Учебник рисования - Максим Кантор

— Тут белье особое нужно. За трусики сто баксов можно отдать. И больше можно. Лариска за двести купила. А лифчики, знаешь, почем?

— Не ври.

— Да ты посмотри на мой лифчик! — но Кузнецов смотрел в сторону.

— Ты посмотри!

— Не хочу.

— Я бы дешевые купила, так ведь любить не будут, — сказала она, и Кузнецову стало отчего-то неприятно.

— Если по шестьсот откладываешь, — сказал он, — то, значит, скоро накопишь. Только шестьсот у тебя не выходит.

— А ты откуда знаешь?

— Ты им-то сколько отдаешь? — спросил Кузнецов. — Они у тебя деньги сразу забирают? У вас по неделям расчет? — Расценки он знал: клиенты всегда договаривались с хозяйкой громко, не стесняясь друг друга и охрану. — Хозяину ты сколько должна? А хозяйке?

— За час — девяносто, — сказала Анжелика.

— Значит, десять баксов тебе остается. Это — если повезет, — сказал Кузнецов. Час московской проститутки — если она не особая, элитная проститутка (а те брали и втрое, и вчетверо больше) — стоил сто долларов и ниже. Арифметика была простая, ее знали все. — Сколько ж тебе надо гостей принять, чтобы сто баксов на трусики заработать? Десять мужиков, так? Или пятнадцать?

— Так ведь некоторые мужчины на два часа берут, это выгоднее всего. Клиент уже через час устанет, и работы, почитай, никакой, а деньги идут.

— Девяносто, — это хозяйка берет. А хозяин сколько?

— Откуда ты только взялся, такой глазастый, — кокетливо сказала Анжелика и шевельнула плечом. Кокетство у нее получилось неуклюжее и оттого странное; так, вероятно, выглядел бы боксер-профессионал, реши он сделать ребенку «козу».

— Я здесь сутки подряд сижу — вижу кой-чего.

— Ну и хозяину столько же, — сказала Анжелика, — да он еще и натурой возьмет. Я ему говорю: Валера, ты тогда в кассу давай плати. А он смеется. А я почему должна подставляться? Вот девочка одна из Кишинева ему говорит: по тарифу, Валера. А он ей голову дверью зажал: хочешь, говорит, шею сломаю? А кто ж хочет?

— Его же посадят.

— Ага. Посадят. Девочка без паспорта второй год в Москве живет, про нее и знать никто не знает, что она есть на свете. Ее в лес отвезут, закопают, и не вспомнит никто. Лучше уж я ему дам за так, а девяносто баксов он и сам возьмет.

— Как же ты с сотни — сто восемьдесят отдаешь? — задал Александр Кузнецов вопрос, больной вопрос всей мировой экономики. — Как так получается?

— Так просто же получается, — Анжелика перешла на сухой язык цифр, оттого сказанное ею не выглядело особо непристойным, — сто баксов — это только говорится так. Мы же всегда потом цену набиваем. И понравишься если мужчине, он тебе подарочек сделает — десяточку оставит. Или рублями. Потом шампанское, ага. Если он мне купит шампанское — он, считай, уже хозяину тридцатку дал: шампанское у нас с наценкой. Ну и потом, сто — это ведь только классика. Ну, я имею в виду, обыкновенным способом, сюда, — и она показала пальцем куда. — Если ты анальный секс захочешь, еще пятьдесят добавишь. Или, если шлепать меня будешь, еще пятьдесят. Двести баксов точно выручу, если умно себя поведу. Ага.

— Значит, двадцать с человека откладываешь, — посчитал Кузнецов.

— Это если они отдают все по-честному. Так ведь не отдают.

— Не отдают?

— И за то ты им должна, и за это должна. И доктора они приводят, и милиции отстегивают, и все-то они для меня делают! А я, знай, на них ишачь, и еще должна им остаюсь. Ага, устроились. Иногда думаю — убегу, не могу больше неправду ихнюю терпеть. Мне-то хорошо: я вольная, с паспортом — взяла да и убежала. Уеду к дочке с мамой под Рязань, ищите меня! Лариске вот моей плохо. Они у нее паспорт отобрали, куда ей деться. Чуть что — мы, говорят, тебя в милицию сдадим. А убежишь — тебя без паспорта с любого поезда снимут. Посадят в обезьянник, там через тебя менты роту человек в день пропускать станут. Ага. Забудешь, как звать тебя, маму поминать разучишься

— А ты бы к ним в агентство не ходила, — агентствами и салонами в Москве назывались дома терпимости: агентство красоты, салон отдыха, — принимала бы мужиков у себя на квартире. Сними комнату и объявление в газету дай.

— Да, дала объявление одна такая! Разбежалась! Я, как в Москву приехала, так и сделала — ага! Умная больно была! Думаю, чего мне делиться! Что заработаю — все мое будет, никому не дам. А как приедут к тебе пять чеченцев, как поимеют тебя хором часов восемь подряд, да еще все деньги заберут — ага! Тогда сама в агентство прибежишь!

— А я в газетах часто объявления вижу, — сказал Кузнецов. Действительно, в русских газетах публиковались объявления, приглашающие к знакомству. Публиковались они столь же часто, как и реклама ведущих банков, где граждане могли хранить сбережения. Объявления, говорящие: «Вы ищете мечту? Мы поможем вам узнать подлинное наслаждение», в принципе могли относиться к чему угодно: к выставке современного искусства, к долгосрочному вкладу в банк Левкоева или к массажному салону, — значит, некоторые женщины все-таки не боятся.

— Тяжелый бизнес, — сказала Анжелика, — и свои правила есть. Я в бизнесе уже пять лет, знаю. Если ты объявление читаешь и думаешь, что это индивидуалка, так это тебя надули. Ты по номерам телефонов посмотри — погляди на всю страницу, проверь. Там сорок индивидуалок с одним телефонным номером. А такой лопушок, как ты, читает и думает, что нашел единственную. Мужчинам, им надо особенную, чтоб она одна такая была. Чтобы только ему давала. Что ж я не понимаю, что ли. И все понимают. Индивидуалок все хотят.

— Да мне не надо, — сказал Кузнецов, — я эти объявления так, случайно видел. На вокзале работаю. Там, пока поезда ждешь, газету читаешь. А в газетах теперь одна реклама.

— Очень много салонов, — сказала Анжелика, — потому что много красивых девушек в России. Кушать-то всем хочется. И детей кормить. Если у девушки ребеночек есть, как ей быть? Вот, ты говоришь — копи. Мне еще дочке надо денег послать, — сказала Анжелика, — ага, дочке. Ты думаешь, у меня уж и дочки нет. Есть, такая красавица. Красивее мамы вырастет. Я матери с дочкой двести баксов посылаю. В Рязань. За почтовый перевод еще два процента отстегни. Им только-только выходит. Надо бы триста слать. Но триста никак не могу. Хоть сто-то я должна себе откладывать. Хоть пятьдесят.

И они замолчали. Анжелика считала про себя деньги, шевеля полными, распухшими от работы губами.

— А как ты стала, — Кузнецов хотел сказать «проституткой», но ему сделалось неудобно произнести это слово; отчего-то оно выглядело еще неприличнее, нежели слово «блядь».

— Как я стала путаной? — подсказала ему Анжелика, и Кузнецов кивнул. Он знал про это новое слово, его печатали в газетах, им пользовались телевизионные комментаторы, но слово казалось ему каким-то диким; впрочем, многие старые слова теперь заменили новыми: вместо «убийца» стали говорить «киллер», а вместо «болтун» — «культуролог».

Анжелика рассказала ему историю жизни ленивой и влюбчивой особы, историю типичную, которую всякий мужчина хоть раз да слышал или, во всяком случае, мог читать у Мопассана, а всякая женщина может легко вообразить себе подобную историю, если на миг представит себя проституткой. Нет ничего легче, как представить себя проституткой: вообразите, что в течение суток на вас ложится от трех до двенадцати человек (на вокзалах, рассказывают, число доходит до двадцати пяти клиентов в день, но там и время меряют минутами и цены низкие; прогрессивные любители экстремальной эротики на Западе провели соревнование и догнали количество половых актов в день до четырехсот — но это достижения свободомыслящей передовой публики, основывать рыночную политику на этих рекордах невозможно) и засовывают в вас — в разные отверстия по очереди — половой член. Так происходит каждый день, и всякий день эти люди разные. Стоит вообразить себе это в деталях, и предположение о том, что проститутка получает удовольствие от своей работы (предположение, посещающее нравственных и моральных граждан), имеет шансы улетучиться. Подобная ротация клиентов вызвана принципиальным удешевлением рабочей силы (связанным в свою очередь с кустарным характером производства). Так, средняя цена столичной девушки равняется тридцати долларам в час, но, практически рассуждая, многие могут использовать эту девушку и за сумму более низкую. Понятно, что прибыль не может быть получена иначе как путем максимального использования трудозатрат означенной девушки и ее КПД. В принципе, Мопассан описал все достаточно точно и, с поправкой на век, можно считать его информацию достоверной; не мог он разве что знать некоторые современные подробности: не описал то, например, как у белорусок и украинок отбирают паспорта, чтобы лишить их возможности убежать от хозяина, как молдаванок и украинок оптом продают в Азию, не описал он, как провинившуюся девочку (если утаит выручку или попробует работать налево, то есть отдаваться некоторым клиентам без ведома хозяина) «ставят на хор», то есть насилуют впятером или вшестером, как ей запихивают пустые пивные бутылки в задний проход и влагалище в виде наказания. Изощренной жестокостью считается бить ногами в живот, после того как в задний проход вставлена бутылка: разбиваясь, стекло режет прямую кишку и внутренности. Впрочем, это случаи крайние и обсуждать их не стоит. Требуется уж очень разозлить своего работодателя, чтобы обошлись таким образом, так зачем и поминать об этих извращениях?