам обоим, что там нам нечего делать и у нас никогда не будет своего дома. Мы жили в комнате для гостей, где по полу ползали черепахи, а иногда раздавались всякие странные звуки, как бы из-под дощатого пола, жившие там люди почти все время молчали, и только по ночам иногда вдруг издавали странный смех, визгливый и протяжный. Но размышлять над этим мне было особенно некогда, я делала все, чтобы детям не было плохо, чтобы они чувствовали, что бояться нечего, что родители с ними и все будет хорошо, — я без конца читала им исландские и датские книжки, часов так по десять в день. А жена Тони Карла временами начинала помногу говорить, при этом у меня всегда складывалось впечатление, что она говорит все это не нам, поскольку она всегда поливала грязью каких-то людей, о которых мы даже и не слышали; мы сидели за столом, за кухонным или обеденным, — оба стола, плита и мойка попросту стояли в столовой — и ели на завтрак кукурузные хлопья, пили кофе или еще что-нибудь, а она часа два кряду болтала о каком-то Томе, Эвелин, Стеффи, еще о ком-то, что-то типа: «So I said to Steffie, now look here young lady, but oh no, oh no…»[37] И невозможно понять, о чем, собственно, речь, Карла повторяла это раз по двенадцать и трясла головой, иногда, когда она замолкала, Эйвинд пытался ее расспросить, но она ни разу не ответила, она попросту молчала, хотя, заглянув ей в лицо, можно было увидеть, что она едва сдерживает слезы. Вероятно, из-за того, что сказали эти Том, Эвелин, Стеффи, кем бы они там ни были. Карла не выпускала из рук тряпку и постоянно что-то вытирала, но никогда ничего не мыла, это точно, потому что тряпку она не мочила, просто собирала в нее живых и дохлых мух и прочих насекомых, сметала пыль с полки и землю с пола, а еще в доме были маленькие щенки, которые начали прыгать на стулья и столы и ходили повсюду, и за ними Карла подтирала все той же тряпкой и тут же, даже не сполоснув, убирала ею со столов и даже вытирала посуду, чуть сбрызнутую холодной водой.

ШТОРМ

Место, в которое мы угодили, было похоже, мягко говоря, на сумасшедший дом. Миннеота в Миннесоте. Кто-то высчитал, что это самая удаленная от моря точка, разве что еще в Сибири есть подобное место. И климат соответствующий: палящая жара летом и настоящая полярная зима. Никакого ощущения, что приехал в мировую державу, — можно подумать, что попал в Албанию или на Песцовое плато, да, больше похоже на Песцовое плато, там даже была исландская церковь; в девятнадцатом веке в этом ужасном месте оказалась одна из групп первых исландских поселенцев, бежавших от извержений и прочих бедствий. И вовсе не факт, что этим беднягам жилось здесь лучше, поскольку климат почти невыносимый, все так считают. Я знал, что у моих родственников есть дом, красивый дом, судя по фотографиям, и считал, что они вполне состоятельные люди, но на самом деле оказалось, что дом старый и подгнивший и поэтому почти ничего не стоит; наверное, столько же стоила бы квартира на цокольном этаже в западных городах или арендная плата за квартиру в Нью-Йорке на полгода. А Тони с Карлой переехали в это место из какого-то городка на востоке штата, потому что нашли здесь жилье себе по карману.

Зимой неделями и месяцами стояли морозы, пронизывающий холод, минус тридцать или даже ниже. И все промерзало, всюду остекленевшие и заиндевелые деревья, заиндевелые дома, земля звенит под ногами, сохранять тепло в этих старых рассохшихся и прогнивших домах обходилось очень дорого. Иногда разыгрывалась снежная буря, все вдруг заметало, в один миг, в Америке это называют blizzard, если едешь в машине, это настоящий ад, — как мне сказали, зимой в этом штате автомобилисты в такую пургу часто застревают, и мороз мед ленно забирает их жизни, нет никакого спасения, остается просто ждать, когда замерзнешь до смерти.

Одна лишь мысль о таком жутком конце не давала мне спать многие ночи. Услышав об этом, я отчетливо осознал, что здесь мне никогда не будет хорошо…

Легко представить себе, какая радость разольется по телу, когда наконец придет весна с солнцем и теплыми ветрами. Но даже весна — это обоюдоострый меч, мороз, конечно, ослабит хватку, но сначала, когда растает только самый верхний слой земли, а под ним все еще будет мерзлое, большая часть штата превратится в одно сплошное грязное болото, и если не хочешь увязнуть по колено, ходить нужно только по асфальтированным дорогам.