Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

— Вы залётные, что ли?

Жидких начисто стёр с лица ухмылку. То, что чудик озвучил его ярославское погоняло, скорее всего было совпадением. Но могло быть и тонким намёком на толстые обстоятельства.

— Кончай понты колотить, отец, — укорил мужика Игорь. — Присядь, отдышись. С бодуна-то, поди, тяжко? Водички попей.

Дедан, судя по кислому выхлопу и чумовому виду, накидался вчера неслабо. Он выхлебал из пластиковой полторашки остатки тёплой воды, переморщился и начал костерить ментов.

— Две недели, как откинулся, и снова суки на цугундер волокут… По беспределу, главное!

С его слов он был огульно заподозрен в краже солёностей из сарая.

— Порожнюю банку трёхлитровую у меня нашли, да сетку картохи! И чего с того? Где индивидуальные признаки похищенного?!

Заслышав юридическую терминологию, Игорь удивился:

— А ты подкован, отец.

— Посиди с моё, диссертацию напишешь, — огрызнулся мужик.

— Ладно, ершиться, старый. Скажи, лучше, как тебя звать-величать?

— Виктором Иванычем зовите. Можно — дядей Витей.

Бегающие выцветшие глазки зацепили нарядную коробочку «Русского стиля», лежавшую на нарах.

— Куревом не богаты, молодёжь? — вновь прибывший поинтересовался безразличным тоном, изучая разводы на потолке.

Утаивать курёху — дурной тон для каторжанина. Жидких потянулся за сигаретами, но Игорь остановил его жестом. Достал из-под подушки нераспечатанную пачку «Примы».

— Кури, дядя Витя.

Задымив, мужик включил радио. История про то, как он в Москве, спасаясь от посадки, хитроумно инсценировал свою смерть, а потом всё же угорел, казалась неправдоподобной.

Жидких сердито зыркал на балабола. Чужая заморочка меркла в сравнении с собственной драмой.

Высадив на халяву две сигареты, Виктор Иванович в качестве благодарности предложил услугу деликатного характера.

— Парни, завтра меня полюбасу нагонят. Делюга моя шита самыми белыми нитками! Кому чего надо передать на волю, шепните. Сделаю в лучшем виде! Хоть на словах, а хотите, малявку доставлю. Конфиденциальность гарантирована!

Жидких вернулся к своим думам.

«Допрос — допросом, но если следак надумал меня арестовывать, везти в суд он должен сегодня. Или завтра тоже может? Сорок восемь часов завтра истекают. Какая у них практика? Чёрт, где адвокатесса шляется?! Сто вопросов к ней накопилось».

— Я на полном серьёзе, парни. Черкните маляву корешам…

Монолог неожиданно прервался. Лежавший поверх заправленной постели Игорь ногой лягнул Зефира в бок. Тот загремел с нар на пол.

— Ломись из хаты, дятел! — Игорь рывком принял бойцовскую стойку.

— Ты кого дятлом назвал, фофан?! За базар отвечаешь?! — Зефир окрысился, по бокам его рта снизу вылезли два хищных клыка.

Игорь выкинул вперёд кулак. Удар получился профилактическим, в треть силы, но, видимо, болезненным. Старик схватился за небритую челюсть, заскулил.

— Ломись, говорю!

Втираясь спиной в дверь, Зефир забарабанил кулаками по толстенному железу.

— Конво-ой! На помощь!

20

19 июня 2004. Суббота.

13.00–13.40

Жидких вывели из камеры, когда в ИВС начался обед. Во избежание жалоб дежурный спросил, согласен ли арестант пожертвовать приёмом пищи ради допроса.

Специфический запашок столовских харчей аппетита не пробуждал, но Валера боялся обострения гастрита, заработанного на зоне. Порция горячего супчика успокоила бы слизистую желудка.

— Там адвокат твой рвёт и мечет, — сообщил Рязанцев, заметив сомнения подозреваемого.

Опер стоял в предбаннике, отделённом решёткой из рифлёных, выкрашенных серой краской стальных прутьев. С пушкой в изолятор не пускали.

— Ну, так чего? — прапорщик Володя ждал конкретики.

— Хрен с ним, с рублём-то, — Жидких ответил фразой из бородатого анекдота.

Володя отпер замок, открыл дверь. Рязанцев выверенным движением пристегнул конвоируемого к своей руке.

— Шаг — вправо, шаг — влево, сам знаешь, — предупредил серьёзно.

Поднявшись из подвала, повёл служебным ходом мимо дежурной части, а потом через фойе. Шагал споро, поторапливал, не давал осмотреться.

Убойный отдел располагался в недрах старого здания УВД. Чтобы туда попасть, пришлось попетлять по коридорам, причём в разных уровнях.

Распахнутую дверь в кабинет № 49 фиксировал стул. За столами визави восседали прокурорский важняк и адвокат Панкратова по кличке «Шапокляк».

— Не прошло и полгода! — воскликнула она писклявым голосом, заслышав сдвоенный перестук приближающихся шагов.

Рязанцев завёл Жидких в тамбур. Адвокатесса небрежно изобразила руками движение «кыш».

— Выйдите оба. Мне надо поговорить с клиентом конфиденциально.

Февралёв послушно встал, взялся за ручку дипломата. Опер не сдвинулся с места.

— Я не по-русски изъясняюсь? — Панкратова глянула на него брезгливо, как на насекомое.

— Оставить в кабинете не имею права для вашей же безопасности. Здесь колюще-режущие предметы. И окно не зарешечено, возможен побег.

— Ой, да ладно! — отмахнулась адвокат. — Не лицемерьте, лейтенант. Плевать вам с высокой колокольни на мою безопасность! Я имею право на беседу с подзащитным до его допроса. Извольте соблюдать закон.

— Пойдёмте в ИВС, — предложил убойщик.

— Ещё чего?! Там ещё большая антисанитария, чем в вашем чулане.

— Ну, тогда так, — Рязанцев увлёк Жидких в коридор, отсоединил браслет наручников от своего запястья и прицепил к стояку центрального отопления.

Тряхнул трубу, проверяя её на крепость.

— Беседуйте, — вразвалочку двинул в противоположный конец пустынного коридора.

Панкратова максимально плотно закрыла дверь кабинета, изолируя оставшегося там следователя. Стуча каблуками, подошла к клиенту. Смерила прищуренным взглядом расстояние до оперативника.

— Зайдите за угол, лейтенант! — приказала.

— Я должен его видеть. Не устраивает, идёмте в подвал, — Рязанцев не собирался плясать под чужую дудку.

Уголовному розыску воевать с адвокатской братией просто. Они вращаются на разных орбитах, лишь эпизодически зацепляясь краями. Зато следователи ходят с защитниками одними тропами, и потому вынуждены подстраиваться под самых зловредных оппонентов.

Римма Устиновна Панкратова являлась наиболее одиозной представительницей местного адвокатского сообщества. Достаточно ей было войти в простейшее дело, где обвиняемый, будучи взятым с поличным, признавал свою вину в полном объёме, как это дело моментально становилось проблемным.

Римма Устиновна не признавала компромиссов со стороной обвинения. Самые бесспорные доказательства её не убеждали.

Она обладала поистине гипнотическим воздействием на клиентов. Под её чарами жулики дружно отказывались от сделанных ранее признаний и начинали обвинять следователей в фальсификации доказательств, а оперов — в пытках.

Материальное право Панкратова знала поверхностно, в процессуальных вопросах плавала, за изменениями законодательства и судебной практикой следила постольку-поскольку. Её коньком были закулисные подножки и удары ниже пояса.

Вызвать Римму Устиновну для участия в следственном действии было архисложно. Договорённостей по телефону она не признавала.

— Уведомляйте письменно, за пять суток, как требует УПК, — отвечала скороговоркой и бросала трубку.

Напечатать лишнюю бумажку для следователя — минутное дело. Но как вручить уведомление под роспись строптивому адресату?

Панкратова возглавляла спецконсультацию, зарегистрированную в Москве. Её секретарша под страхом увольнения не принимала у следователей никаких бумаг. На почту за заказной корреспонденцией секретарь не ходила, все письма возвращались отправителям. Из-за неявки адвоката запланированные следственные действия