Десант на Эльтиген - Василий Гладков

— Ну ладно, пошли, Иван, — окликнул я Байбубинова, и мы втроем — Иван, я и адъютант Виниченко — вышли из блиндажа на улицу.

Вокруг было темно и тихо. Отдельные выстрелы лишь подчеркивали спокойствие, опустившееся вместе с темнотой на плацдарм. Немцы ночью не наступали.

Капитан Виниченко шел впереди. Его рослая фигура казалась огромной на фоне черного, со звездами, неба. Капитан был кубанским казаком, из станицы Ильинской. Удалой человек. Однажды пришлось нам с ним верхом ночью преодолевать минированную дорогу под Новороссийском, в районе Волчьих Ворот, и там я увидел, что капитан умеет играть со смертью в прятки: на галопе он первым проскочил минное поле. КП полка занимал небольшой бетонированный капонир в ста метрах от западной окраины Эльтигена. Раньше, при немцах, в нем был наблюдательный пункт командира роты. Добротное помещение. Не на один день делалось!

— Вы, Григорий Даргович, как погляжу, прочно устроились! — приветствовал я Блбуляна. Он сидел за небольшим столиком вместе с Афанасьевым и начальником штаба полка Склюевым. Когда мы вошли, командиры встали, подполковник поспешил навстречу.

— Не жалуюсь, товарищ комдив! Днем в наш блиндаж было прямое попадание авиабомбы. Как видите, живы, целы и трещин нет.

— Полковник Копылов докладывал, что вы сегодня особенно отличились, майор, — сказал я, пожимая руку Афанасьеву. Он привычно вытянулся, собираясь ответить как положено, но я его остановил:

— Хотел бы видеть вашего знаменитого Хасанова. Пошлите за ним, майор.

У Афанасьева дрогнули желваки на скулах. Блбулян, стоявший сзади, сказал:

— Не сможет он прийти, товарищ комдив.

Дважды раненный, Хасанов оставался в строю. На исходе дня он опять стоял в окопе со своей бронебойкой. Танк приближался, стреляя на ходу. Разорвался снаряд, исковеркал ружье, оглушил сержанта. Он опамятовался, взял в руки две противотанковые гранаты и пополз навстречу машине.

— Последнее, что мы видели, — говорил Афанасьев, — сержант приподнялся на колено и послал одну за другой обе гранаты. Танк встал. Хасанову пробило грудь, а он бросал. Полумертвый бросал. Одну! Потом другую!.. Потом упал. На людей нельзя было смотреть, товарищ полковник. И когда был дан приказ "В атаку!" — все дружно ринулись вперед. Сейчас Хасанов в медсанбате. Все еще без сознания.

Майор сильно переживал. Он рассказывал негромко, без жестов, понимая, что не требуется ничем подчеркивать то, о чем говорит.

— Хороший у вас замполит, Григорий Даргович, — шепнул я Блбуляну.

Все примостились за столом, и мы поработали полчаса.

Шла вторая ночь на плацдарме. За ней придет день. Все, сидевшие за столиком в добротном немецком капонире, знали, что такое день на "Огненной земле". 1 и 2 ноября полк потерял треть своего состава. Правофланговый батальон капитана Солодуба угрожающе поредел. Солодуб был ранен, командование принял П. П. Корабельщиков. На батальон навалился 90-й полк 98-й немецкой дивизии. Немцы, убитые перед передним краем в первой, а потом во второй траншее, принадлежали к разным батальонам этой части. Блбулян считал, что 90-й немецкий полк основательно потрепан, но это было для нас небольшим утешением: противник имел возможность восполнить убыль, а мы…

Блбулян настаивал на том, чтобы сузить участок обороны полка за счет правого соседа. У меня было другое мнение. Учтя результаты сегодняшнего боя, немцы будут с утра наносить удар по левому флангу 39-го полка. Значит, нужно увязать с ним стык, дать побольше огневых средств на правый фланг, полностью его заминировать и быть готовым помочь Ковешникову.

— Пленных нет?

— Нет, только убитые, — смущенно ответил Склюев. Он недавно пришел на штабную работу, и ему приходилось учиться в бою. Я спросил майора:

— Какой промах допустил сегодня противник?

— В таком бою, — ответил он, — трудно было разобраться, какой у него промах.

— Его промах вот в чем заключался, — сказал я. — Противник атаковал не одновременно и тем дал нам возможность маневрировать огнем и силами. Если бы утром первый удар был нанесен одновременно с запада и с юга, ничто бы нас не спасло. Немцы, видимо, не приняли нас всерьез, думали, что хватит нам и одного удара. Вы врага проучили. Ждите завтра двойного удара. К этому мы должны серьезно подготовиться за ночь.

Григорий Даргович собрался идти с нами в батальоны. Я сказал, что не надо. Вид у него был неважный: беспредельная усталость в каждой черте лица.

— Вы не больны? — спросил я у него.

— Нет, просто третьи сутки не спим. Уездились.

— Мы пройдем сами, а вы ложитесь часа на два. Блбулян усмехнулся. Я повернулся к Афанасьеву:

— Товарищ майор, вот вам партийное поручение, Обеспечить, чтобы командир полка поспал два часа, Об исполнении доложите в двадцать четыре ноль-ноль. Проводите нас немного.

На улице Афанасьев осторожно спросил:

— Вы скажите нам, товарищ командир дивизии, в чем же дело? Почему десант севернее Керчи не высаживается? Почему нам не подбрасывают подкрепление? Я… люди спрашивают. А что отвечать?

— Подкрепление подойдет сегодня ночью, — сказал я. — А насчет Керчи пока ничего не известно. Так и отвечайте: пока неизвестно. Как только нам сообщат, сразу поставим вас в известность.

В траншее 1-й роты солдаты и офицеры рассказали нам, насколько точно артиллерия и авиация били по боевым порядкам противника. Поредевшие ряды немцев рота подпустила на 50 метров, а потом расстреляла пулеметным и автоматным огнем. Настроение у людей бодрое, и большую роль в этом сыграло то, что весь день они чувствовали мощную поддержку Тамани. Дивизия была одна на маленьком клочке Керченского полуострова, на первой пяди освобожденной крымской земли, но нас подпирала, поддерживала Тамань. Результаты ее работы были у всех на глазах, и люди не чувствовали, что они одни.

Я обратил внимание всех командиров роты на то, что траншеи плохо оборудованы. Рыть поглубже! Матушка-земля сбережет нас. Завтра придется выдержать бой такой же, как сегодня, а может быть, еще тяжелее.

По первой траншее мы прошли до правого фланга 31-го полка. В окопах 3-й роты застали Клинковского. Он собрал командиров и давал указания по организации огня и минированию впередилежащей местности. При встрече на КП дивизии он мне показался совсем молодым. На самом деле ему было лет тридцать пять. Скупой свет молодого месяца позволял различить энергичные черты лица, а голос, дававший указания, был неожиданно мягок, с учительскими интонациями. Клинковский показал нам два танка, которые подорвались на минах перед оборонительным рубежом роты. Он рассказывал своим мягким голосом, что мины были поставлены ночью. Их сняли с берега и поставили здесь. Я понимал, что комбат говорит не для меня, а для солдат, стоявших поблизости. Покажем, дескать, ребята, начальству, что и мы не лыком шиты. Клинковский знал, что я это понимаю. Знали и солдаты, и они с видимым удовольствием своими веселыми репликами показывали, как ловко у них в роте вышло, что фашистские танки подрывались на фашистских минах.

Я спросил у майора, будет ли он в каждой роте вот так же давать указания. Он ответил отрицательно. 3-я рота, в которой мы находились, обороняла основную высоту. Как раз ту ключевую высотку, о которой Клинковский докладывал прошлой ночью на КП. Потеряешь эту позицию, не удержать тогда всей южной окраины Эльтигена. Поэтому комбат занялся с 3-й ротой, а по другим он собирался просто пройти и проверить выполнение земляных работ и организацию огня.

— Вы, случаем, не были, товарищ Клинковский, на Малой земле под Новороссийском?

— Нет, не пришлось. А что?

— Метод мне ваш нравится. Слушаю вас, и кажется, что мы с вами прошли одну боевую школу.

— Нет, на Малой земле не был, — повторил майор, помолчал и добавил: — Я Севастополь оборонял.

— О! Вот где была ваша академия. Тяжелая. Ну да ведь и опыт, там полученный, ничем не заменишь… Скажите, не пройдут здесь завтра немцы?

— Могут пройти, товарищ комдив. Через трупы пройти могут, а пока мы живы не пройдут.

Много лет миновало с того времени, а картина той ночи, точно живая, стоит перед глазами. Глубоко отрытая траншея. Умело отрытая. Нечеткие громадины двух танков, застывших невдалеке. Дружная группа солдат, симпатизирующих своему комбату. И он сам — ладный, энергичный офицер, рассудительно хозяйничающий на своем участке.

Севастополец! За такими командирами люди пойдут в любой огонь.

Во второй роте нас встретил солдат. Свой доклад он закончил словами:

— …Докладывает командир первого взвода рядовой Попов.

— А где же у вас офицер и сержанты?

— Лейтенанта сегодня утром, тяжело раненного, отправили в медсанбат. Сержантов уже двое суток нет: погибли при высадке. Пришлось заступить в командование мне.

— Как прошел день, товарищ комвзвода?