Дневник свекрови - Мария Метлицкая

Я сдерживаюсь, чтобы не разреветься. Данька растерян. По-моему, он не очень понимает, что произошло. И что нас ждет впереди, кстати, тоже!

Вечером приезжают Ивасюки, и мы выпиваем за здоровье малыша и его родителей.

И никто не испортит мне праздник!

У моей бабушки была родная сестра Любочка. За два года до войны Любочка вышла замуж и родила дочку Маришку. Муж ушел на войну и погиб через четыре месяца. Конечно, она горевала. Но замуж вышла без особой любви и полюбить мужа не успела. Любочку с дочкой эвакуировали в глухое татарское село. Поселили в доме у старой татарки тетушки Зифы. Крошечная и круглая, как колобок, в кипенно-белом платочке на голове. По-русски она почти не говорила. У Зифы был сын Шамиль. На фронт его не взяли как больного туберкулезом костей. Кроме него, в колхозе оставались еще пару стариков. Шамиля назначили председателем. Он еле передвигался на двух костылях.

Татары приняли Любочку с дочкой как родных. Ели за одним столом. Девочке – лучший кусок. Через год Любочка сошлась с Шамилем. Не от тоски, у них случилась большая любовь. Та, что случается в жизни нечасто. Как единственный молодой мужчина, пусть и инвалид, Шамиль был в селе завидным женихом. Молодые красавицы были не прочь выйти за него замуж. А тут – русская. Чужая. Да еще с ребенком. Любочка шла по улице и опускала глаза.

Единственно, кто принял ее всем сердцем, – это татарская свекровь. Она называла Любочку дочкой, а Маришку – внучкой. Научила готовить татарские блюда – беляши, кыстыбый, чак-чак.

Только русский язык никак освоить не могла, но они понимали друг друга без слов. А вот Маришка уже вовсю болтала на татарском и крутилась возле бабушки. Зифа укладывала ее спать и пела колыбельную. Маришка ее не отпускала и целовала морщинистые щеки.

Шамиль и Любочка расписались. В город Любочка решила не возвращаться. Мечтала родить мальчика, но не довелось. Шамиль умер.

Любочка поехала в Москву. Маришка осталась с бабушкой. Когда Любочка за ней вернулась, та не захотела уезжать. До восьмого класса Маришка росла в селе. Потом Любочка ее уговорила уехать в город учиться. Каждое лето, до самой смерти бабушки, они приезжали в Татарию.

Замуж, кстати, Маришка вышла за татарина. Потому что считала себя татаркой. Свою дочку она назвала в честь бабушки – Зифой.

Такая вот история.

Мы дома. В том же составе плюс мальчик по имени Илюша. Наш внук. Илюша – копия маленького Даньки. Я могу смотреть на него часами. Смотреть и умирать от счастья.

Но смотреть на него долго не получается. Дел невпроворот. Я беру отпуск. Три раза в неделю приезжает на помощь Зоя, мы спим с ней на одной кровати. Зоя гуляет с ребенком, а я готовлю и глажу. Нюся лежит и смотрит телевизор. Или спит. Я понимаю, сон для кормящей матери – это святое. Весь ее вид говорит о том, что она нам сделала великое одолжение и доставила огромное счастье. Последнее – чистая правда. Илюшу мы все дружно обожаем.

Но… Совесть-то иметь надо! Или хотя бы иногда ею пользоваться. Но это в том случае, если она, конечно, есть…

Илюша, как и положено младенцу, по ночам не спит. Когда крики становятся невыносимыми, я врываюсь в комнату и хватаю его на руки. Нюся говорит: «Пусть орет. Не надо ему потакать».

Кому? Месячному ребенку? Я боюсь, что он накричит пупочную грыжу. Что у него расстроится нервная система. Про то, что нервная система у всех нас уже расстроилась, я не говорю.

Даньку еле держат ноги, муж тоже не высыпается. А ведь им на работу! Мне, кстати, скоро тоже. Думаю об этом с ужасом. Предлагаю сыну спать в комнате отца. Какой смысл не спать всем одновременно? К тому же внука я готова на ночь брать к себе. Жалко мужа и сына. Кормильцев, между прочим.

Нюся возмущается и обижается. Отец должен спать с ребенком. Вставать к нему по ночам. Словом, разделять все тяготы. Иначе он не прочувствует свое отцовство.

Я объясняю ей, что сама она добирает сна днем. Но это не аргумент. Так же как и то, что кормящей матери нельзя есть виноград, свежие огурцы и котлеты с булкой из «Макдоналдса».

Нюся опять обижается и говорит:

– А мне хочется.

Вот это, я понимаю, аргумент. Железный. Не поспоришь. А потом она сообщает, что вообще заканчивает грудное вскармливание. Потому что надоело. Хочется пива и покурить.

Я ничего не отвечаю. У меня нет слов. Я призываю в сообщники Зою. Но это не помогает. Нюся пьет таблетки от грудного молока и кормление завершает.

Я не ангел. Ни в коем случае! Даже не претендую. Я тоже была измучена, раздражена, цапалась с мужем. Сама готовила, прибиралась и стирала. Целыми днями гладила детское – с двух сторон. Мне никто не помогал, все работали – и свекровь, и мама. Мама приезжала по выходным и уходила с коляской гулять, чтобы я хоть пару часов поспала. Но всегда находились дела. «Поспать» оставалось заветным словом и несбыточной мечтой. Памперсов в свободной продаже еще не было. А были ведра с замоченными пеленками.

Но я помню, какое это было ни с чем не сравнимое счастье – кормить сына грудью! Как он чмокал, а потом закрывал глазки и засыпал. Как я тормошила его за щечку и пыталась разбудить. Как от него вкусно пахло грудным молоком. Как я плакала, когда оно закончилось! Мне казалось, что я сына чем-то обделяю. Что-то недодаю.

Нюсе так не кажется. И я совершенно бессильна! Ни на что повлиять не могу! Внук мой. Я все для него делаю. Только не могу принимать решения. У него есть родители. Ну, тогда, если вы нас не слушаете и наше мнение не учитывается, обходитесь без нас!

У Илюши начинается диатез. Я кидаю на Нюсю уничижительные взгляды. Она их не замечает. Крепкие нервы!

Мама говорит, чтобы я не вмешивалась и поскорее выходила на работу, «чтобы не видеть хотя бы пару часов весь этот кошмар».

И я выхожу на работу. Ура! Или – не ура?

Я счастлива, что снова в строю. Хотя из-за бессонных ночей я все время зеваю и меня пошатывает. Домой я стараюсь звонить пореже. Как ни позвоню, обязательно бужу Нюсю.

Девчонки мои мне очень рады. Я потихоньку прихожу в себя, все-таки положительные эмоции.

У Сашки новый роман. Девица по имени Фекла. Где она их берет? То Матильда, то Фекла…

У Алены, похоже, что-то меняется. В сознании. А это – уже начало. Мы слышим, как она орет по телефону на свекровь и шваркает трубку. Сашка поднимает вверх большой палец.

У Лидочки все то же. Она не очень-то делится. А вот Ванесса, похоже, приобрела нового кавалера. Какой-то вдовец из соседнего подъезда.

– Шустренький! – смеется довольная Ванесса.

Интересно, что она имеет в виду? Неужели…

Ну, дай им бог!

Я прихожу домой с работы. Честно говоря, валюсь с ног. Наверное, перечислять то, что меня встречает дома, уже не стоит. Мою посуду, запускаю стирку и готовлю ужин. Почти безропотно. Спрашиваю Нюсю, гуляла ли она с Илюшей. Гуляла. На балконе. А какая разница? Она удивляется. Потом она сообщает, что надо идти в поликлинику на прививки.

Я теряю дар речи. Что, ребенок уже идет в детский сад? Гуляет в песочнице? Ребенку три месяца, какие прививки? Притом что от искусственного вскармливания он весь в диатезе. Да и вообще, к прививкам я отношусь далеко не однозначно. Во всяком случае, не в этом возрасте.

А она долдонит:

– Врач сказал, значит, надо.

Я потихоньку звоню сватье. Пытаюсь привлечь ее в союзники. Но Зоя тоже считает, что надо, раз врачи говорят.

– А свои мозги для чего? – рявкаю я.

Наверное, Зоя сейчас очень жалеет свою дочку. Такая ей досталась злючая свекровь! И лезет во все. Все ей надо! Делала бы все, что положено. И не вмешивалась в чужую жизнь!

Но я подключаю сына. Я очень настойчива и категорична. Данька объявляет Нюсе, что на прививку идти не надо.

Нюся отвечает:

– Ясно. Ясно, чья это работа.

Мне наплевать. Интересы ребенка дороже.

Я жалуюсь маме. Возмущенная мама говорит, что Нюсе надо оставлять задание, например отварить макароны на ужин. Прокрутить котлеты.

Мама считает, что я сама во всем виновата. Сначала посадила всех на голову, а теперь злоблюсь. Привет от Танюшки! Дрессировщики!

Она права. Перед сном я вежливо, но твердо прошу Нюсю сварить на ужин макароны.

Потом окончательно наглею и еще предлагаю заодно запечь курицу.

Нюся смотрит на меня с недоумением:

– Ну, я же здесь не хозяйка!

– Не хозяйка, – подтверждаю я. – Но ты тут живешь. И у тебя есть муж.

– Муж – да, – соглашается она. И предлагает питаться отдельно: отдельная полка в холодильнике, отдельные кастрюли.

Я не понимаю:

– Отдельно от чего?

– Друг от друга, – спокойно объясняет она.

Мне кажется, что меня хватит удар. Отдельно от меня? От моего мужа? А нам – отдельно от нашего сына?

– Так многие живут, – пожимает плечами Нюся.

Я делаю шаг вперед. К ней. И тихо и внятно говорю по складам:

– Запомни! Так не будет. Ни-ко-гда. В моем доме! Ясно?

Она пятится назад. Снова пожимает плечиком и бросает:

– Ясно.

Я ухожу к себе. Курю в форточку, и меня трясет. Решаю, что сыну я ничего не скажу. Мне его жалко. Не как сына, а как человека.