Сказ о змеином сердце, или Второе слово о Якубе Шеле - Радек Рак

даже тогда, когда ветер развеет все прекрасные Бескиды в прах, и снова придут льды, и его снова затопят моря. Если только раньше не кончится время и не вспучится солнце, чтобы пожрать землю. Тогда король проснется, чтобы быть свидетелем конца, как некогда был свидетелем начала.

– И ты полагаешь, что место сердца Змеиного Короля – в груди этого молокососа? – рявкнул первый змей.

– Первый встречный не получит сердце Короля, – сказал самый большой змей. – Оно спрятано и охраняется. Если он сумеет его достать, он докажет, что он не такой уж и молокосос.

– Охраняется? – простонал Куба. Не так он представлял себе исполнение желаний. В рассказах Старого Мышки все происходило куда проще, фокус-покус, и желание сбылось. Однако парень уже успел убедиться, что в жизни все идет не так, как представлялось; особенно если ты хам, сын хама и хамский внук. – Кем охраняется?

– Не утруждай себя этим сегодня, – мягко заметил седой змей и подполз ближе. – Нелюдим обо всем тебе расскажет. Просто помни, если ты действительно хочешь найти сердце, не торопись и не ищи славы. Теперь спи и доверься змеиной благодарности.

– Нелюдим? Тот, что из сказки?

Но змей не ответил, он только продолжал ползти, все ближе и ближе, направив на парня взгляд, неподвижный и свинцовый, как пруд посреди котловины. Кубе казалось, что он тонет в этих глазах, как в воде, и не было уже ничего, кроме этих глаз. Сон, безмерно глубокий сон стал накатывать на него.

– Спи.

Парень моргнул и понял, что действительно смотрит на пруд. Мшистая котловина стояла тихая и спокойная, и вокруг не было никаких змей.

Ошеломленный, он отошел от водной глади. Устроился в мягком мху на каменном уступе, много выше дна котловины, на случай, если водоем окажется мофетой или другим зачарованным источником, которых полно в Бескидах. Он заснул, и ему ничего не снилось. Тихая ночь плыла по миру, душистая и необычно теплая, словно это был не ноябрь, а июнь.

Утром все казалось странным сном, какой бывает, если съесть слишком много буковых орешков. Его мучила страшная жажда, но пить из зачарованного источника он опасался, и потребовалось немало времени, чтобы найти в лесу ручей. Он пил и пил; вода была сладкой, а под зубами скрежетали мелкие песчинки. Он пил еще долго после того, как утолил жажду, потому что ничто лучше не обманывает голод, чем вода, а поздней осенью в лесу трудно найти что-нибудь поесть.

– Вовсе нет, – отозвался кто-то за его спиной. Куба резко обернулся и увидел змею, обвившуюся вокруг буковой ветки. – Иди вдоль ручья, и ты дойдешь до терна. Люди не помнят об этом месте, и никто не ходит туда собирать терновник. Когда-то здесь стояла деревня, но давным-давно все умерли от чумы, и даже растущие там деревья слишком молоды, чтобы помнить людей. Если ты хорошо поищешь, то найдешь немало диких яблонь и боярышника. Всю зиму растут в лесу опята и вешенки. Я могу указать тебе места, где зимуют землеройки и полевки. Их мясо сочное и вкусное. Ты не умрешь в лесу с голоду, друг змей.

Куба повернулся к змее спиной. Сплюнул на землю. Он устал от змей и колдовства, воспоминания о них были ему совсем неприятны.

– Вверх по ручью, говоришь? Тогда я пойду вниз.

Так он и сделал, не оглядываясь.

Куба шел не очень долго, солнце еще не успело подняться высоко, когда он выбрался из леса к лежащей в долине деревне, а точнее, к хутору из нескольких покосившихся хижин, крытых по-бедняцки дерном. Где-то скрипнула дверь, залаяла собака; в утреннем воздухе звуки неслись далеко, ясные и чистые. До Кубы долетел запах человеческого жилья: дыма, печеного хлеба, куриного навоза. Все вроде знакомое, но при этом чужое, будто из другого мира.

Потому что на самом деле это был уже не мир Кубы.

Он понюхал еще немного и двинулся обратно в лес. Вверх по течению.

XVIII. О лесе

Сказывают, что буковый лес, берущий свое начало в веселой долине Вислоки, тянется через все Бескиды, а Бескиды простираются до края света, дальше же нет ничего, кроме Черного моря. Лес – это отдельный мир. По нему можно бродить годами, а он кормит и одевает того, кого пожелает. Трудно завоевать доверие Карпатской пущи – она недоверчива и замкнута в себе, а буки все время таращатся на путника глазами-сучками. Трудно – но для змеиного друга открыт любой лес, и особенно тот, что растет на спине Короля, Змея-Отца.

Друг змей легко найдет пищу в Бескидском лесу даже в ноябре, когда лес кажется мертвым, но это обман, потому что соки все еще гудят под корой деревьев. Буковые орехи, которые совсем не вредят, если только не есть их слишком много сразу; опята, безвкусны в сыром виде, но их можно сварить в одном из горячих серных источников; корни дикой моркови и корневища заячьей капусты; мелкие и нервные существа, чье предназначение умереть ночью с писком в клыках и когтях более сильных животных, потому что таков закон леса, – все это тут есть. А когда придут морозы, и лес покроется первым снегом, как раскрошенной облаткой – тогда друг змей может набить брюхо смолой и хвоей лиственницы и закопаться под лесную подстилку в одном из оврагов или в яму под поваленным буком и проспать все мрачное время, пока зима не отступит, а лес вновь не порастет ветреницей.

XIX. О белой тьме

Сказывают, что Куба провел эту зиму в лесу, проспав в яме, как барсук; но есть и такие, которые утверждают совершенно другое.

Это случилось на межсвяточье, то есть во время между польским и русским Рождеством. В Бескидах Бог рождается дважды, один раз для поляков и во второй раз для русинов, а так как в этих краях порой трудно различить, кто есть кто, в некоторых семьях Рождество отмечается дважды. Потому рождественские ярмарки в Ясле и Змигроде продолжаются без малого полмесяца и это одни из самых больших ярмарок во всех горах.

Ксенес Рак жил между Бжостеком и Пильзном, в деревне, название которой он постоянно прокручивал в голове, но никак не мог запомнить, хотя жил там уже девятый год, со дня своей женитьбы на Марьянке Стец. Ксенес, хотя его и приняли в деревне хорошо и по-дружески, тосковал по русской речи. Он с грустью смотрел на юг, на темную гряду гор, и год за годом обещал себе, что на этот раз