Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Рассказы
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Ева Рассветная
Это все, что останется после меня
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Автор о себе: «Неуправляемая филологиня, мечтала писать всю жизнь. За длинные 24 года успела поиграть на флейте и пианино, попришивать статьи к газетам, поруководить пресс-центром, поставить пару небольших спектаклей, пообучать детищ, пожить в палатке, позащищать проекты, и все это — по наитию. Однако влюбленность в печатный текст и лавры старика Кинга не давали покоя и никогда не дадут, поэтому — здесь».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Фонари почти не разгоняли ночную тьму, автобус мчался по влажному сатину дороги, не различая пути. Мимо, завывая, пронеслась ещё одна машина с мигалками. Пассажиры проводили её взглядом.
— Интересно, что случилось? Третья уже, — негромко заметила девушка в синем пальто, прижимаясь к своему спутнику.
— Вон и вдоль дороги стоят. Может, план-перехват? — предположил он, обнимая её.
И без того тусклый свет моргнул, и на мгновение салон погрузился во тьму. Кто-то взвизгнул.
— Да успокойтесь вы, замкнуло просто! — принялась увещевать кондуктор, женщина с пропитым лицом и причёской пуделя. Освещение восстановилось.
Я смотрел в окно. Жёлтые лужицы фонарей на фоне ночного неба, девятиэтажки с магазинами и ресторанами. Чахлые деревца с облетевшей листвой. Руки у меня ещё тряслись.
— Октябрьский городок! — провозгласила кондуктор. — Есть на выход?
Машин и в самом деле было много. Я за время поездки насчитал не меньше шести, и это — без стоящих на прилегающих к её дому улицах и у вокзала. Может, на самом деле план-перехват? Тогда они глупее, чем я думал.
Дома было тепло и пусто, после улицы — настоящий рай. Жалко только, что еда в нём почти не обитает. Я брякнул старый эмалированный чайник на плиту, зажёг конфорку. Вообще мне здорово повезло снять эту квартиру. Плита «Лысьва», холодильник «Свияга», скрипучий диван имени колхоза «20 лет без урожая», разрисованный кукурузными початками — что ещё нужно человеку для счастья?
Рукопись лежала на столе, больше пятисот страниц моего труда, каждая буковка исходит кровью и потом… Я собрал обрывки рецензии, стараясь не смотреть на аккуратно выведенные буквы, и не без удовольствия смыл в унитаз. Тоже мне, специалисты… Критиковать всегда легко! Сами бесталанные твари, а туда же!
Судя по предсмертным хрипам из кухни, чайник закипел. Надо быть спокойнее. Надо поесть и начинать новую повесть, сюжет уже есть. От монитора исходил холодный белый свет. Надо же, даже не выключил днём. С фотографии она всё ещё улыбалась, это заставило меня содрогнуться. Тарелка с дошираком выскользнула из рук и со звоном раскололась на части, лапша брызнула во все стороны… Не думать, не думать! Она сама виновата, сама довела меня, я не хотел!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Утро началось с выпуска новостей. Показывали вчерашние кадры: старую пятиэтажку, несколько полицейских машин, серьёзного сержанта, обещавшего во что бы то ни стало… Я выключил звук. Чайник хрипел, но пить кофе я уже передумал. Прихватил с собой диктофон, нож и поехал к ней…
Я долго не мог привыкнуть работать с диктофоном. В общественных местах люди косятся, да ещё батарейка садится в самый неподходящий момент. Как сейчас, например.
— За проезд будем оплачивать?
Я чуть не выронил аппарат. Ненавижу кондукторов. Всегда им что-то надо…
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Мне показалось, что дорога заняла больше времени, чем вчера. Но, в конечном счёте, все дороги ведут в Рим, и моя привела меня прямо к её подъезду. Вокруг всё ещё было очень много машин, я рассчитывал иначе. Полиция, журналисты… Скорая? Эти-то зачем, тело наверняка давно увезли. Нож во внутреннем кармане куртки как будто нагрелся и потяжелел. Я хотел просто подняться на её этаж, но не вышло. Молодой сержант, сусликом стоящий у двери, меня тормознул.
— Доброго утра. Документики предъявите, пожалуйста. Вы здесь живёте?
Я похлопал по карманам, проклиная свою бестолковость, и протянул сержанту паспорт.
— Нет, не здесь. А что, в общем-то, случилось?
— К кому направляетесь? По какому вопросу?
— К Майе Алексеевне Гросс. Она пишет рецензию на мою книгу.
— Рецензию? Хм…
— Ну да. А что всё-таки случилось?
— Пройдёмте-ка со мной.
На мгновение душа ушла в пятки. Двор забит людьми, бежать некуда. Нож в кармане…
— Игорь Андреевич?
Я пошёл следом. Сержант обогнул пятачок, на котором гламурная девушка вещала перед камерой о непоправимой потере, и привёл меня к грязному уазику с синей полосой на боку.
— Пал Петрович, тут к покойной направлялись!
— Что? — с переднего пассажирского сиденья высунулся Пал Петрович, сосредоточенно что-то жуя.
— Тут к покойной направлялись. Игорь Андреевич Возинский, говорит, за рецензией шёл.
— А, понятно. Отправляйся на пост.
Сержант отдал честь и ушёл.
— А вы, стало быть, тоже писатель?
— Грешу немного, — признался я, разглядывая полицейского. Небритый, в несвежей рубашке, куртка из кожзама. Пол-лица — в соусе от шаурмы. Пал Петрович облизал пальцы и жестом фокусника извлёк откуда-то протокол.
— Итак, Игорь Андреич… Когда родились?
— Восемнадцатого апреля восемьдесят третьего года.
— Место жительства?
— Прописка или по факту?
— И то, и другое.
Я назвал адреса.
— Ну-у, Игорь Андреич, давно ли знакомы с покойной?
— Нет, два месяца примерно. Мне нужна была рецензия для издательства.
— Когда последний раз видели её?
— Кого? Рецензию?
Пал Петрович посмотрел на меня недобро.
— Покойную.
— Да буквально вчера. Что случилось?
— Её убили. В котором часу вы встречались и где?
— Не может быть… У неё дома. Я пришёл около пяти, а ушёл… В шесть тридцать. Как так?
— Вы уверены?
— Абсолютно. По «Культуре» был интересный эфир о тонкостях работы писателя. Боялся опоздать. Так что с ней…
— Зарезали. Соседи ничего не слышали. Вы не заметили чего-нибудь подозрительного в подъезде или во дворе, когда уходили?
Я задумался. Не о подозрительном, а о том, могли ли что-то видеть и слышать соседи. Вряд ли.
— Нет, знаете, не заметил…
Следователь помурыжил меня ещё немного и всё-таки отпустил. И я направился к выходу из дворика, где прямо передо мной возникла девушка. Красивая, ухоженная, в кожаном плаще нараспашку. Похоже, та самая, что топталась у уазика.
— Простите, вы не могли бы задержаться на
