Трое обреченных - Алексей Макеев

Открыла женщина — усталая, за сорок. Посмотрела воспаленными глазами и ничего не поняла.

— Наконец-то, — опередил ее Максимов. — Ради бога, простите за опоздание. На заводе комиссия из столицы; акт приемки подписали, а работы еще по уши. Собираются ночью запускать линию — представляете, до чего дошли?.. Давайте по-быстрому рассмотрим наш договор, да побегу, некогда. Да и вы устали.

И не дожидаясь резонных возражений, шагнул в номер. Женщина машинально посторонилась. Он закрыл дверь. Прислонился и перевел дыхание. Вспотел он чего-то сегодня…

Женщина запахнула халат.

— Занятно, — сказала она. — Вы артист?

Она не выглядела испуганной. Просто в хлам усталой и немного удивленной. Ровно настолько, насколько позволяла усталость.

— Простите, — прошептал он. — Ради бога, простите. Но эти люди в коридоре… Не бойтесь, я вам ничего не сделаю. Постою пару минут и пойду.

— А я не боюсь, — женщина пожала плечами. Максимов снова обнаружил, что становится объектом пристального внимания. — У вас испарина на лбу. Вы взволнованы?

Он кивнул.

— Я знаю. Когда мы лжем, мы потеем. Не хотел встречаться с теми парнями, пришлось фантазировать. Вы не знаете, что там происходит?

— Не знаю, — женщина скромно пожала плечами. — Они заходили несколько минут назад. Показали милицейские удостоверения, попросили документы и поинтересовались, не слышала ли я чего.

— А вы не слышали?

— Нет. Я лежала у телевизора. У меня был трудный день.

— Вы в командировке?

Женщина приподняла правую бровь. Наверное, выражала недовольство незапланированным вторжением в свое «privacy».

— Простите, — спохватился Максимов. — Не мое дело. Я еще минутку постою?

Похоже, он ошибался. Приподнятая правая бровь означала не раздражение, а усиление интереса. Лицо женщины как бы вдруг помолодело. Волевой подбородок перестал казаться волевым, глаза — усталыми.

— Стойте, стойте, — улыбнулась она. — Вы неплохо приросли к моей двери. К сожалению, я в командировке. Сама выдаю себе задание, маршрут, командировочные.

— А по должности вы…

— Директор производственной фирмы по изготовлению красителей. Город Тайга, может, слышали?

— Даже бывал. У вас красивый вокзал. И городок спокойный, не суматошный. А скажите, у директоров производственных фирм вот так и принято — жить во второсортных гостиницах?

Женщина не обиделась.

— У меня небогатая фирма. Не воруем. Сами производим, сами сбываем. Я забыла вам сказать — я еще и снабженец.

— Ну, спасибо, что приютили, — Максимов улыбнулся самой доброй на свете улыбкой (какую позволил дрожащий рот). — Не буду отнимать ваше время, — и взялся за дверную ручку.

— Вы можете остаться, — грустно вымолвила женщина.

— Спасибо, — грустно вымолвил он. — Не хочу злоупотреблять. Вы когда уезжаете?

— Завтра.

Он вздохнул.

— А звать вас как?

— Альбина… Васильевна.

Он открыл дверь и громко сказал:

— Извините за вторжение, дорогая Альбина Васильевна. Отдыхайте. Думаю, по поводу красителей мы договоримся. Вот оплатим счета на кантователь и возьмем бухгалтерию за горло. Всего доброго.

Улыбнулся еще раз и вышел. Где он слышал это забавное слово: «кантователь»? Мельком глянув на угрюмо взирающих на него орлов (те еще не выкурили свои «последние сигареты»), сделал деловую физиономию и, помахивая папочкой, зашагал по коридору.

У входа стояла «Газель» «Скорой помощи». Или труповозка — он не различал. Санитары сгружали носилки. Длинноногая врачиха в белом халате командовала «спасательной» операцией. Потом возглавила шествие. Максимов посторонился. Пятеро в белых одеждах вразнобой проследовали в здание. От дамы пахло резким парфюмом. От санитаров карболкой. От медэкспертов с сальными лицами (или кто они такие?) — дармовым спиртом.

Обычное дело: кто-то вызвал полицию и «Скорую». Полиция приехала в самый раз, а «Скорая» — с большим опозданием (спасибо, что вообще приехала).

Он отошел к жилмассиву и стал наблюдать за развитием событий. Происходило что-то ужасное, но интуиция прозрачно намекала — не психуй. Жди. Почему не психовать?.. Прошло минут десять — процессия потянулась обратно. На этот раз дама замыкала шествие. Впереди тащились санитары — с носилками и телом. В дверях образовалась заминка — зацепились за косяк, и серая хламида, закрывающая мертвеца, сползла в сторону. Открылись кучерявые пепельные пряди, дрябловатая шея, нос с горбинкой…

Без сомнения, на носилках лежала женщина. Но не Запольская! Максимов расслабился. А в честь чего, собственно, она должна там лежать?

Оплошность ликвидировали. Печальный «кортеж» двинулся дальше. Бросили тело в машину, расселись с шуточками и укатили восвояси.

Буквально по пятам появились ребята в штатском. Тоже не стали тянуть резину (достаточно потянули) — загрузились в черную «десятку» и поехали вслед за медиками. Судя по всему, ни от первых, ни от вторых никого в здании не осталось.

Дело принимало откровенно неприятный оборот. Убили постороннюю женщину. Второй труп. На сцене появляется полиция, а ему даже переночевать негде…

Объясняться с правоохранительными структурами как-то, откровенно говоря, не хотелось. Утомительное это занятие. Пускай они там все подряд честные, чуткие, справедливые. Все равно не хотелось.

Начинало темнеть (не успел он оглянуться, как пролетело время). Движение со стороны Тюменской улицы затихало, образовался ветерок, дующий понизу и почти не волнующий макушки деревьев. Шанс найти пропавшую женщину становился каким-то призрачным.

Он не мог бесконечно предаваться своим печалям. Время требовало решительности. И логичных поступков. А самым логичным завершением сумасшедшего дня стала бы сумасшедшая ночь (одним приют, другим отрада), но кто бы ее организовал? Да и рано пока еще спать. Извиняйте, Альбина Васильевна…

Он затоптал окурок и отправился в обход гостиницы. За обшарпанной тыльной стороной здания обнаружился пустырь, помеченный вкруговую щуплыми кустиками, и двор, образованный двумя перпендикулярными хрущевками. Заурядный двор. Пенсионерки в ряд, клумбы у подъездов отгорожены фанерными щитами, стайка ребятишек, болтающаяся на «тарзанке». Делать, в принципе, нечего. Он сам кузнец своих трудностей — не ковать же их бесконечно! А может, домой пойти, к пустому холодильнику? — тоскливо думал Максимов, прогуливаясь по дорожке. — Объяснить ребятам, что на сегодня хватит, колбасы купить, сыру, селедку, подавать по вкусу к водке?

Он чувствовал себя, как обезглавленная рыба. Второй день занимается бесплатными физическими упражнениями, да еще с немалым риском.

— Болтаются тут всякие… — прошипела в спину агрессивная старушка. — Вчерась вон третью квартиру обобрали… Марь Павловна с дочкой прогуляться перед сном решили… А вернулись — квартира перевернута, денег нет, золото сперли — и хоть бы кто увидел супостатов…

— Ниче ты, Леха, сиганул! — восхищенно воскликнул какой-то шкет из обступивших «тарзанку». — Прям как та тетка из окна!

В голове беззвучно щелкнуло. Максимов поменял направление и подошел к компании.

— А ну-ка, шкет, чего ты сейчас говорил?

— А че?.. — заныл пацан, похожий на киношного Тома Сойера. — Уж и покачаться нельзя?

Остальные как-то притихли. Подросток, по-индейски сиганувший с доморощенной «тарзанки», поскреб затылок и на всякий случай спрятался у друзей за спинами.

— Да качайся хоть до осени, — строго сказал Максимов, — если мамка не против. Про какую тетку, прыгнувшую из окна, ты сейчас говорил?

— А двадцать рублей дашь? — осмелел пацан, подмечая косяком пути отхода. Остальные заулыбались. Им-то что?

— Держи, пират, — логичнее было бы дать пацану по шее, но Максимов решил не усложнять жизнь. Две монетки не деньги. Отсчитал, сколько надо, и сунул в загребущую длань.

— Быстро говори, пацан, времени нет.

— А чего тут говорить? — манерно скорчился вымогатель. — Мы на пустыре сидели… Вон там, — ткнул он пальцем в сторону гостиницы. — Сидели и сидели, за жизнь трепались… А потом вдруг — трах! — окно нараспашку, и шалава такая растрепанная лезет…

— Она еще сумку сбросила, — ковыряя в носу, вставил шпендик — от горшка два вершка. — Амир спереть хотел, да не успел…

— Ага, — согласился вымогатель, — Амиру не обломилось. Мы и моргнуть не успели — в натуре — а она на подоконник взгромоздилась, лапки свесила, а потом как-то раз! — и уже висит, за карниз держится, задницей тощей болтает… Мы сидим и думаем — неужто спрыгнет?

— Спрыгнула, — по-взрослому крякнул недоросток. — Красиво так — почти как Леха с «тарзанки»… Лодыжку, правда, подвернула. Заревела, поднялась кое-как, сумочку свою сцапала и захромала в кусты…

— А потом? — кипел от нетерпения Максимов.