МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ № 3. 1957 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов) - Николай Атаров

Ночью Эрнеста схватили. Извещенные дозорными, негры вновь напали на поселок, перебили администрацию и освободили пленника. Образовался большой повстанческий отряд, стремительно увеличивавшийся. Но… через несколько дней на отряд были брошены солдаты. Против почти безоружных людей заработали винтовки, пулеметы, гранаты. Повстанцы были рассеяны. В одном из боев Делон получил тяжелое ранение. Группа негров укрыла его — унесла в заросли бруссы, на тропинки, только им известные и недоступные для чужих. Тогда вдогонку был послан самолет. Гроздь бомб уничтожила укрывшихся и командира повстанцев.

Эрнеста Делона объявили изменником. Это был высокий патриот, жадно, страстно, жертвенно любивший свою родину, ее великую историю и людей, принявших историческое наследие и продолжающих национальную традицию, — честных, трудовых, созидающих людей. Единственное, что он предал, — это интересы золотого мешка.

СЫН

Африка, Африка… Степь, черная саванна, выжженная земля; голые деревья с путающейся в небе кроной, причудливой, как в китайском рисунке тушью, сухой воздух, пересекающий глотку, и солнце — неотступно-яростный палач; риск ежеминутной встречи с пантерой, крокодилом, змеей; кусок рваной ткани или шкура козленка на бедрах человека; первобытные папоротники, белые лотосы на зеркальных озерах; белоперые аисты, застывшие над водой как бы в бесконечном сне; утреннее марево по горизонту; далекая гряда, курчавая от сказочного леса; стада собачьеголовых обезьян, словно в древнейшей скульптуре сошедших с полки египетского музея; нежная грация и благодарная доверчивость черной детворы, сбегающейся ко мне, как только я показываюсь в поселке, ластящейся ко мне, трогательно заглядывающей мне в глаза; тоненькие пальцы и нежнейшие звуки «кунди» — маленькой арфы; хрустальные молоточки всевозможных ксилофонов и печальные и прекрасные песни черных людей… Лучшие годы моей жизни отдал я Африке. И куда бы ни бросила меня судьба, уже до гробовой доски будут томить меня видения Черного материка: сухой шелест пальм, завораживающие мелодии негров, мой седой помощник Цезарь и незабвенный друг Эрнест Делон…

Тоска, одиночество, безразличие к работе, ночные галлюцинации, усталость меня давили. Встретив как-то в большом селении муллу, я сказал ему, что, вероятно, не совсем здоров. Он долго всматривался в желтизну моего загара, долго щупал мое лицо и давил на глаза, и сказал, что у меня «неправильное дыхание». После консультации, приняв обычный «матабиш», что означает и плату, и подарок, и взятку, он дал мне несколько странных орешков. Это были «кола», притом особая редкая порода, чрезвычайно концентрирующая природные свойства растения и пользующаяся под тропиками той же славой, что и женьшень в Азии. Мякоть колы давно входит в значительный сектор современной европейской фармакопеи. Те, что дал мне марабу, почитаются среди местного населения просто магическими. Я жевал горьковатую и терпкую, холодящую язык мякоть и через полчаса почувствовал возбужденность почти наркотическую. Через два дня пришло в порядок сердце, все чаще дававшее перебои, исчезли усталость и тоска, я снова почувствовал охоту к жизни.

Мы приближались уже к границам Дагомеи. Начинались места, более обитаемые, чем раньше, когда подчас на протяжении сотни километров не встречали мы человеческого следа.

Однажды на работе я увидел, как из зарослей вблизи реки выскочила группа негров с длинной «таитэ» — пирогой из папируса — и быстрее ветра помчалась к воде. Стоявшие неподалеку наши вешильщики бросились за ними. Почуяв недоброе, направился в ту сторону и я.

В кольце вскрикивавших людей лежал на песке черный мальчик лет четырех-пяти… Мне рассказали, что отец с маленьким сыном на спине переплывал реку. Место было довольно известное; здесь обычно и перебирались люди с того берега, со стороны селения. Но внезапно из скрытой пещеры выскочил крокодил и бросился на людей. Негр погиб, ребенка удалось отбить.

Я часто вижу смерть под тропиками. Черные люди гибнут от змей, львов, пантер, гепард, крокодилов — на охоте, за работой, у стад. На моих глазах однажды перевернулась лодка и дико кричавших людей пожирали крокодилы. Я стоял на берегу с винтовкой в руках и в злой решительности то прикладывал ее к плечу, то опускал, боясь попасть в людей, а когда понял, что все кончено, в ярости выпустил три обоймы в разгулявшихся гадов и немного успокоился только тогда, когда двое из них показали над водой свои мерзко-белые блестящие брюха.

Здесь, когда я увидел этот выпуклый черный лобик и полузакрытые глаза, из которых тихо текли слезы, изуродованную ударом страшных челюстей ногу и мраморно-белый песок, впитывавший алую кровь, — у меня болью сжалось сердце. Я быстро снял с себя пояс и туго перетянул ногу мальчика выше колена, над рваной раной. Потом я поднял его на руки и отнес в палатку.

Он стонал и бился на своей маленькой кровати, наспех сколоченной из ящичных досок, и мне пришлось в конце концов привязать его к койке полотенцами.

Я заставил его выпить полстакана рома и, когда он затих, промыл рану спиртом, затем прокаленным на огне ножом осторожно выковырял из раны песок и мелкие камешки и залил рану йодом. От боли ребенок закричал. Я туго забинтовал рану. Вечером, вызванный кем-то из селения, прибежал марабу — старый, слюнявый, грязный, с бельмом на глазу, — явился со своими инструментами, снадобьями, амулетами и заговорами. Я не пустил его: маленький африканец взволновал меня острой жалостью, и я с особо неприязненной недоверчивостью отнесся на этот раз к медицинскому опыту жрецов, хотя знаю, что хранит он некоторые секреты, еще не открытые белыми. Ночью мальчик начал бредить, и я ни на шаг не отходил от него, давая ему питье, успокаивая его, гладя его курчавую головенку. К утру он стих. Мне показалось, что он умирает, и спазма перехватила мне глотку. Нет, это был короткий сон, и скоро больной очнулся, облизал запекшиеся губы и опять попросил пить… Он лежал потом четверо суток, медленно поворачивая голову из стороны в сторону, тихо стонал и часто впадал в беспамятство. Его била лихорадка: он потерял много крови, а я все боялся, что зубы чудовища отравили его кровь.

Лечение и неотступное наблюдение сделали свое дело: рана начала заживать. Через месяц мальчик поднялся с кровати. У него все-таки оказалась задетой кость, и он остался слегка хромым на всю жизнь. Я без жалости и нежности не мог смотреть на маленького инвалида, опиравшегося на самодельный костылек, давно забывшего о страшном происшествии и с веселой беззаботностью попрыгивавшего возле палатки.