Гёте. Жизнь как произведение искусства - Рюдигер Сафрански
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этой связи природу и культуру следует рассматривать как «единую природу», как это делает Гёте в предисловии к роману; только тогда смертельно опасный конфликт можно трактовать как противоречие между двумя аспектами природы, т. е. как столкновение первой природы со второй. Мораль и закон, созданные людьми, означают в таком случае самоограничение человеческой природы. Только исходя из «единой природы», включающей в себя в том числе и культуру, можно увидеть ее во всей ее глубинной противоречивости, ведущей к конфликтам, способным разорвать человека на части. Только тогда, оценивая ситуацию, читатель не станет настаивать на безусловной правоте одной из сторон – природного влечения или закона и порядка, а будет не без содрогания наблюдать за тем, как сталкиваются две необходимости. Лишь тогда открывается смысл приведенной выше цитаты о том, что природа рождает характеры из своих «плодоносных глубин» и сама же «уничтожает» их «равнодушной рукой». Еще Гераклит сравнивал природу с играющим ребенком, который строит и сам же разрушает построенное.
Читатель, если ему угодно, может трактовать символическое причисление героини к лику святых как последнее слово автора. И все же формальная концовка романа не снимает роковую внутреннюю противоречивость природы. Именно так понимали Гёте и проницательные современники. Карл Фридрих фон Рейнхард писал ему 10 февраля 1810 года: «Спиритуалистическими Ваших героев и события романа, конечно, не назовешь <…>. Однако если мы когда-нибудь в будущем глубже проникнем в тайны нашей природы и научимся отдавать себе в этом отчет, вполне возможно, что Ваша книга окажется удивительным предвосхищением истин, о которых мы пока имеем лишь смутное представление»[1449].
В романе Гёте, как верно подметил Рейнхард, речь идет о пока еще совершенно не понятой природе человека. Человечество породило моральные формы жизни, но волнующие его загадочные страсти никуда не делись. Возможно, с точки зрения морали у них нет оправдания, но что-то подсказывает нам, что именно здесь и горит подлинный огонь жизни.
Новый роман Гёте не был выступлением в защиту института брака, что многие ставили ему в упрек, однако и призывом к необузданным страстям он тоже не был, хотя этого вполне можно было ожидать от автора, начинавшего когда-то как поэт «Бури и натиска»: с точки зрения поэзии любовная страсть гораздо привлекательнее, ибо в ней больше жизни. Но достаточный ли это аргумент, чтобы встать на защиту страстей? Разве они не сильны сами по себе настолько, чтобы заставить с собой считаться? Разумеется, сильны. Они не нуждаются в защите, и поддерживать их какими бы то ни было рациональными объяснениями просто глупо. Точно так же глупо поведение Митлера в романе – этого почти карикатурного персонажа, стоящего на страже моральных принципов. Он появляется тогда, когда никто в нем не нуждается, а в тот момент, когда он действительно нужен, его нет рядом. Несмотря на свое говорящее имя, он совершенно не годится на роль посредника[1450], поскольку признает лишь царство морали, а страстей боится и предпочитает их просто не замечать. Защитить культуру морали он тоже не может именно потому, что слишком плохо знает реальную жизнь.
Взглянем же в последний раз на Оттилию. Она не перестает любить Эдуарда, но отрекается от своей любви, что означает отказ от ее реализации в жизни. В конце концов этот отказ приводит к смерти. Реализация любви означала бы дальнейшую жизнь с чувством вины, но и это рано или поздно убило бы ее. Неизбежность смерти делает ее трагическим персонажем в центре конфликта между природой любовного желания и природой морали. Этому и посвящен весь роман.
Отныне тема отречения будет играть большую роль в творчестве Гёте, и образ святой Оттилии – это только начало. Гёте продолжает искать совместимые с жизнью формы отречения.
Начинаются эти поиски уже вскоре после завершения романа со стихотворения «Дневник», которое Гёте изредка сам читал в мужской компании, но никому не передавал в письменном виде. При жизни оно никогда не издавалось и не было включено в последнее авторское собрание сочинений. По сути, это грубо-комический ответ на трагедию «Избирательного сродства». В стихотворении речь тоже идет о магнетизме половой любви, но на этот раз, скорее, в физическом и физиологическом аспекте и с иным исходом.
Мы часто слышим и уж верим сами
В то, что сердца людские – темный омут.
Язычник будь ты или христианин,
Греховной вряд ли избежишь истомы,
Но не страшит нас сей закон неновый.
Ведь как бы ни старался искуситель,
Спасется высшей силой добродетель![1451]
Далее в стихотворении рассказывается, что именно «спасает» добродетель. Истосковавшийся по дому путник вынужден сделать остановку в пути из-за поломки экипажа. На постоялом дворе он попадает в щекотливую ситуацию, поддавшись чарам прелестной девушки, которая ему прислуживает. Любовную игру Гёте описывает подробно, с юмором и явным удовольствием. Наконец они оказываются в одной постели. Но у незадачливого путешественника ничего не шевельнется – «мастер» отказывается подниматься. Возникает ситуация, прямо противоположная той, что описывается в сцене «измены на супружеском ложе» в «Избирательном сродстве»: лишь тогда, когда путешественник, чтобы разжечь в себе огонь страсти, думает о собственной жене и первых бурных днях их любви, «мастер» снова оказывается на боевом посту:
Внезапно в тишине и тьме кромешной
Он восстает во всем своем величье,
Готов служить хозяину прилежно![1452]
И вот уже путешественник не томится по красавице-служанке, а спешит домой, в объятья законной жены. Так физиология спасает добродетель.
Глава двадцать девятая
Уход близких. Анна Амалия. Мать. Повод обернуться назад. Гёте начинает работать над автобиографией. Размышления о себе самом. Сколько может быть правды, сколько нужно поэзии? Рассказанное время и время рассказа. Воспоминания о старой империи и новая власть. Размышления о демоническом. Еще одно прощание: смерть Виланда. Мысли о бессмертии
Смерть Шиллера стала одним из тех важных уходов, которые заставили Гёте оглянуться на собственную прожитую жизнь и задуматься о создании автобиографии. Вскоре настало время прощаться и с другими близкими людьми, что вновь пробудило в Гёте чувство необратимых перемен в жизни: 10 апреля 1807 скончалась герцогиня-мать Анна Амалия, а 13 сентября 1808 года умерла мать Гёте. C Анной Амалией Гёте связывало многое. Именно благодаря ей в 1775 году
