Вексель судьбы. Книга вторая - Юрий Шушкевич

*

Всё началось с памятного августовского происшествия на Владимирском тракте, когда неизвестные вертолётчики, упреждая обуявший Алексея порыв благородной ярости, укокошили риелтора Пектова. Получив взамен мести остывающий труп подлеца, взбешённый Алексей тогда в сердцах разрядил в придорожные кусты свой загодя взведённый пистолёт.

Полицейские криминалисты, обследовавшие вскоре место расправы, обнаружили пулю, направили на экспертизу и вскоре получили ответ - стреляли из пистолета, зарегистрированного на частного охранника, служившего у начальника стройки Лютова.

У охранника имелось надёжное алиби, поскольку ещё в конце апреля он под протокол заявил о пропаже оружия. Однако дотошный следователь высказал предположение, что заявление могло было быть хитрой уловкой, сделанной ради того, чтобы завладеть стволом для будущих “чёрных дел”. Дабы спасти шкуру и не схлопотать нового обвинения, лютовскому охраннику ничего не оставалось, как признаться, что пистолет был не потерян, а похищен, причём похищение произошло во время совершенно непостижимой истории, в которую его впутал начальник стройки.

Бывший строитель также коротал дни в следственном изоляторе. Чтобы допросить Лютова, владимирский следователь написал запрос в Москву. Молодой же и амбициозный помощник Фуртумова по фамилии Наливайко, которому босс поручил контролировать все без исключения события, связанные с “царским делом”, отследил этот запрос через ведомственную компьютерную систему и предложил шефу провести самостоятельное расследование. На всякий случай.

Неслучайно все вокруг прочили Наливайко блестящую карьеру: его тщательность и внимание к деталям творили чудеса. Не поленившись потратить день на встречу с подследственным Лютовым, Наливайко обнаружил нечто, что скоро придало всему делу совершенно неожиданный оборот.

Лютов, которому светил приличный срок за воровство и преступную халатность, из-за чего в бытовке сгорели строители-азиаты (версию об умышленном убийстве прокуроры так и не сумели доказать), как за спасительную соломинку ухватился за возможность сойти за сумасшедшего, дабы избежать тюрьмы. Эта возможность замаячила перед ним во время первой же встречи с Наливайко, когда тот попросил “честно рассказать” об обстоятельствах пропажи пистолета и очертить круг лиц, в руки к которым могло попасть оружие.

Дурацкая история с чекистами, захватившими начальника стройки со товарищи в плен на очаковском пустыре, как нельзя лучше подходила для того, чтобы без лицедейства и переигрывания убедить окружающих в помрачении рассудка. Тем более что речь могла идти о сумасшествии массовом - ведь приглашённые на очную ставку охранник и студент-инженер так или иначе подтвердили бы этот рассказ.

И Лютов в подробностях поведал, как в поисках беглого таджика он прикатил с охранником на пустырь в промзоне, как их там скрутили и взяли в плен люди в форме кровавого НКВД, после чего, привязав к стульям, картинно усадив под портретом Сталина и наставив автомат времён Великой Отечественной войны, принялись выколачивать признания в поджоге бытовки и махинациях с арматурой.

Наливайко оказался собеседником корректным и внимательным, и подобное отношение настолько приободрило Лютова, что он начал буквально сыпать мельчайшими деталями страшного вечера, рассказывая об обстановке в помещении, о порядке допроса, о репликах, которыми обменивались чекисты между собой и, самое главное, об их внешних данных - росте, типе фигуры, цвете глаз и волос, форме носа и ширине подбородка.

Наливайко, у которого уже несколько недель лежали на столе сделанные в различных ракурсах фотографии Партизана (так в оперативных документах после ржевской эпопеи значился у них Алексей), сразу же заподозрил сходство своего персонажа с одним из таинственных чекистов. Высветив на экране смартфона одну из фотографий Алексея, он задал Лютову несколько уточняющих вопросов, после чего попросил взглянуть на фото. Результат опознания говорил сам за себя: Лютов был потрясён настолько, что едва не рухнул со стула.

В тот же вечер в сопровождении группы полицейских и частных криминалистов Наливайко привёз Лютова на очаковский пустырь, где тот уже “в натуре” повторил свой печальный рассказ. Шаг за шагом криминалисты, вооружённые заграничными сверхчувствительными металлодетекторами, прочёсывали заросшие крапивой и лебедой буераки, снимали отпечатки, брали пробы биоматериалов и фотографировали всё подряд бесконечное множество раз.

Им удалось собрать значительное количество предметов, для вывоза которых потребовался небольшой грузовик. Многое из рассказанного Лютовым подтверждалось: были обнаружены динамитные шашки довоенного изготовления с бикфордовым шнуром, ручной электрогенератор для ламповой радиостанции, полуистлевший кусок газеты “Известия” от ноября сорок первого года, а также пустые жестянки из-под конфет “Ленинградские”.

К глубочайшему разочарованию Лютова, найденные на очаковском пустыре артефакты неожиданно сыграли против него: вместо почти признанного сумасшествия прокуроры вдруг заподозрили грандиозный и виртуозно исполненный сговор с целью сокрытия какого-то ещё более масштабного преступления, связанного, возможно, с перевозкой наркотиков в музейных экспонатах. Оказалось, что последнее дело “висело” уже более года и грозило прокурорам малоприятными последствиями. По этой причине в направлении на психиатрическое лечение бедолаге Лютову отказали, однако на всякий случай перевели из общей камеры в комфортабельную двухместную - что, согласимся, являлось неплохой и вполне заслуженной наградой за откровенность.

Как только Алексей очутился под стражей, Наливайко незамедлительно позаботился, чтобы взятый у узника анализ крови был сопоставлен с “биологическими образцами”, добытыми в Очаково. Как и следовало ожидать, экспертиза полностью подтвердила их идентичность.

Однако Наливайко не был бы собой - умным, проницательным и целеустремлённым конструктором собственной карьеры и блестящего будущего,- если б не проявил инициативу, самолично направив образец крови Алексея в одну передовую американскую лабораторию. Благодаря тому что роль курьера взялся исполнить его институтский друг, как раз вылетавший в Нью-Йорк, пробирка с кровью попала на стол исследователей буквально на следующий же день.

Ещё вечером во вторник, когда результаты экспертизы крови в Москве гарантированно связали “шильонского узника” с очаковским разбоем, Наливайко доложил об этом шефу. Привыкший за долгие годы работы с финансами к предсказуемости и рациональности, Фуртумов принял, конечно, эти результаты к сведению, однако не придал им большого значения. “Ребята искали секретный код, орудуя по музеям и военным раскопкам,— решил он для себя.— А чтобы отобрать у охранника понадобившийся им пистолет, напялили на себя старую форму и разыграли весёлый спектакль про допрос в НКВД. Охранник сразу наложил в штаны и отдал оружие - молодца! Ведь отныне, чтоб не прослыть психом, он будет молчать, а смышлёных весельчаков не посадят за разбой!”