Мальчик, птица и гробовщик - Матильда Вудс

– Вы только взгляните на это! – восклицали мужчины, когда перед ними открылись невиданные доселе чудеса Изолы.

– Он говорил правду! – вскричали они хором.

Спустя несколько секунд после того, как им открылись все эти диковины, мужчины бросились расхватывать их. Они набивали карманы шоколадными камнями; пихали жемчужные снежинки в баночки из-под джема и заталкивали частицы никогда не гаснущего огня в свои темные фонари. Потом люди стали закидывать веревки в небо и притягивать летающих коней к земле, бросать танцующих рыб в шляпы и вытаскивать плавающих птиц из водоемов. Нагрузившись так, что больше уже не могли ничего унести, они потащили яркие диковинки Изолы в свой серый скучный мир внизу.

Мужчины решили никому не говорить о чудесах, которые они обнаружили. Но потом один из них напился и рассказал все своей жене, а та обо всем поведала другим. И вскоре об этой горе пошла молва. Изола действительно существовала, и за небольшую плату можно было приобрести одну из ее диковинок: рубиновый цветок за пять золотых монет, шоколадный шар – за три, а за десять золотых и три серебряных монеты продавался фонарь с никогда не меркнущим светом.

Но была одна вещь, которой не торговали на улицах. Ее продали с аукциона тому, кто предложил самую высокую цену – три тысячи золотых монет.

Карта, которая вела к Изоле, досталась мэру одного северного города. Но сам он, как это ни странно, вовсе не собирался взбираться на гору Изола. Вместо этого мэр приказал целой армии переписчиков сделать десять тысяч копий с карты, которую он приобрел. Потом он разослал эти карты по всему миру и продал все экземпляры до единого. Таким образом, даже не ступив на гору Изола, мэр стал богатейшим человеком в мире.

Но количество карт продолжало расти. Мужчины и женщины, купившие свои экземпляры у мэра, делали собственные копии. Так что спустя пять лун с тридцать третьего дня рождения Гио каждая семья в этой стране уже была знакома с картой, которая вела к Изоле.

Тито учит буквы

После того как поползли слухи о ребенке мисс Бонито, Альберто стал еще внимательнее следить за тем, чтобы Тито не выходил из дома. Он не хотел беспокоить мальчика, поэтому держал слова сестер при себе. Кто знает, может, мистер Бонито прекратит свои поиски в Аллоре и уедет, а Тито даже не поймет, что его отец был здесь.

К счастью, Альберто не приходилось ломать голову над тем, чем бы занять мальчика. Как только пошли слухи, он начал учить его читать. Гробовщик еще не встречал никого, кто бы с таким рвением стремился узнать что-то новое. Тито был похож на морскую губку, пролежавшую на земле десять лет; когда ее наконец бросили в море, она стала жадно впитывать в себя все знания, бурлящие вокруг.

Альберто дал Тито старенький букварь, по которому сам учился читать пятьдесят лет назад. В первый же день мальчик выучил буквы до F. Он был так взволнован собственными успехами, что не мог уснуть до трех часов ночи, а в шесть утра уже вскочил с постели и стал учить букву G.

Тито был так этим поглощен, что ему было не до рассказов; он даже забросил книгу об Изоле. Теперь мальчик все вечера напролет сидел на кровати вместе с Фиа, которая с гордостью слушала, как он разучивает алфавит.

Пока Тито занимался букварем, Альберто спускался вниз и работал над своим гробом. Но однажды вечером, обрабатывая кусок тополя и делая из него ручку, он остановился.

Альберто повертел дерево в руках, покрутил его и потрогал. Когда его старые пальцы наконец замерли, он видел перед собой уже не ручку гроба, а то, что могло бы получиться взамен, если немного ее переделать.

В половине седьмого утра Альберто разбудил громкий вопль.

– Смотри, Фиа! – воскликнул Тито в комнате напротив. – Это же лодка. Настоящая деревянная лодка. Она мала для меня, но в самый раз для тебя.

Альберто услышал звук шагов по коридору. Спустя мгновение в дверь его спальни робко постучали.

– Альберто, – прошептал Тито, – можно войти?

– Конечно. – Гробовщик сел в кровати при виде Тито и Фиа, ворвавшихся в его комнату.

– Смотри, – сказал Тито, подбегая к гробовщику. – Смотри, что я нашел в ногах своей кровати. – Он протянул небольшую деревянную лодку, пахнувшую свежей стружкой. – Это ты ее сделал? – спросил он.

Альберто сонно кивнул. Он не спал всю ночь, вырезая лодочку и закрепляя на мачте парус из куска материи.

– Это мне? – спросил Тито таким голосом, словно боялся, что у него вот-вот заберут игрушку.

– Конечно тебе.

– У меня раньше никогда не было своих игрушек. – Тито посмотрел на лодочку, потом снова поднял глаза на Альберто. – А что с ней делать?

– Да просто играй с ней.

– А куда ее класть, когда я с ней не играю?

– Да куда хочешь.

– А… а… – Тито очень хотелось задать еще один вопрос, но он колебался. – А она плавает? – спросил наконец мальчик.

– Я не знаю. Может, проверим?

Тем вечером, спустившись в мастерскую, Альберто отодвинул свой гроб и смастерил деревянный поезд с пятью вагончиками. Следующим вечером он вырезал набор миниатюрных птичек, которые вкладывались одна в другую. И через некоторое время у Тито было уже столько игрушек, что Альберто пришлось сделать огромный сундук для их хранения.

Если по вечерам гробовщик мастерил для Тито игрушки, то днем он часто проводил время с мальчиком. Они играли в шарики на кухне, в жмурки – в мастерской и в прятки – по всему дому. С их губ практически не слетало ни звука, поскольку они боялись, что сестры в соседнем доме могут что-то услышать, но, несмотря на тишину, их дни проходили весело, и впервые за тридцать лет дом на вершине Аллорского холма снова наполнился радостью и счастьем.

Обещание Альберто

Хотя Альберто не составляло никакого труда держать Тито в доме, он не мог запретить ему посещать могилу матери. Поэтому по ночам, когда единственным свидетелем их вылазок была луна, они выбирались на кладбище на вершине холма.

Тито шел на могилу своей матери, а Альберто – к своей семье. Иногда мальчик шепотом пересказывал события целых дней за одну ночь, и длилось это часами. Гробовщик не знал, о чем он говорил, и хотя ему было очень интересно, никогда не спрашивал мальчика. Эти слова предназначались только для мамы Тито.

Однажды ночью мальчик разговаривал так долго, что часы на башне