Кирилл и Ян - Сергей Дубянский

– Ну…

– Хрен гну! Только жрешь, спишь и портишь мне нервы! Хоть раз сделай сам что-то реальное, а меня не доставай!

– Ладно, – Кирилл неуверенно достал мобильник, – а можно я скажу, что люблю ее?

– Да говори, что хочешь! Черт с тобой!

Конец

Из Цикла «Логики»

Мужская логика

– Киска, я ушёл, – послышался из коридора Костин голос.

Маша, с одним накрашенным глазам, выглянула из ванной, чтоб поцеловать мужа, но дверь уже захлопнулась. Вздохнув, она выключила свет – раньше он никогда не уходил, не приласкав её, не пожелав удачного дня. Как же давно это было!.. Теперь даже ложась спать, он отворачивался к стенке, порой забывая сказать «спокойной ночи».

…И правильно, что он больше не называет меня по имени, – подумала Маша, – «киска». Я и есть его киска, которую надо кормить и выгуливать. Можно погладить, если делать нечего, а остальное время пусть спит на диване или играет с бумажным бантиком… Настроение испортилось. Впрочем, нельзя сказать, что до этого оно было каким-то особенно радостным.

От мыслей, постоянно роившихся в голове, Маша не чувствовала себя отдохнувшей, но открывая глаза задолго до того, как прозвонит будильник, все равно не могла заснуть снова. Желание спать вернётся потом, на работе, когда ближе к двенадцати она начнёт клевать носом прямо у компьютера. Срочно потребуется допинг, в виде большой чашки кофе, который заваривает Танька, сидящая на кассе – только она умела делать кофе, способный её взбодрить; у самой Маши всегда получалась бурда с непонятным вкусом и цветом.

А, может, дело было не только в кофе. Танькин оптимизм и жизнелюбие на какое-то время, будто передавались ей, и начинало казаться, что жизнь не так уж беспросветна, и где-то совсем рядом ждёт что-то хорошее и доброе. Однако это состояние проходило вместе с окончанием «кофепития»…

А утром она привыкла лежать, глядя на постепенно прорисовывающийся в рассветных сумерках Костин профиль, и думать, что же произошло между ними такого кардинального, вдруг превратившего её из Машеньки или Машутки в безликую «киску»? Эту задачу она не могла решить уже много дней.

Вздохнув, Маша вернулась к не докрашенному глазу…

*

Жёлтые сухие листья, плотным ковром укрывшие асфальт, приятно шуршали под ногами. Солнце, выползшее на ярко-голубое небо, казалось по-летнему жарким, и люди, поддавшись обману, спешили навстречу такие не осенние – в лёгких пёстрых одеждах и черных очках. …Летний синдром, — подумал Костя, останавливаясь около своего «Опеля», стоявшего под большим корявым деревом. Несмотря на наличие гаража, он часто бросал машину возле дома, будучи уверен, что с ней ничего не случится. Кому в наше время нужна пятилетняя «Аскона», когда вокруг бегает столько новеньких иномарок и «Лад», неотличимых друг от друга, а потому, словно предназначенных для угона.

Легким движением Костя смахнул с лобового стекла нападавшие за ночь листья и уселся за руль. Мотор заурчал; Костя положил руки на баранку, и откинувшись на сиденье, закрыл глаза. Каждое утро он задавал себе один и тот же вопрос – хочется ему ехать на работу или нет, но так и не мог найти однозначного ответа. С одной стороны, он являлся хозяином фирмы, поэтому психологический климат не мог угнетать его – он сам ежедневно создавал его в зависимости от настроения. К тому же, фирма приносила доход, позволявший чувствовать себя вполне обеспеченным человеком, что немаловажно для поддержания чувства собственной значимости, а, следовательно, и желания работать дальше. Но, с другой, он настолько хорошо представлял все события грядущего дня, что работа становилась не только скучной, но даже в некоторой степени, утомляла.

Можно было, конечно, никуда не ходить, а просто позвонить в офис и сообщить, что сегодня он не появится, никому ничего не объясняя. Никто ж не будет задавать «хозяину» лишних вопросов, но чему, в таком случае, посвятить день?..

…Машка б, точно, придумала занятие, – Костя даже знал, какое, потому что кран на кухне капал уже вторую неделю, – это плёвое дело – кран!.. Пятнадцать минут работы… только, вот, я постоянно забываю купить прокладку. Сам не пойму, чем занята моя голова?..

Он открыл глаза и решил, что пора ехать. Машина осторожно, вроде, переступая колёсами, перевалилась через бордюр и зашуршала вдоль дома навстречу своим собратьям, весело проносившимся по улице.

…Нет, дома сидеть не лучший вариант, – Костя вернулся к своим мыслям, – дома мне по уши хватает вечеров… Интересно, о чём мы разговаривали с Машкой раньше? Я ведь помню, как мы могли часами просиживать на диване, а, вот, о чём говорили, убей – не помню. Странно все-таки устроена человеческая память – ведь существовало нечто общее, не дававшее нам устать друг от друга… даже телевизор включали не каждый день!.. И что ж изменилось? Внешне – ничего. Мы те же; работа у нас та же, с теми же проблемами; мы живём в том же городе и в той же квартире… Может, мы уже обсудили все, что возможно, а ничего нового не происходит?.. Получается замкнутый круг из быта, работы и телевизора… а так хочется вырваться из него!.. Вот, с другими девками интереснее. Пусть они, и глупее, и чаще всего «страшнее» Машки, но они несут нечто новое – как глоток воздуха. А с Машкой даже спать неинтересно – я все про неё знаю. Ужасно, когда у человека только начинает свербеть в носу, а ты ему уже – будь здоров!..

Костя с трудом отыскал место для парковки, и втиснулся между двумя «Ладами».

…Все хреново живём, блин!.. – он оглядел стадо машин, замершее в беспорядке, перед «свечкой» бывшего управления сельского хозяйства, упразднённого в самом начале перестройки, и давно розданного в аренду коммерческим структурам.

Костина фирма занимала часть подвала и три небольшие комнатки на одном из верхних этажей. В самой дальней находился его кабинет. Чтоб попасть туда, требовалось пройти через комнату, где сидели менеджеры – Лена и Юля. Сквозь тонкую дверь он мог слышать все их жуткие женские секреты, и беззастенчиво пользовался этим. Например, он узнал, что Лена – мать-одиночка, и держится за работу всеми своими ровными белыми зубками и длинными ядовито-зелёными ногтями. К тому же ей нравятся раскрепощённые мужчины при деньгах, и в постели она умеет творить чудеса. Этих сведений оказалось достаточно, чтоб Лена стала задерживаться после работы для «подведения итогов дня» на небольшом диванчике, стоявшем в углу кабинета. Впрочем, подслушанная информация, скорее всего, дала лишь толчок к ускорению событий – Костя давно «положил глаз» на симпатичную девушку из соседнего офиса и переманил к себе, установив зарплату на тысячу рублей выше прежней.

С Юлей ему тоже случилось переспать, но лишь один раз, в канун прошлого Нового года.

Перед каждым праздником Костя устраивал за счёт фирмы банкет, на который приглашались все сотрудники, включая «рабов» из подвала, которые, собственно, и обеспечивали общее благосостояние. В этот самый подвал и переместилось празднество, потому что двадцать пять человек не могли усесться в тесном офисе, а между ярко-зелёным автоматом, изготавливавшим пакеты из полиэтилена, и стареньким флексографом, наносившим на них рисунок, все выглядело достаточно уютно, почти по-домашнему. Тем более, через подвал проходили толстенные трубы центрального отопления, и какая бы температура не стояла на верхних этажах, здесь всегда было жарко. Возможно, жара и подвела Юлю – всегда до противности правильную, её «развезло» настолько, что она пыталась устроить стриптиз, спутав колонну с шестом, а потом повисла на одном из флексографистов и разрыдалась. Она и не думала сопротивляться, когда Костя увёл её в бытовку, где обычно переодевались рабочие, и стоял старый, доставшийся в наследство от «сельхозников», диван. На нем все и произошло. Костя сам не знал, зачем это сделал – скорее всего, из какого-то глупого азарта. Вытерев слезы, Юля пьяно улыбалась и потом заснула, а он, укрыв её чьим-то халатом, вернулся к коллективу.

Об этом случае давно забыли даже те, кто смог тогда обратить внимание на их долгое отсутствие – помнила лишь сама Юля. С тех пор на Костю она смотрела испуганно, словно боясь, что при любом неверном слове или поступке он обязательно сообщит мужу о её «развратной сущности». Костю раздражал этот затравленный, убитый взгляд, но ничего изменить он уже не мог – уволить её, значило полностью развалить сбыт, потому что работа держалась исключительно на ней, а в Ленины функции, в основном, входили «отчёты» на диване. Пытаться поговорить по душам, Костя не решался – зная Юлин характер, он вполне обоснованно полагал, что, приняв разговор за намёк, она могла просто написать заявление по собственному желанию.