О верности крыс - Мария Капшина

От реки послышалось ржание; другая лошадь откликнулась на него ниже по течению. Таввет помолчал ещё немного, потом так же неспешно стал рассказывать, ни с того ни с сего.

— Лет тридцать назад меня позвали в Кааго, помочь Клайенне от её головных болей. Обратно я шёл через нижний двор. У вас там и сейчас птичник, кажется. Тогда в воздухе летали пух и перья, а на земле внутри ограды было поровну птичьего помёта и птичьей крови, и в этой каше валялось десятка три мёртвых кур. Посреди поля битвы стоял малолетний о-Каехо и героически молотил палкой по последней курице. Когда я спросил о причинах баталии, он мне ответил, что куры тупые.

— Это неправда! — сквозь зубы сказал Вен. Таввет рассмеялся.

— Почему же. Домашняя птица действительно умом не блещет.

— Таввет! — возмутился Вен, вскакивая.

— У твоего отца есть достоинства, — сказал Таввет, откладывая один силок и отматывая от клубка шнур для второго. — Доброта, честь или совесть в их число никогда не входили. Но, как всякий здоровый хищник, он не гадит у себя дома, и другим не позволит. И с этой точки зрения отлично подходит на роль герцога Сойге.

— Он не подлец!

Таввет молчал, только пальцы работали. Вен взъерошил себе волосы, отвернулся. Отошёл на кромку берега, над сухим осыпистым обрывом. Сначала подошёл слишком близко к краю, и дёрн подался под его ногой. Вен отдёрнул ногу, отступая на шаг. От края берега оторвался большой ком земли со щебнем. Сначала лениво пополз, потом полетел, убыстряясь, ударился о торчащий из обрыва толстый корень и с плеском упал в воду.

Вен нервно дёрнул ртом и повернулся обратно.

— Ты думаешь… — сказал он. Замолчал, но продолжил всё же, стиснув зубы. — Ты думаешь, он убил маму?

Таввет продолжал плести силок, не поднимая лица.

— Таввет.

— Почему ты спрашиваешь меня? — спокойно сказал Таввет. — На её болезнь меня в замок не звали. Ты своего отца спроси.

Вен опять отвернулся. Кааго темнел над рекой, чётко вырисовываясь на фоне неба. Снаружи было ещё светло, но внутри замка сумерки наступают раньше, там уже зажгли огни, хоть и не везде. В комнате отца горело красно-оранжевым, будто факел, а не свечи или лампа.

— Боишься — не спрашивай, — сказал Таввет за спиной.

— Мне нужно знать, — тихо сказал Вен сквозь зубы. Таввет едва ли мог его слышать, но ответил:

— Тогда спроси.

Вен зло передёрнул плечами и спрыгнул вниз, едва не подвернув ногу на скользком камне. Пошёл вдоль реки к мосту, придерживаясь правой рукой за выступающие из берега корни. Местами сверху свешивались ветки прибрежных ив, и там идти было проще. Местами не было даже узкой сухой полоски, чтобы пройти: вода подступала к самому обрыву, и ноги у Вена поэтому скоро промокли. Уже подходя к мосту, он подумал, что стоило заранее разуться: вытереть ноги проще, чем высушить сапоги.

Не в том беда, что ходят слухи. Беда в том, что они могут быть правдой. Серый палач ол Каехо вполне мог убить свою жену — не из жадности или амбиций, а просто так.

Поднимаясь по обрыву от воды, чтобы выйти на мост, Вен вдруг отчётливо вспомнил, как отец брезгливо роняет в её адрес "курица". Вен оскользнулся, упал на колено и ладонь, до крови содрав ладонь о щебень. Вернулся к воде, сосредоточенно вымыл руки и поднялся на берег — на этот раз без приключений. Посредине моста он вдруг подошёл к перилам и остановился, положив локти на старый, тёмный от времени брус. Каменная опора, одна из тех, на которых лежал брус, нагрелась за день и теперь охотно отдавала ногам тепло, даже сквозь плотную ткань штанов. Вода Керры темнела по мере того, как надвигалась ночь, и скоро казалось, что опоры моста моет чёрная тушь. От неё тянуло холодом. Стемнело уже окончательно, Вен с неожиданной злостью оттолкнулся от перил и пошёл к замку. По Кааго он прошёл торопливо и не поднимая головы, взбежал по ступенькам к себе, завалился на кровать, не раздеваясь, и попытался уснуть.

Снился ему с издевательской ясностью птичник, залитый грязью и кровью и засыпанный пером. В грязи лежала лицом вниз мама, а отец, весь в светлом, охаживал её палкой. Найша не шевелилась, и видно было, что лежит она уже давно, и платье и волосы насквозь пропитались грязью. На лице отца было написано глубокое моральное удовлетворение, и он почти мечтательно улыбался на каждый удар.

Вен вскочил с постели в холодном поту, и проснулся уже стоя, дрожа и судорожно хватая воздух. Из узкого окна падал нарезанный на полосы лунный свет. Ррагэи Таввет с его рассказами!

Вен переступил на холодном полу и поёжился. Представил: подойти и спросить: папа, правда ли, что ты её убил? И что тогда? Промолчит и отведёт глаза? Скажет "нет", а ты поймёшь, что он соврал? Или не поймёшь и будешь мучиться по-прежнему?

Вен подошёл к стене, потрогал вышитый шёлк, повернулся и оперся спиной.

Или скажет "ну да", и таким тоном, будто это и так ясно, и в любом случае — мелочь, которая не имеет значения…

Вен сел на пол, накрыв руками голову. От беспомощности хотелось орать.

…Сидеть на каменном полу было холодно. Вен встал, чтобы взять одеяло с кровати, подумал и решил, что разумней перебраться обратно в постель.

Ворочался ещё долго, потом улёгся лицом в потолок, по которому неуверенно колыхался отсвет свечи.

Ну, ответит он. Равнодушно и с усмешкой.

Вен поёжился.

И что дальше? Вызвать на поединок?

Всё Сойге смеяться будет. Это штук пять таких героев надо на одного отца, не меньше… Да и как ты себе это представляешь? Будто у тебя рука поднимется его ударить, даже если он будет стоять столбом…

— Ррагэ… — сказал Вен. Получилось жалобно.

Уснул он под утро, с обречённым сознанием, что завтра подойдёт и спросит. И…

Когда утром Вен спустился к завтраку, как к эшафоту, то оказалось, что среди ночи примчался гонец в императрицыных цветах, и отец ещё затемно ускакал в столицу. Вен успел вздохнуть с облегчением — и проснулся второй раз, уже окончательно.

В этой реальности время завтрака уже прошло, а отец никуда не уезжал, так что чуда избавления не случилось.

Отец разговора, похоже, ждал: во всяком случае, ничуть не удивился ни тому, что Вен заявился в кабинет, ни вопросу, который он задал с ходу, боясь, что через несколько мгновений уже не хватит духу. На вопрос отец ответил "нет", и Вен ничуть не удивился, что его ответ не убедил. Эти терзания, вероятно, отчётливо читались на его лице, так что ол Каехо усмехнулся и уточнил:

— Ты не переживай. Убил бы — так бы и сказал. Я и сейчас хотел было соврать, что да, убил. Очень мне интересно, что ты стал бы делать тогда.

На этом мыслей в голове не осталось вовсе, только ярость. Вен ударил, метя кулаком в лицо. Не попал, отец пропустил мимо и наградил вдогонку щедрым подзатыльником: не столько удар, сколько толчок, чтоб улетел к стене мало не кубарем, задыхаясь от обиды и злости.