Стрекоза в янтаре. Книга 2 - Диана Гэблдон

Они появились как раз вовремя, чтобы выпить по бокалу праздничного вина. Пронзительный плач новорожденной эхом отзывался повсюду в доме.

Итак, все шло своим чередом, и я успокоилась, постепенно забывая пережитое. Сердце мое было полно любви и заботы о ближних.

Письма приходили нерегулярно. Иногда раз в неделю, иногда раз в месяц, а то и реже. Принимая во внимание расстояние, которое приходилось преодолевать почтальону, чтобы доставить почту в Лаллиброх, я дивилась тому, что почта вообще приходит.

Однако сегодня нам доставили огромный пакет писем и книг, упакованный по случаю плохой погоды в промасленную пергаментную бумагу и перевязанный шпагатом. Отправив почтальона на кухню перекусить, Дженни аккуратно развязала бечевку и положила ее в карман. Она перебрала маленькую стопку писем, отложив в сторону нарядный пакет, пришедший из Парижа.

— Письмо Айену. Должно быть, счет за семена, письмо от тети Иокасты — о, это хорошо, от нее не было вестей уже несколько месяцев. Я думала, что она больна, но конверт написан ее рукой и твердым почерком.

Письмо, написанное крупными черными буквами, было отложено в стопку писем, адресованных Дженни. Туда же последовали письма от замужней дочери Иокасты. Опять письмо Айену из Эдинбурга, для Джейми от Джареда. Я узнала его тонкий, неразборчивый почерк. Толстый конверт с геральдической печатью Стюартов. Скорее всего оно было полно стенаний Карла по поводу трудности парижской жизни и рассуждений на тему неразделенной любви. К счастью, на этот раз оно было коротким. Обычно он писал на нескольких страницах, изливая душу перед «любезным Джейми». Письмо изобиловало ошибками, но, по крайней мере, было ясно, что для личных писем Чарли не пользовался услугами секретаря.

— О, три французских романа и книга стихов из Парижа! — воскликнула Дженни, сняв бумажную обертку с книг в кожаных переплетах. Она благоговейно касалась пальцем тисненных золотом букв на обложках.

Дженни страстно любила книги, почти так же, как Джейми любил лошадей. В доме имелась небольшая библиотека, и вечерами, в короткие часы досуга перед сном, она обязательно читала.

— Это дает мне пищу для размышлений во время работы, — объяснила она, когда однажды вечером я застала ее падающей от усталости, но с книгой в руках. Я убеждала ее лечь спать, вместо того чтобы читать вслух для Айена. Джейми да и для меня тоже. Она зевнула, прикрыв рот рукой, и сказала: «Даже если я валюсь от усталости и едва различаю строчки, все равно на следующий день, когда я пряду или валяю шерсть, они снова всплывают в моей памяти, и я как бы заново читаю их».

Я улыбнулась при упоминании о валянии шерсти, поскольку была убеждена, что почти все женщины Лаллиброха валяли шерсть, не только отдавая должное традиции, но и ритмам стихов Мольера или Пирона.

Я не могу забыть сарай для валяния шерсти, где женщины сидели двумя длинными рядами лицом друг к другу. Они были одеты в свою самую старую одежду и непременно босиком. Упираясь спиной в стену сарая, они колотили ногами по длинному, влажному рулону шерсти, сбивая его в тугой войлок, который потом защитит их самих и их ближних от шотландских туманов и даже дождя, спасет от простуды.

Время от времени какая-нибудь из женщин вставала и выходила, чтобы через некоторое время вернуться с чайником нагретой до кипения на огне мочи. Подобрав высоко юбку, она проходила босиком прямо в центр сарая и выливала содержимое чайника на земляной пол. Душные горячие пары поднимались от шерсти, а валяльщицы прятали ноги от случайных брызг и отпускали соленые шутки.

— От горячей мочи дело спорится, — объяснила мне одна из женщин, когда я впервые заглянула в сарай. Глаза мои сразу же заслезились, и женщины молча наблюдали, что же я стану делать.

Но валяние шерсти было для меня не таким уж невыносимым делом после того, что я видела на войне и в госпиталях. И если не обращать внимания на запах, сарай для валяния шерсти был теплым, уютным местом, где женщины Лаллиброха собирались вместе, шутили, беседовали и пели.

Мои мысли были прерваны тяжелыми шагами в прихожей и волной холодного воздуха, хлынувшей в дом через открывшуюся уличную дверь. Это пришли Джейми с Айеном. Они оживленно разговаривали между собой на родном гэльском наречии. Судя по характеру их беседы, можно было с уверенностью сказать, что речь шла, конечно же, о каких-то фермерских делах.

— Это поле нужно во что бы то ни стало осушить к следующему году, — услышала я голос Джейми. Дженни сразу же пошла в залу, чтобы принести чистые полотенца.

— Вытритесь, прежде чем ступать на ковер, — приказала Дженни, протягивая каждому по полотенцу. — И снимите свои грязные ботинки. Кстати, пришла почта. Тебе письмо, Айен. Кажется, по поводу семян картофеля, которые ты заказывал.

— Прочту обязательно, но не дашь ли ты нам сначала чего-нибудь поесть, — сказал Айен, старательно вытирая волосы полотенцем. Он тер их до тех пор, пока густая, темная шевелюра не стала торчком. — У меня уже от голода живот к спине прилип, и у Джейми тоже.

Джейми, тряся головой, как мокрая собака, заставлял сестру вскрикивать, когда холодные капли воды разлетались по всей комнате. Его рубашка промокла насквозь и прилипла к телу, а надо лбом повисли пряди мокрых волос цвета ржавого железа.

Я накинула полотенце на шею Джейми:

— Заканчивай вытираться, а я пойду принесу тебе что-нибудь переодеться.

Я была на кухне, когда услышала, как он вскрикнул. Мне никогда не приходилось слышать что-нибудь подобное. В его голосе были и отчаяние, и ужас, и безысходность. Так может кричать лишь человек, попавший в лапы тигра. Я не раздумывая бросилась в гостиную с подносом овсяных лепешек в руках.

Влетев в комнату, я увидела Джейми стоящим у стола, на котором Дженни разложила почту. Он был смертельно бледен и стоял, покачиваясь, словно подрубленное дерево.

Я до смерти перепугалась, взглянув на Джейми.

— Что случилось? — взволнованно спрашивала я. — Джейми, что случилось?

С видимым усилием он поднял со стола одно из писем и протянул его мне.

Я поставила поднос с овсяными лепешками на стол и быстро пробежала глазами содержание письма. Оно было от Джареда. Я сразу же узнала его почерк.

«Дорогой кузен, — читала я про себя, — так приятно… не могу передать словами свое восхищение… ваша отвага и мужество… несомненно, будут иметь успех… я буду молиться за вас».

Я недоуменно взглянула на Джейми:

— О чем это он пишет? Что ты сделал, Джейми?

За эти несколько мгновений лицо Джейми осунулось, и он почти простонал, вытаскивая другой лист бумаги, на котором был напечатан дешевого вида рекламный листок.