На дальних мирах (сборник) - Роберт Сильверберг

— Конечно, ваше величество. Как пожелаете. В любое время.

Интересно, как и мператор отреагирует на небоскребы? А как его встретит Чикаго? Нет, из этой затеи ничего не выйдет. С другой стороны, у Него появился шанс к спасению. Малрини продолжает улыбаться.

— Если желаете, ваше величество, мы можем отправиться в путь прямо сейчас.

Похоже, верховного теканотиса сейчас хватит удар. Его грудь вздымается, глаза наливаются кровью, рука так судорожно сжимает нефритовый скипетр, словно это боевой топор.

Тем не менее выйти из затруднительного положения помогает сам император. Очевидно, мысль о столь необычном путешествии окончательно подрывает его силы; внезапно он бледнеет, хватается за грудь и начинает хрипеть и задыхаться, затем закатывает глаза и валится вперед так стремительно, что два стражника едва успевают подхватить его под руки.

В зале поднимается шум и суета. Стражники начинают стенать и плакать; до все стороны бегут визири; император, у которого, по-видимому, случился припадок, выгибается дугой и колотит по полу руками и ногами, выкрикивая что-то нечленораздельное.

Малрини с удивлением взирает на эту сцену; внезапно он чувствует, как кто-то крепко берет его за руку. Это верховный теканотис.

— Уходи,— говорит ему великий визирь.— Иди туда, откуда пришел, и больше не возвращайся. Уходи прямо сейчас, пока император не пришел в себя. Он больше не должен тебя видеть. Уходи немедленно.— Визирь качает головой.— Чикаго! Он захотел увидеть Чикаго! Безумец! Безумец!

Малрини не нужно просить дважды. Два стражника подхватывают его под руки и быстро выводят из зала; затем его тащат по бесконечным переходам дворца, через огромную арку и вышвыривают на площадь перед входом во дворец.

Полдень. Пятьдесят два часа давно прошли; проход между двумя мирами закрыт.

«Уходи»,— сказал ему верховный теканотис. А куда? В Афганистан?

И тут, к своему великому изумлению, Малрини видит линию раздела, по-прежнему сияющую в небе к востоку от города. Значит, с Чикаго что-то опять произошло, пока он сидел в каменном мешке. И значит, он, кажется, все-таки вернется в свой Чи. Он вновь увидит и Петлю, и футбольную команду «Медведи», и Водяную башню, и ресторанчик Чарли Троттера, все-все-все. И Малрини со всех ног — словно за ним гонятся черти — бросается к берегу моря, расталкивая прохожих. На этот раз он возвращается с пустыми руками, но ведь все-таки возвращается!

Он проносится по улице Восточного Солнца. Врывается в гавань и радостно окунается в золотистый свет «линии».

И оказывается в чудесном лесу, где растут самые высокие деревья в Калифорнии. Стоит удивительная тиши на. Слышится пение птиц, жужжание насекомых.

О черт, думает он. Где же Чикаго?

Он недоуменно оглядывается по сторонам. «Линия» исчезла, как и столица империи. Вокруг одни деревья. И больше ничего. Ничего. Он идет вперед, на восток. Проходит полчаса, но его по-прежнему окружает лишь девственный лес. Наконец, спотыкаясь о корни, он выходит на берег гигантского озера, и вдруг ужасная правда накрывает его, словно огромная волна.

Ну конечно. Произошел сдвиг во времени.

Вероятно, «линия» закрылась строго по расписанию, но затем вновь немного приоткрылась, из-за чего империя также переместилась в какой-то другой сектор, очень далекий от его времени. Ведь и сама империя появлялась у них в Чикаго то во времена правления Василия Третьего, то Миклоша, то Картуфа Несчастного, гак почему бы и Чикаго не превращаться то в Чикаго-1996, то Чикаго-1990, а то и Чикаго-2013...

Таким образом, он мог попасть в год 1400 нашей эры, а мог и в год 1400 до нашей эры. Впрочем, какая теперь разница? До 1883 года на берегу озера Мичиган не будет никаких поселений.

Произошел временной сдвиг. Он слышал о таких вещах. Один из так называемых случаев «один на тысячу», который, как ты надеешься, уж с тобой-то не произойдет никогда. А с ним взял и произошел. Он знавал торговцев, которые так и не вернулись из империи. Он считал их глупцами, и что же? Он сам такой же глупец. Интересно, сколько он здесь протянет, питаясь ягодами и грибами и гоняясь за оленями? Влип, ничего не скажешь.

И все же в глубине души он оптимист. Надежда умирает последней. Рано или поздно, говорит он себе, на небе вспыхнет золотое свечение, и вернется империя, он перейдет через «линию» и войдет в сверкающий город, чтобы потом, живя где-нибудь тайком, ждать, когда появится настоящий Чикаго, куда он непременно вернется.

Вернется, рано или поздно.

А может быть, и нет. 

Рожденный с мертвецами

 © Перевод А. Орлова 

  1

И то, о чем мертвые не говорили при жизни.

Теперь они вам откроют, ибо они мертвы,

Откроют огненным языкам превыше речи живых.

Предположительно, его покойная жена Сибилла направлялась в Занзибар. По крайней мере, так ему сказали, и он поверил. Поиски довели Хорхе Кляйна до такого состояния, что он готов был поверить чему угодно, лишь бы найти Сибиллу. Да и мысль насчет Занзибара была не лишена смысла: Сибилла всегда хотела там побывать. Занзибар непостижимым образом завладел ее мыслями давным-давно. При жизни Сибилла туда не добралась, но сейчас ее ничто не сковывало. Она полетит туда, как птица в родное гнездо, как Одиссей в Итаку, как мотылек на огонь.

Самолет «Хевиленд ФП-803» компании «Эйр Занзибар» оторвался от полосы аэропорта Дар-эс-Салама ясным утром в девять пятнадцать. Развернувшись над густыми зарослями манговых деревьев, цезальпиний и рослых кокосовых пальм, почти пустой самолет направился к северу. Под крылом засверкали синие воды Индийского океана; порт назначения недалеко, на том берегу Занзибарского пролива. В этот день, во вторник, девятого марта тысяча девятьсот девяносто третьего года, с борта самолета впервые сойдут на благоуханную землю острова Занзибар пятеро мертвецов.

Дауда Махмуда Барвани, дежурного санитарного инспектора занзибарского аэропорта Карум, об этом событии предупредила иммиграционная служба на материке. Санитарный офицер понятия не имел, что предпринять по этому случаю, и сильно нервничал: в Занзибаре было неспокойно. Как всегда.

Следует ли остановить их? Представляют ли мертвецы угрозу политической стабильности Занзибара? А как насчет скрытых рисков? Мертвецы могут занести инфекцию в мир духов. Содержит ли новый административный кодекс какие-либо основания для отказа в выдаче визы по причине эпидемической опасности для мира духов?

Дауд Махмуд Барвани неохотно вернулся к остывшему завтраку: чапати и горка картофеля, приправленного карри. Прибытие мертвецов хоть кому испортит аппетит.

Последний раз Хорхе Кляйн видел Сибиллу почти два с половиной года назад, тринадцатого октября тысяча девятьсот девяностого года, в субботу. В день ее похорон. Она лежала в гробу безмятежно, будто спала: красота ее совершенно не пострадала от смертных мук. Бледная кожа, темные блестящие волосы, изящные ноздри, полные губы; ткань платья блестела золотыми и сиреневыми искрами; сияла электростатическая дымка, ароматизированная жасмином и предохранявшая застывшее тело от разложения.

Церемония прощания продолжалась пять часов: заупокойная служба, приглушенные соболезнования — исподтишка, будто смерть так чудовищна, что выражение чувств неуместно.

Когда остались только самые близкие друзья, Кляйн поцеловал Сибиллу в губы, прежде чем передать немногословному человеку в черном, присланному из «ледяного города». В завещании Сибилла указала, что желает получить вторую жизнь. Потому-то ее и увезли в черном фургоне — туда, где над трупом совершают обряд воскрешения.

Кляйну казалось, что гроб, уплывающий на широких плечах носильщиков, исчезает в сером водовороте, куда ему самому дороги нет. Едва ли ему суждено увидеть Сибиллу еще раз: в те времена мертвецы держались среди себе подобных и не выходили за пределы гетто, куда они заключали себя добровольно. За пределами «ледяных городов» увидеть мертвеца удавалось нечасто.

Ему пришлось смириться с тем, что их отношения остались в прошлом. Целых девять лет были Хорхе и Сибилла, Сибилла и Хорхе: я плюс ты равно «мы». Мы прежде и превыше всего. Хорхе любил ее очень сильно, мучительно; в этой жизни они ходили вместе, путешествовали вместе, делали все вместе. Вместе занимались научной работой, вместе преподавали, думали вместе. Не только мысли, но и вкусы у них стали почти одинаковыми, до такой степени Хорхе и Сибилла растворились друг в друге. Один сделался частью другого, и до внезапной смерти Сибиллы Хорхе думал, так будет вечно. Ему тридцать восем ь, ей тридцать четыре, впереди десятилетия блестящего будущего. Но она ушла, и остались два чужака: мертвая Сибилла и живой Хорхе. Где-то в Северной Америке она ходит, читает, разговаривает, ест — а Хорхе потерял ее навсегда. С виду он смирился, как и положено в таких обстоятельствах, но в глубине души, наедине с собой, не оставлял робкой надежды вернуть Сибиллу. Хотя знал, что прошлого не вернешь.