Как я ловил диких зверей - Чарльз Майер

Малайцы путешествуют налегке. Они взяли с собой только по лишнему саронгу, скрутив его на голове в виде тюрбана. Некоторые из них захватили остроконечные китайские шляпы. Они иногда надевали их от солнца, но чаще употребляли вместо корзин, чтобы держать в них орехи бетеля и табак. У всех за поясом были паранги — тяжелые восемнадцатидюймовые ножи. Малаец без ножа — не малаец.

Я привык сводить мои запасы к минимуму. Рис, сушеные фрукты, ружья, большое количество патронов, рубахи, брюки хаки, носки, сапоги, матрац, непромокаемые одеяла и сетка от москитов — вот почти и весь список. Я также брал с собой заступы и кирки для рытья ям. У кормы пристроили каянг, чтобы защищать меня от палящего солнца. В грузовой лодке Хси Чуай поместил свой неизменный ящик с песком для стряпни.

На закате мы тронулись в путь. Хаджи и толпа провожающих стояли на берегу и желали нам счастья. «Саламат джалан» (счастливого пути) и «энтонг» (всякой удачи) неслись нам вслед.

Лодка Абдула Рахмана шла впереди, указывая фарватер. Для того чтобы править рулем, не требовалось особого знания реки. Она была достаточно глубока для наших лодок, которые сидели в воде всего фута на полтора. При обыкновенном течении лодка с четырьмя гребцами шла очень быстро. Когда течение было чересчур сильно, гребцы оставляли весла и брались за шесты. Двое гребцов становились на нос, втыкали свои бамбуковые шесты глубоко в дно реки, потом напирали на них плечом и шли по направлению к корме по краю выдолбленной лодки, имевшему около шести дюймов в ширину. Они отбивали такт своими босыми ногами, всей тяжестью налегая на шесты, и лодка спокойно продвигалась вперед. Когда они доходили до конца, где уже не было опоры, вторая пара гребцов начинала то же от носа, и таким образом ни минуты перерыва не было. Сменяя друг друга, они вели лодку и выводили ее против сильного течения в более спокойные воды.

Час за часом мимо нас проплывали все те же картины: густые джунгли, спускавшиеся к самому берегу реки, точно две бесконечные зеленые стены, изредка прерываемые песчаными отмелями. В тех местах, где река становилась уже, ветки и вьющиеся растения смыкались над ней, образуя над нашими головами зеленые арки. Порой слышались вой тигра или леопарда, неприятный крик павлина или карканье и трескотня клюворога. Иногда доносились нежные звуки — песни певчих птиц, но их скоро заглушала болтовня обезьян. Большой журавль торжественно смотрел на нас несколько минут, потом захлопал крыльями и снялся с места. На песчаной косе стоял кабан, пришедший напиться.

Мы плыли ночью и ранним утром, а в зной спали.

Только на второй день нам встретился кампонг. Мы причалили к берегу. Приятно было выйти и размять ноги. Абдул и его люди отправились за бамбуковую ограду навестить своих приятелей. Мои люди остались со мной перед оградой. Забавно мне было смотреть на их кривлянье!

Они отлично знали, что за ними наблюдают женские глаза. Все они выставили напоказ свои ножи. Головы держали гордо, спину выпрямили. Отпускали для невидимых слушательниц шутки, очень вольные притом. Время от времени слышался подавленный девичий смех. Мои молодцы даром тратили драгоценное время, им давно следовало спать.

Вечером на шестой день мы приблизились к кампонгу Абдула Рахмана. Даже на расстоянии я увидел, что его расположение на редкость удачно. Почва была песчаная. Река в этом месте неглубока. Кокосовые деревья растут в песке, а крокодилы его ненавидят. Они любят глубокую воду и густой ил. Племя Абдула Рахмана сумело выбрать себе жилье.

На берегу собралась толпа. Кампонг, конечно, ждал возвращения своего старейшины и готовился к нему: и вдруг — вместо одной лодки — целых три. Мой каянг сразу сказал им, что едет европеец, потому что туземцы никогда не стараются защититься от солнца. Когда мы приблизились на достаточное расстояние, я увидал испуганные лица. Единственное, что они могли подумать, это то, что я прибыл от голландского начальника для сбора какого-нибудь налога или какого-нибудь допроса, о чем — они не знали. Я никогда не видел туземцев в таком испуганно-встревоженном состоянии. Однако со всеми проявлениями почтения они вытащили мою лодку на берег.

Абдул Рахман подождал, пока мы все высадились и толпа окружила его. Тогда он возвестил:

— Туан — мудрый пауанг. Никакой зверь не может отнять у него жизнь. Он приехал, чтобы убить всех диких зверей в джунглях. Он свершает чары — я видел сам.

Толпа молчаливо расступилась, чтобы пропустить меня и моих людей. Туземцы были преисполнены благоговейного ужаса.

Абдул поместил меня в своем жилище. Пока я сидел на веранде, его женщины занялись отчаянной чисткой и уборкой. Мои пожитки вносило множество народу. Хси Чуай позволил им нести все, кроме ружей: за ними он присматривал лично. Каждый мужчина, юноша и мальчик добивался чести нести какую-нибудь вещь, принадлежащую туану. Я слышал, как они переговаривались: «Он не голландец», и добавляли: «Он может совершать чудеса: пенг-хулю видел сам».

Абдул Рахман в Палембанге слышал очень преувеличенные рассказы о моих подвигах и сам еще приукрасил их. Если бы тут был кто-нибудь из людей моей расы, я, наверно, испортил бы всю свою игру: не удержавшись, переглянулся бы и засмеялся. Но теперь я торжественно разрешил вознести себя на пьедестал и поклоняться мне. Они хотели, чтобы я сейчас же отправился в джунгли, но я объяснил им, что нуждаюсь в отдыхе. Им всем, однако, задал работу. Я сказал Абдулу, что мне нужно огромное количество ратана длиной, по крайней мере, футов в тридцать и что, кроме того, его люди должны нарубить мне прямых молодых деревьев дюйма в два толщиной и не меньше двенадцати футов длиной.

Пока все это делали, я решил пройтись в джунгли на разведку и осмотреться хорошенько. Я взял с собой десять человек и Абдула с тремя из его людей.

Нигде я не видел столько красных муравьев, как в этой местности. Мы все время только и смотрели, чтобы не наступить на их кучи. И нигде в джунглях не видел я столько змей. Пифоны[6] свешивались с деревьев, как толстые канаты, и так похожи были по окраске на ветки и листья, что требовалось огромное напряжение зрения, чтобы уберечься от них. Мы прошли очень немного, как вдруг передовые стали как вкопанные.

— Римау ада! (Тигр!) — закричали они.

Тигра застали врасплох, и он был, вероятно, удивлен не меньше нас, потому что этот зверь редко встречается днем. Люди отскочили назад, и я остался впереди всех. Обыкновенно в джунглях я в руках не ношу ничего, кроме паранга. Мое ружье нес Абдул, который шел позади меня. Он протянул мне ружье вперед, и я схватил его. Это было мое первое испытание на глазах у туземцев. Момент был крайней важности. Тигр-красавец был от нас футах в ста. Он поднял хвост. Я знал, что тигры всегда поднимают хвосты перед тем, как кинуться на жертву. Через секунду он испустит свой, похожий на кашель, рев и одним прыжком отделится от земли. Я десятки раз слышал этот рев. Он положительно парализует. Ни человек, ни животное не могут слышать его спокойно. Но рев так и не раздался. На груди полосатого красавца было снежно-белое пятно, как всегда у тигров, будто созданное специально для охотников. Я быстро, но внимательно прицелился и прямо в это пятно всадил страшную разрывную пулю. Тигр взвыл, захлебнулся и покатился по траве.