Отель Вавилон - Имоджен Эдвардс-Джонс

— В чем же тогда дело? Хочешь, чтобы тебе поаплодировали?

— Ну, если совсем чуть-чуть. — Салли торжествует. — Я только что провернула великое дело: в воскресенье у нас крупная свадьба, приглашенных — пятьсот пятьдесят человек!

— В воскресенье? — спрашивает Тони.

— Кто это женится в воскресенье? — интересуюсь я.

— Очень милая парочка евреев откуда-то из северной части Лондона, — отвечает Салли.

— Замечательно. — Адриан расплывается в улыбке. — Молодец, Салли.

— До сих пор поверить не могу, — говорит она. — До последнего было не ясно, кого они предпочтут: нас или «Мандарин ориентал». Пришлось скинуть им пару тысяч, но их мы спокойно доберем на откупоривании.

Большое преимущество крупных торжеств — откупоривание. Отель вправе снять с клиента до десяти фунтов просто за то, что официант подаст и откупорит бутылку вина или шампанского, закупленного самим клиентом. Забавно. Со спиртным надурить можно даже дважды. Сказать, что выпили сорок бутылок, когда на самом деле — всего тридцать две. Помню, после свадьбы, которую у нас сыграли совсем недавно, Адриан вписал в счет восемьдесят пять бутылок, хоть откупорить пришлось только шестьдесят пять. Еще празднующие выпили лишь сто двадцать бутылок воды, а мы взяли плату за двести. Подсчитывать ведь никто не станет. И потом, если ты настолько богат, что выкладываешь сорок тысяч на свадьбу, разумеется, ты не пойдешь посреди ночи в недра гостиницы, чтобы проверить, сколько там пустых бутылок. А уж как воруют в дни подобных торжеств! Не поверите, пока не увидите собственными глазами. Помню, одному моему товарищу, когда праздновали чью-то свадьбу, пришлось работать тридцать часов подряд, зато он умудрился стащить аж восемь бутылок «Дом Периньон». Заворачивал каждую в кухонное полотенце и, делая вид, что идет в уборную, по одной уносил бутылки в шкафчик, где хранилась его одежда. Еще отелю выгодно, когда заказывают большое помещение. За час аренды берут от трехсот фунтов, а если клиент вообще не нашелся бы, зал просто стоял бы пустой. Банкеты, церемонии награждения, конференции и свадьбы для гостиниц хороши во всех отношениях.

Мы с Тони поздравляем Салли, выходим из офиса Адриана и возвращаемся в вестибюль. Показываю Тони распечатку письма. Посвящать его в разного рода сплетни немаловажно — чтобы он был к тебе расположен. Мне все время приходится одергивать себя, дабы не стараться сделать его своим лучшим другом чересчур явно.

Выходя из стеклянных дверей, мы оба застываем на месте. Ни он, ни я не знаем, куда девать глаза. Тони едва заметно фыркает, приводя себя в норму. Я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони, и иду за стойку.

— Добрый день, — произношу я.

Две сплошь покрытые бинтами головы поворачиваются в мою сторону. На лицах обеих темные очки — клиентки явно только что из больницы, где делали подтяжку лица.

— Здравствуйте, — мямлит одна из них, но тут же содрогается от боли и, видимо, сожалеет, что раскрыла рот.

— М-м-м, — мычит вторая, шаря в кармашках кошелька в поисках кредитной карты.

— Вы намерены остановиться у нас на четыре дня, правильно? — спрашивает Лиз, глядя в разложенные на стойке бумаги.

— М-м-м, — произносит в знак согласия более высокая женщина.

— Чудесно, — говорит Лиз с таким видом, будто не видит перед собой ровным счетом ничего необычного. — Поселим вас в смежные комнаты, чтобы вы могли общаться.

— М-м… хм… — опять отзывается та, что повыше.

— Джез отнесет ваши сумки. Помните: наклоняться вам обеим строго запрещается. — Лиз улыбается. — Надеюсь, завтра боль поутихнет.

Обе клиентки очень медленно идут к лифту.

Мы привыкли видеть среди своих постоялиц женщин после пластических операций. Они вселяются обычно днем, приезжают прямо от врача. Только видеть их — каждый раз потрясение. Вообще не знаешь, куда смотреть. Ведь невозможно не заметить губы, которые походят на рот пантомима, изображающего утку. Или два дирижабля в районе груди, которые вплывают в отель на час раньше их обладательницы. Во всем этом есть что-то безумное. По-настоящему смешит лишь то, что им кажется, будто в солнцезащитных очках они выглядят не столь ужасно.

Англичанки склонны действовать на пару. Две подружки вместе ложатся под нож — в каком-то смысле разнообразят жизнь, состоящую из светских ленчей и подобных скучных развлечений. Иностранок утягивают и режут по одной, но их сопровождает свита, порой даже несколько маленьких детей. Три-четыре дня оперированные не показываются на глаза, питаются супами, которые заказывают в номер, потом едут куда-то на Харли-стрит забрать вещи, возвращаются и как ни в чем не бывало выписываются из отеля. Большинство во время пребывания у нас не отвечают на звонки и не принимают посетителей. Уезжают инкогнито, как и приезжают, готовые представить на суд скептически настроенных, но изумленных друзей свои новые лица, губы, ягодицы или грудь.

— Такое впечатление, что это адски больно, — говорит Лиз, когда закрываются двери лифта.

— Шоу уродцев, — произносит Тони, садясь за стол. — Одна, похоже, обновила еще и задницу. Конечно! На кой хрен цеплять на физиономию застывшую маску испуга, если зад болтается где-то у коленок?

— Тш-ш… — шипит Лиз. — Как бы не услышали.

— Услышали? Сквозь такую обшивку? — Я смеюсь, снимая с телефона трубку.

15.00–16.00

Стоим с Лиз за стойкой и обсуждаем, какие части собственных тел хотели бы увеличить, уменьшить, подтянуть либо разделить. Она начинает перечислять свои недостатки, о которых раньше я как-то не задумывался. Ей кажется, что у нее слишком толстые икры, а плечи, напротив, худоваты. Раньше, признаться, я не обращал на эти места никакого внимания. Еще она с удовольствием убрала бы мешки из-под глаз. Высказываю предположение, что они от тяжелой работы. И теперь, когда Лиз сама на них указала, к сожалению, вынужден согласиться: нижние веки ей не мешало бы немного укрепить. Она ведь молодая, очень симпатичная девушка, и, если бы не мешки, по ней никогда не сказал бы, что работа у нее не из легких. Лиз поднимает трубку, улыбается, советует кому-то включить в номере телевизор, а я все думаю и думаю про ее мешки.

Внезапно в вестибюль вылетает Джеймс. Его волосы, подстриженные, как у Хью Гранта, колышутся, пока он идет к стойке.

— Привет, — говорит он.

— Здорово, — отвечаю я.

— Мой поставщик икры еще не появился? — спрашивает Джеймс с непривычно беспокойным видом.

— Нет.

— Черт! — Он наклоняет голову, и челка спадает ему на лоб. — Шеф-повар не дает мне покоя. Наш друг техасец заказал ведро икры, хочет, чтобы к его приезду оно стояло во льду, в номере.

— Хм, — отвечаю я.

— Такие вот дела. — Джеймс кивает и поднимает глаза к потолку. — Я вляпался в дерьмо.

— А как он выглядит?

— Кто?

— Поставщик икры.

— О! — восклицает Джеймс. — Не имею понятия. Сказали, он угрюмый, славянской наружности, может, даже несколько потрепанного вида. Зовут не то Сергей, не то Саша. Не знаю, я с ним не встречался. Его координаты дал мне один приятель, который тоже работает в ресторанном бизнесе.

— Понятно.

— Понаблюдаешь за всеми, кто приходит, ладно? — просит Джеймс.

— Конечно, — киваю я.

— Я и сам буду периодически выглядывать, но все время тут торчать не могу — удалось отыскать «Пулиньи Монтраше» 1980 года по вполне сносной цене. Не хочу, чтобы оно попало в лапы козлам из «Дорчестера».

— Конечно.

— А еще мне пообещали что-то там сорок второго года.

— Здорово. — Киваю. Вина времен Второй мировой войны в наши дни на вес золота.

— Да, — говорит Джеймс, уже шмыгая назад в стеклянную дверь. — Еще как здорово!

— Если кто-нибудь появится, я тебе позвоню.

— Спасибо! — отвечает Джеймс. — Ты настоящий друг.

Размышляя, каково бы это было — в самом деле считаться другом Джеймса, замечаю целую толпу кухонных работников, проходящих гуськом перед гостиницей. Некоторые в белых форменных одеждах и голубых либо клетчатых штанах, остальные в джинсах, толстовках и легких куртках; от холода все втягивают голову в плечи. Компанию сопровождают облачка сигаретного дыма.

У ребят начался перерыв. Везет же. За пинту пива или рюмку водки, чтоб взбодриться, я отдал бы сейчас что угодно. В полном распоряжении поваров целых два часа, и, уверен на сто процентов, большинство из них направляются в пивную.

Ехать домой почти нет смысла. Когда я только начал работать на кухне и еще ни с кем не сдружился, пару раз поступал именно так и лишь после осознал, что совершаю ошибку. В метро всю дорогу до дома проклевал носом, то и дело роняя тяжелую от усталости голову на собственное плечо, приехав, успел лишь сварганить себе бутерброд и съесть его перед телевизором, по которому шли мультики. Затем поспешил назад и снова спал в метро. Вскоре до меня дошло, что два часа свободного времени лучше тратить на более занятные дела.