Великий Эллипс - Пола Вольски

Лизелл моргала и терла слезящиеся глаза, стараясь избавиться от зрительного наваждения, но призраки проявлялись все отчетливее. Она уже могла хорошо рассмотреть их, невзирая на их мертвенно-бледную прозрачность, видна была каждая черточка лица, фигура, одежда. По большей части они выглядели как самые обычные люди. Мужчины, женщины, дети с типичными разаульскими лицами, в удобной деревенской одежде. И лес наполнился ожившими телами ничем не примечательного люда.

Лизелл никогда не верила в привидения. И сейчас она не хотела начинать в них верить, но настоящие призраки витали у нее перед глазами, и сомневаться в очевидном стало невозможно. «Многие на нашей земле умерли насильственной смертью, и места их гибели стали пристанищем для душ погибших», снова вспомнила она слова Бава Чарного. Она тогда от них отмахнулась как от суеверного бреда пьяного, но он говорил правду. «Наши некроманты управляют этими душами, направляют их на наших врагов», так утверждал Бав Чарный, и сейчас ей хотелось удостовериться, что и эти слова чистейшая правда.

Духи, очевидно, разделяли с ней ее замешательство. На их мертвых лицах — куда более впечатляющих, чем лица колдующих — отражались шок, страх и замешательство. Многие оглядывались по сторонам с недоумением, некоторые из них вроде бы переговаривались между собой, но голосов слышно не было. Двое или трое попробовали убежать, но не смогли вырваться из непробиваемого круга.

Лизелл стало их жалко. От страха у нее тряслись поджилки, но в то же самое время эти бесплотные мертвецы, глядящие прозрачными глазами и явно страдающие, вызывали у нее чувство жалости.

Тихо было в ночном лесу. Духи безмолвствовали, некроманты пребывали в зачарованном состоянии, но в этой тишине ощущалось интенсивное общение, в результате которого все вызванные духи поднялись тихо, как туман, и облаком поплыли к развалинам Слекьи.

Казалось, что бесплотные духи движутся медленно, но буквально через несколько минут они уже были у лагеря грейслендцев. Слабое холодное свечение распространилось над лагерем, в ночи послышались окрики часовых, за ними раздалось пронзительное ржанье испуганных лошадей. Почти в то же самое мгновение полуодетые грейслендские солдаты повыскакивали из своих палаток с ружьями в руках и нос к носу столкнулись с бесплотными духами. Поднялась беспорядочная стрельба, крики превратились в стоны, когда светящийся клубок сжал несколько фигур в серой форме, которые тут же рухнули на землю. Ружья палили без толку, а вопли усилились, когда последние тлеющие угольки брызнули фонтаном из многочисленных кострищ и обрушились на стены и крыши грейслендских палаток.

Языки пламени лизали брезент, подпрыгивая ввысь и перескакивая с одной крыши на другую. За считанные секунды огонь охватил палатки, и они запылали так же, как несколько часов назад пылала деревня Слекья. Закричали солдаты. Выскочив из палаток, охваченные пламенем, они заметались в панике, пока не свалились в снег. Руки призраков поднимали сгустки пламени вверх, и огненный дождь проливался на головы грейслендцев. В ужасе солдаты бежали к лесу, ища укрытия, привидения следовали за ними, сея безумие. Волосы и одежда загорались, ветер доносил запах жареного мяса.

Оружейные залпы едва ли тревожили ряды духов. Пули пролетали сквозь них, не причиняя вреда, а огненный дождь продолжался литься с неба, и от хваленой грейслендской дисциплины не осталось и следа. Последние защитники лагеря кинулись к лесу, их преследовала светящаяся орда.

Лизелл почувствовала, как сильно сжали ей руку. Она повернула голову в сторону темного пятна, что было Гирайзом.

— Пора, — прошептал он.

Ей не нужны были дополнительные объяснения. Грейслендцы оказались дезорганизованы, и их опасность стала равна нулю. Брюжойский тракт больше не охранялся, и дорога на север была относительно свободной. Им подвернулся шанс, возможно, единственный.

Она бросила прощальный взгляд на некромантов, оцепеневших вокруг огня. А духи мщения, вызванные этими людьми, делают различия между грейслендскими солдатами и вонарскими гражданскими лицами? Мраморные лики не давали ответ на этот вопрос.

Она взяла Гирайза за руку, и они на ощупь пошли назад, к своим саням и привязанной к дереву лошади. Пока Гирайз ее запрягал, Лизелл собрала немногочисленные вещи, лежавшие вокруг прогоревшего костра, и погрузила их в сани. Занимаясь своим делом, она зорко оглядывалась по сторонам, но не увидела ни одного бесплотного духа.

Все было готово к отъезду. Лизелл залезла в сани. Гирайз направил лошадь к дороге, после чего уселся на свое место. Отдаленные голоса и стрельба эхом откликались в лесу, но Брюжойский тракт свободно простирался перед ними, пустынный в блеклом лунном свете.

Не такой уж и пустынный. Молчаливая, прозрачная, но хорошо видимая фигура парила над дорогой — ребенок, мальчик лет шести или семи, с пухлыми щеками и густыми волосами, подстриженными под горшок. Терзаемая страхом и жалостью Лизелл посмотрела в мертвые детские глаза и увидела в них ужас, значительно превосходивший ее собственный.

Призрак ребенка медленно плыл в сторону от дороги. Гирайз на мгновение замер, затем пришел в себя и дернул вожжи. Сани тронулись с места, направляясь на север.

XXII

Летнее солнце раскалило город Ширин. Было слишком жарко, чтобы наслаждаться теплом, и все окна Республиканского Комплекса были распахнуты настежь, как приглашение для несуществующего ветерка. Одно из этих распахнутых окон на третьем этаже принадлежало Министерству иностранных дел. В нем, как портрет в раме, видна была худая, узкоплечая фигура с бледным лицом. Замминистра во Рувиньяк стоял, глядя на юго-восток, но не видел ни столичного города, ни окаймленных деревьями широких бульваров — внутренний взор его был направлен к границе с Гарестом. Он старался подсчитать, сколько там сосредоточено войск Грейслендской империи. Конечно же, много. Прославившихся своей дисциплиной. Хорошо экипированных. И они ждут только команды, чтобы пересечь границу и вторгнуться на территорию слабо защищенного Вонара. Команды, которая последует в лучшем случае через несколько дней.

Гарест теперь стал частью империи. А значительный процент населения тихой вонарской провинции Иленс связан узами кровного родства, единством языка и традициями с Гарестом, частью которого Иленс был всего лишь триста лет назад. Разумеется, все здравомыслящие гарестцы по обе стороны границы мечтают о воссоединении своей разрозненной земли; исходя из этого, от правительства Вонара настоятельным образом требуется без промедления вернуть провинцию Иленс истинным и законным владельцам. Таков был смысл официальной ноты, на которой стояла печать Гарестского парламента и знак Вечного Огня Грейслендской империи и которая адресовалась президенту и конгрессу Вонара. В письме не были изложены конкретные требования, но его назначение было понятно: отказ удовлетворить требование непременно приведет к войне, в которой Гарест непременно примет поддержку грейслендских братьев из Великой империи.