Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё - Пер Валё

Кольберг и Гунвальд Ларссон не питали взаимной симпатии. Впрочем, людей, которые питали симпатию к Гунвальду Ларссону, можно было пересчитать по пальцам, вернее, по одному пальцу одной руки и даже прямо назвать: Эйнар Рённ.

Мысль о том, что им когда-нибудь придется работать вместе, была особенно неприятна и для Кольберга, и для Ларссона, но они считали, что теперь эта неприятность им не угрожает. И сегодня они скорее по чистой случайности оказались в одном месте.

Случайность эта называлась Оскар Стиг Нюман, и выглядела она так, что Кольберг не удержался и воскликнул:

– Тьфу ты, господи!

Гунвальд Ларссон сделал гримасу невольного одобрения. Потом он спросил:

– Ты его знал?

Кольберг кивнул.

– Я тоже. Он был одним из крупнейших дубов, которые когда-либо украшали наши ряды. Но близко сталкиваться с ним мне, благодарение богу, не приходилось.

Гунвальд Ларссон очень немного прослужил в отделе общественного порядка; вернее сказать, числился там недолгое время, но отнюдь не горел на работе. Перед тем как поступить в полицию, он был морским офицером, сперва на военном, потом на торговом флоте. В отличие от Кольберга и Мартина Бека он никогда не шел долгим путем.

– Что говорит следствие?

– Я думаю, оно не прибавит фактов, кроме тех, которые уже и без того ясны, – ответил Ларссон. – Какой-то психопат влез через окно и прирезал его. Без церемоний.

Кольберг кивнул.

– Вот штык меня интересует, – пробормотал Гунвальд Ларссон, скорее для себя, чем для Кольберга. – Человек, который работал этим штыком, знает свое ремесло. И вообще неплохо владеет оружием. А кто у нас неплохо владеет таким оружием?

– Вот, вот, – поддержал Кольберг. – Военные владеют. Ну еще, пожалуй, мясники.

– И полицейские, – сказал Гунвальд Ларссон.

Во всей полиции он меньше других склонен был защищать честь мундира, за что и не пользовался среди коллег особой любовью.

– Стало быть, тебя пригласили вести дело? – спросил Кольберг.

– Вот именно. Ты будешь с этим работать?

Кольберг кивнул и спросил:

– А ты?

– Куда денешься.

Они без особого восторга поглядели друг на друга.

– Может, нам и не придется часто бывать вместе, – сказал Кольберг.

– Будем надеяться, – ответил Ларссон.

Было около десяти утра, и Мартин Бек, идя по набережной Сёдер Меларстранд, обливался потом. Солнце не то чтобы припекало, да и с Риддарфьорда дул колючий ветер, но Мартин слишком быстро шел, а пальто на нем было зимнее.

Хульт предлагал доставить его на Кунгсхольмсгатан, но Мартин поблагодарил и отказался. Он боялся уснуть в машине и надеялся, что прогулка пешком немного взбодрит его. Расстегнув пальто, он замедлил шаг.

Выйдя к шлюзу, он из телефонной будки позвонил в полицейское управление и узнал, что Рённ еще не возвращался. Покуда Рённ не доведет свои поиски до конца, Мартину было, собственно говоря, нечего делать в полиции, а вернется Рённ самое раннее через час. Если теперь прямиком отправиться домой, можно будет минут через десять лечь в постель. Мартин устал бесконечно, и мысль о постели была очень заманчивой. Если завести будильник, можно будет часок вздремнуть.

Мартин Бек решительно зашагал через Слюссплан в сторону Йернторгсгатан. Достигнув площади Йернторьет, он вдруг пошел медленнее. Он представил себе, что с ним будет через час, когда звонок будильника поднимет его, как трудно будет вставать, одеваться, ехать на Кунгсхольмсгатан. Правда, с другой стороны, приятно хоть на час раздеться, умыться, а то и принять душ.

Он остановился посреди площади, не зная, как быть. Разумеется, причина в усталости, но все равно противно.

Он переменил направление и двинулся к Шеппсбрун. Зачем ему вдруг туда понадобилось, Мартин не знал, но, завидев свободное такси, он принял окончательное решение. Он просто съездит искупается.

Шофер годился в сверстники Мафусаилу, был беззуб и туговат на ухо. Садясь, Мартин мысленно выразил надежду, что старик, по крайней мере, сохранил зрение. Должно быть, он из кучеров, а за руль сел в очень преклонном возрасте. По дороге шофер делал ошибку за ошибкой, один раз даже заехал на полосу встречного движения. При этом он мрачно бормотал что-то себе под нос, и время от времени его старческое тело сотрясали приступы удушливого кашля. Когда машина наконец остановилась перед Центральными банями[118], Мартин дал на чай гораздо больше, чем следует, вероятно, в награду за то, что шофер против ожиданий доставил его живым и невредимым. Поглядев на дрожащие руки старика, он вылез, не попросив выписать квитанцию.

У кассы Мартин на мгновение замешкался. Обычно он ходил в нижнее отделение, где есть плавательный бассейн. Но теперь ему не хотелось плавать, и он поднялся на второй этаж, в турецкие бани.

Для верности он попросил банщика, выдававшего полотенца, разбудить его не позднее одиннадцати. Он прошел в парилку и сидел там, покуда пот не выступил из всех пор. Потом он ополоснулся под душем и нырнул в ледяную воду бассейна. Вытершись насухо, он завернулся в махровую простыню, лег на кушетку в своей кабине и закрыл глаза.

Лежа с закрытыми глазами, он пытался думать о чем-нибудь приятном и успокоительном, а вместо того думал про Харальда Хульта, как тот сидит в своей пустынной, безликой квартире один-одинешенек, без всякого дела, одетый в форму даже в свободный день. Человек, вся жизнь которого сводится к одному: быть полицейским. Отбери у него это – жить будет нечем.