Воспоминания дипломата - Юрий Соловьев

   Во время моего управления миссией в связи с представительством нами датских интересов случился довольно забавный инцидент, соль которого особенно понятна теперь. В день датского праздника мы обыкновенно поднимали датский флаг. Однажды при утреннем рапорте казачий урядник спросил меня, поднимать ли по случаю праздника флаг; я распорядился это сделать. Но оказалось, что датский флаг, изготовленный в Пекине, имел на красном полотнище белый крест, нашитый лишь с одной стороны. Мои иностранные коллеги долго преследовали меня шутками, что я воспользовался отъездом моего начальника, чтобы поднять знамя революции - красный флаг.

   Через две-три недели после возвращения Павлова мне пришлось - не помню уже, с каким поручением - побывать в Порт-Артуре и Даляньване. Прибыв в Порт-Артур, я явился к адмиралу Дубасову, державшему свой флаг на броненосце "Память Азова". Вся эскадра, как и в критический день японской минной атаки 1904 г., стояла тогда на внешнем рейде. Это немало затрудняло управление вновь занятой областью. Дубасов требовал, чтобы за всеми приказаниями обращались к нему, а между тем на внешнем рейде бывало порой весьма бурно, и сообщение с берегом было трудным. Был случай, когда приамурский генерал-губернатор генерал Гроденков чуть не потонул при посещении "Памяти Азова". В силу этого, а также вследствие традиционного соперничества между военным и морским ведомствами между адмиралом и сухопутными военными властями сразу же установились крайне натянутые отношения. Как морское, так и сухопутное военное начальство игнорировали друг друга и сносились между собой лишь через подчиненных лиц. Начальник сухопутных сил генерал Волков, гулявший обыкновенно по террасе своего дома с зеленым попугайчиком на указательном пальце, был на ножах с Дубасовым. Во все эти административные неурядицы посвятил меня наш второй драгоман Колесов, командированный миссией в Порт-Артур и непрестанно разъезжавший по делам между Волковым и Дубасовым.

   Дубасов принял меня любезно, но стал сетовать на нашу миссию, обвиняя ее в том, что она не желает допустить занятия окружного города Цзиньчжоу. Там, по его словам, засело несколько тысяч китайских знаменных войск, и прошлой ночью из города было произведено семь выстрелов, никого, впрочем, не задевших. Адмирал полагал, что этот город необходимо штурмовать, но на это не была согласна миссия.

   Зная особенности нашего военного и, в частности, морского начальства, я отнесся весьма скептически к заявлению адмирала, подозревая, что Дубасов, имея Георгия 4-й степени за русско-турецкую кампанию, хотел бы получить тот же орден на шею за взятие укрепленного города. К тому же во время моего пребывания в Китае я убедился, что китайские знаменные войска, как и былые московские стрельцы, в действительности являются не регулярными, вооруженными по-европейски войсками, а слегка военизированным городским населением, мирно занимающимся торговлей и ремеслами.

   Не могу, кстати, не упомянуть здесь о своеобразном характере китайских войск того времени. Несмотря на поражение, нанесенное Китаю Японией, китайцы продолжали обучать свои войска по преимуществу стрельбе из лука в пешем и конном строю. Для того чтобы облегчить стрельбу с лошади, вдоль пекинской стены выкапывались ровики, по которым кавалеристы и пускали лошадей вскачь, стреляя в цель из лука. Многие из китайских военных мандаринов вообще полагали, что Китай проиграл войну с Японией только потому, что отказался от исконного своего оружия - лука и заменил его огнестрельным оружием. Вообще в императорском Китае военное искусство было в загоне. В противоположность былой русской табели о рангах военные мандарины стояли в соответствующих гражданских чинах ступенью ниже своих штатских коллег, а потому, между прочим, с китайской точки зрения езда верхом на мулах, на которых ездили гражданские чины, считалась почетнее, чем на лошадях. Кстати, в Китае мулы достигают больших размеров, а лошади малорослы.

   Пробыв в Порт-Артуре два-три дня, я на собственном опыте убедился, насколько наша дальневосточная авантюра была слажена наспех и насколько она отражала различные влияния, боровшиеся в то время в Петербурге. Во время моего пребывания в Порт-Артуре суда Добровольного флота высаживали военные части, прибывавшие в новые наши владения. Рядом с так называемой "виттевской гвардией", т.е. охраной Китайской Восточной железной дороги, в мундирах с желтыми выпушками и с китайскими драконами на петлицах, высаживались и восточнокитайские стрелки, что противоречило первоначальному плану Витте. По его плану, как Южноманьчжурская железнодорожная ветка, так и Квантунский полуостров должны были оставаться в ведении общества Китайской Восточной железной дороги как русско-китайской организации. Мне рассказывали о недоумении наших солдат из охраны Китайской Восточной железной дороги: на их ротном образе фигурировал Георгий Победоносец, поражающий дракона; но такой же дракон украшал их воротник. Известна последующая борьба между Куропаткиным и Витте из-за Квантунского полуострова. Детищем первого был Порт-Артур, а второго - Далянь-вань. Даляньвань стоил России много миллионов, но уже к началу русско-японской войны он явился прекрасной базой для японцев, обложивших Порт-Артур. Все это было результатом борьбы двух ведомств. Большие деньги тратились на Даляньвань, а на серьезное укрепление Порт-Артура их не хватало.

   После Порт-Артура я решил непременно заглянуть в Даляньвань, а по возможности и в Цзиньчжоу, чтобы лично убедиться в фантастичности утверждений Дубасова. Мне это вполне удалось. Прибыв на пароходе Добровольного флота в Даляньвань, я застал там в китайской кумирне на пустынном берегу штаб одного из забайкальских казачьих полков. В Порт-Артуре мне дали письмо к его командиру.

   Обратившись к полковнику с просьбой дать мне верховых лошадей, чтобы проехать в Цзиньчжоу (вместе с судовым доктором; с ним я познакомился на пароходе, и он вызвался меня сопровождать), я получил их. Полковник настоял на том, чтобы вместе с нами отправился конвой из нескольких казаков; это, по его словам, было необходимо для нашей безопасности. Доехав до ближайших окрестностей Цзиньчжоу, мы увидели линию дубасовского обложения города, отмеченную флажками над несколькими одинокими китайскими фанзами. Часовые провели меня к начальнику ближайшего поста - казачьему офицеру. По удивительному совпадению он оказался моим товарищем по киевской гимназии Яковлевым, исключенным из 3-го класса за неуспеваемость. Яковлев подтвердил мое предположение, что в Цзиньчжоу, кроме мирного "знаменного" населения, никаких войск нет. С доктором и с казаками я спокойно проехал в город, имевший вид обычного китайского городка, живущего своими повседневными интересами.