Танец с драконами - Джордж Мартин

Лунный серп был тонким и острым, как лезвие ножа. Бесшумно опускались снежинки, укрывая гвардейские сосны и страж-деревья белым плащом. Сугробы выросли так, что закрыли вход в пещеру и создали белую стену, через которую Лето приходилось прокапываться всякий раз, когда он отправлялся наружу поохотиться со своей стаей. Бран нечасто рыскал с ними в такие дни, но иногда, по ночам, он наблюдал за ними сверху.

Летать было даже лучше, чем лазать.

Скользнуть в шкуру Лето у него получалось столь же легко, как когда-то натянуть штаны — прежде чем его позвоночник был сломан. Сменить свою кожу на черные как ночь перья ворона было труднее, но не так трудно, как он боялся, не с этимиворонами. “Дикий жеребец будет лягаться и брыкаться, когда человек станет объезжать его, и попытается укусить руку, которая пропускает удила между его зубами, — сказал лорд Бринден, — но лошадь, знавшая одного наездника, примет и другого. Молодые или старые, эти птицы носили многих. Выбирай же любую, и лети”.

Он выбрал одну птицу, а затем другую, и все безуспешно, но третий ворон посмотрел на него проницательными черными глазами, наклонил голову и каркнул — и вот он уже не мальчик, глядящий на ворона, а ворон, глядящий на мальчика. Песнь реки внезапно стала громче, факелы вспыхнули чуть ярче, и воздух наполнился странными запахами. Когда он попытался заговорить, у него вышел крик, и свой первый полет он закончил, врезавшись в стену и опять оказавшись в своем изувеченном теле. Ворон был невредим. Он подлетел и сел ему на руку, Бран погладил эти перья и скользнул в них снова. Поначалу он облетел пещеру, уклоняясь от длинных каменных зубов, свисающих с потолка, без колебаний пролетел над пропастью — и бросился в ее холодные черные глубины.

Затем он осознал, что не один.

— В вороне был кто-то еще, — сказал он лорду Бриндену, когда вернулся в свое тело. — Какая-то девочка. Я почувствовал ее.

— Женщина, из тех, кто поёт песнь Земли, — ответил его учитель. — Давно мертвая, но часть ее осталась, как часть тебя останется в Лете сразу после смерти твоей человеческой плоти. Тень души. Она тебе не навредит.

— Во всех птицах есть певцы?

— Во всех. Были певцы, которые научили Первых Людей посылать вести с воронами… но в те дни птицы разговаривали. Деревья помнят, а люди забыли, и потому сейчас они пишут сообщения на пергаменте и привязывают его к лапкам птиц, которые никогда не делили свою шкуру с людьми.

Бран вспомнил, что Старая Нэн как-то рассказала ему такую же историю. Но когда он спросил Робба, правда ли это, его брат рассмеялся и спросил в ответ, верит ли он также и в грамкинов. Жаль, что Робба нет сейчас здесь, с ними. Я рассказал бы ему, что могу летать, но он бы не поверил, и мне пришлось бы ему показать. Могу поспорить, он тоже мог бы научиться летать. Он, и Арья, и Санса, даже маленький Рикон и Джон Сноу. Мы все могли бы стать воронами и жить в воронятнике у мейстера Лювина.

Хотя это просто еще одна глупая мечта. Иногда Бран сомневался, а не сон ли всё это. Может, он заснул в снегах и снится себе в безопасном, теплом месте. Проснись, говорил он себе, проснись сейчас же, или сон перейдет в смерть. Пару раз он ущипнул себя, сильно, но добился лишь того, что заболела рука. Вначале он пытался считать дни, отмечая, когда он бодрствует и спит, но в этом месте сон и явь лишь перетекали друг в друга. Сны стали уроками, уроки стали снами, переходы случались внезапно или совсем незаметно. Действительно ли он делал что-то или ему только снилось?

— Только один из тысячи рождается оборотнем, — поведал однажды лорд Бринден, когда Бран научился летать, — и лишь один оборотень из тысячи может быть зеленым провидцем.

— Я думал, зеленые провидцы — это колдуны из Детей, — сказал Бран. — То есть, из певцов.

— В каком-то смысле. У тех, кого ты зовешь Детьми Леса, золотые как солнце глаза, но изредка среди них рождается один с глазами красными как кровь, или зелеными как мох на дереве в сердце леса. Этими знаками боги отмечают тех, кто избран, чтобы получить дар. Избранные слабы, их годы на земле недолги, потому что у каждого дара должна быть обратная сторона. Но внутри леса они, конечно, остаются надолго. Тысяча глаз, сотня шкур, мудрость, глубокая, как корни древних деревьев. Зеленые провидцы.

Бран не понял, поэтому обратился к Ридам.

— Ты любишь читать книги, Бран? — спросил его Жойен.

— Некоторые. Мне нравятся истории о сражениях. Моя сестра Санса любила книги о поцелуях, но они глупые.

— Читатель проживает тысячу жизней, прежде чем умрет, — сказал Жойен. — А кто никогда не читает, проживает только одну. У певцов леса не было книг. Ни чернил, ни пергамента, ни письменного языка. Вместо этого у них были деревья, и прежде всего чардрева. Когда они умирали, они переходили в лес, в листья, ветви и корни, и деревья запоминали. Все их песни и заклинания, их истории и молитвы — все, что они знали об этом мире. Мейстеры скажут тебе, что чардрева посвящены старым богам. Певцы верят, что это и есть старые боги. Когда певцы умирают, то становятся частью этих богов.

Глаза Брана расширились:

— Они собираются убить меня?

— Нет, — сказала Мира. — Жойен, ты его пугаешь.

— Это не ему надо бояться.

Луна была большой и полной. Лето крался сквозь молчаливый лес — длинная серая тень, худевшая с каждой охотой, потому что живую добычу невозможно было найти. Защита у входа в пещеру все еще оставалась; мертвые не могли войти. Снег снова похоронил большинство из них, но они все еще были там — скрытые, замерзшие и ждущие. К ним присоединились другие мертвые существа — те, что когда-то были мужчинами и женщинами, даже детьми. Мертвые вороны с покрытыми льдом крыльями сидели на голых бурых ветвях. Белая медведица продралась через кусты — огромная и скелетоподобная, половина её головы прогнила и открыла череп под плотью. Лето и его стая напали на нее и разорвали на куски. Потом они жадно глотали плоть, хотя она была разложившейся и полузамороженной и шевелилась, даже когда ее поедали.

Под холмом у них по-прежнему была пища. Здесь росли сотни видов грибов. В черной реке водилась слепая белая рыба, которая, будучи приготовленной, на вкус была так же хороша, как и рыба с глазами. Благодаря козам, жившим в пещерах с певцами, у них имелись молоко и сыр; еще было немного овса, ячменя и сушеных фруктов, заготовленных долгим летом. И почти каждый день они ели сочное рагу из ячменя, лука и кусочков мяса. Жойен думал, что это могло быть мясом белки, а Мира говорила — крысы. Для Брана это не имело значения. Это было мясо, что само по себе прекрасно, тушение же и вовсе превращало его в деликатес.