Жизнь не так коротка (сборник) - Алексей Серов

Главная трудность здесь была – вымучить из себя первые слова и строки, а дальше все покатится само. И вот начало рассказа, словно вечерний туман в степи, собралось по ложбинам и извилинам, оросило собою подсохшие писательские мозги. Это было настоящее событие для автора.

«Но, пожалуй, чересчур назидательно, – решил В., снова пробегая глазами по строчкам. – И «бога» слишком много. Скулы может свести… Что ж, ведь это не детектив и не боевик, не обязан я каждой строчкой заманивать читателя и обещать сладкое. Так надо. Орел мух не ловит, классики перед публикой в реверансах ноги не ломают… Оставлю пока, а завтра продолжим».

Он нажал кнопку «Сохранить» и выключил компьютер. Бесцельно посмотрел в смутное окно.

Откуда-то остро попахивало гороховым супом. Писатель повел носом, ища источник запаха, и обнаружил его у себя под мышками. Чертыхнулся, рассмеялся. Почесал давно не бритую щеку…

В середине мая время начинает путаться. Вроде еще совсем светло, а уж спать давно пора. Серп убывающей луны висел в небе елочным украшением, вырезанным из тонкой фольги. У В. с луной были довольно сложные взаимоотношения. Иногда она помогала, но чаще всего он не мог найти для нее ласкового слова, особенно когда сука бывала совсем круглой или шлялась неизвестно где. В такие дни он чувствовал себя ее безвольным рабом, и нужно было ждать чего угодно – попойки, драки, темных вспышек внутреннего озарения, предательства или подвига. Несколько дней назад, когда гадина была в самом расцвете, В. бродил около одиннадцати часов вечера по дальнему пустырю и наткнулся на иномарку с пьяными парнями и девками. Они высунулись из окон и молча рассматривали одинокого странного пешехода, словно редкое животное в зоопарке. Он с готовностью шагнул в их сторону, неся собственные руки как тяжелые железные палки с набалдашниками. «Что уставились? Знакомы?» Их было человек пять. Ни один даже рта не раскрыл. Спрятали назад свои морды… и едва только В. отошел от них на порядочное расстояние, как почувствовал парализующий прилив запоздалого страха. Еле волоча ноги, он поскорее убрался с опасного места. Повезло… жив остался, цел… поленились или наглости такой не поняли (один на всех) …повезло. А все эта круглая тварь. И что же ее никто не подстрелит? Ведь сколько на свете хороших охотников! Стреляют, стреляют зря…

В. продолжал беспредметно глазеть в окно. Там под прохладным вечерним ветром тревожно размахивал верхушкой высокий клен, он с любопытством заглядывал в комнату, нес с собой прозрачные сумерки.

Пора было зажигать свет. Но жена писателя Нина уже укладывала дочку спать. Девочка капризничала, крутилась на постели, никак не могла угомониться.

– Живот болит. Чем-то накормили. Может, рано еще ей сыр давать? – вслух рассуждала жена. – Ты сыр-то покупал – спрашивал, свежий или нет?

Писатель прошелся по ней еще не остывшим взглядом, возвращаясь откуда-то из других, далеких мест. Опознал, вспомнил; перевел на свой язык ее сообщение; сообразив, что нужно ответить, перевел обратно:

– Сказали: свежий. Ну так они и соврут – недорого возьмут.

Жена покачала головой.

– Надо укропу заварить.

В. отправился на кухню заваривать укроп, принес оттуда таблетку активированного угля и дал девочке. Она приглушенно захрустела таблеткой, перетирая ее недавно прорезавшимися зубками, а потом выплюнула черную слюну на воротничок рубашки и заплакала.

– Да-а, ночка будет беспокойная, – сказал В., глянув на часы. Уголь он вытер платком.

– Нам не привыкать, – зевнула жена, скидывая халат и натягивая коротенькую прозрачную ночнушку. Глядя на эти соблазны, В. нервно сглотнул:

– Да уж.

Через полчаса укроп сделал свое благое дело и, устав, девочка заснула, но все всхлипывала и тяжело вздыхала. Прикорнула и Нина. Она использовала для отдыха каждую свободную минуту – правильно делала. В. постоял в раздумье на середине комнаты, полюбовался на спящих. Какие же они у меня красивые, подумал писатель. Что большая, что маленькая. Обе маленькие. Девочки мои… Их сонное спокойное дыхание он слышал прекрасно. Как выяснилось за последние полтора года, это была лучшая музыка на свете.

В. опустился в кресло. Ему хотелось спать, но еще не слишком. Жаль было тратить время на сон, лучше попробовать продолжить рассказ. Подождав десять минут для верности, он встал и направился в свой угол, чтобы запустить компьютер.

Но вместо рассказа он вдруг вызвал из железной памяти компьютера свой дневник и гневно, словно кому-то что-то доказывая, стал тыкать пальцами в клавиатуру.

«Чем дальше идет время, тем большее желание возникает открыть ту единственную главную книгу, где написана вся правда, и прочитать ее, наконец. Но что это за книга и где мне ее взять?..

Сегодня окончательно сформулировал: мою жизнь можно смело назвать «Ожидание выходных». Внешняя, официальная работа мне неинтересна, и я живу нормальной жизнью лишь два дня в неделю, по выходным, да один месяц в году, когда отпуск. Я там чужой, и все знают, что я чужой. Уже не могу просто смотреть людям в глаза, словно в чем виноват. Чувствую себя, как Штирлиц в тылу врага. И они это видят и задают один и тот же безмолвный вопрос: «Какого лешего ты здесь делаешь?» Так имеет ли это смысл? И неужели я должен мечтать о пенсии? Ведь тогда я буду ни на что не годным стариком. Разве я живу на свете для того, чтобы заработать себе пенсию? Это невозможно! Но большинство людей живет именно для этого. Они тратят свою единственную жизнь, чтобы в старости получать мизерные гроши от скупого государства! Господи, как это нелепо. И еще нелепее: один из этих людей – я. Самое правильное, что следовало бы предпринять мне, озаренному этой простой и очевидной мыслью, – мгновенно уволиться с работы и заниматься своим настоящим делом, то есть литературой. А насчет пропитания не беспокоиться, как это и рекомендовал Христос. В конце концов, многие люди годами не получают денег и как-то живут, неужели я не смогу? Однако я прекрасно знаю: в понедельник проснусь по звонку будильника и побреду опять в свой цех, поднимать с колен падшую, словно девка, российскую экономику. Вот единственная светлая мысль, единственное оправдание, которое я придумал своему оскорбительно нелогичному поведению… А хуже всего, что и в богемной тусовке мне не место, не люблю я это, терпеть не могу. Недавно зашел на выставку одного художника. По стенам в умышленном беспорядке были там криво развешаны непонятные картины. Я не смог выяснить, что изображает хотя бы одна из них. Случайно познакомился с автором, разговорился, сказал, что вот, тоже пишу, только не кистью. Он пьяненький был, такой маленький, все рыженькими бровками моргал да тряс длинной оранжевой бороденкой. И минуты через две вдруг он мне говорит: не пиши прозу. Работай на заводе, делай там что-нибудь… Что ты там делаешь? Гайки точи, что ли. А прозу не пиши, не надо. Не зная ни одной моей строчки, просто так, взял и сказал. Посоветовал. Великий Художник, обороняющий бастион высокого искусства от варваров. На Олимпе тесновато, понятно, зачем нужны конкуренты? А может, просто пожалел… Нет мне места, нет покоя, Господи! Только дома я еще как-то могу быть собой, а больше нигде.

Люблю утро – когда не нужно вставать в определенное время. Могу с удовольствием подняться в четыре часа и пойти встретить солнце, и чем меньше увижу людей, тем лучше. Город живет своей тайной жизнью. Туман ползает с улицы на улицу, такой густой, что легко заблудиться даже в знакомых местах, в нем вяло киснут фонари, и первые трамваи привидениями пролетают без единого звука, едва не сталкиваясь друг с другом на поворотах широкими плечами. Чугунные памятники вождям покидают свои постаменты, собираются командами на площадях и, обменявшись новостями и жадно перекурив, азартно играют в футбол огромными булыгами. В городских фонтанах деловито моются бомжи, похожие на пророков. Это одно из главных моих желаний – быть свободным, быть хозяином своего утра. «Хозяин утра» – неплохо звучит. Может, назову так рассказ. Главная же и настоящая причина моих бессмысленно-ранних побудок – семья. И это нормально. Иначе я не могу…»

На улице что-то зашумело, мерно и спокойно, потом этот звук превратился в легкий шелест, вовсе затих, и вскоре в доме послышался запах только что прошедшего дождя и прибитой им пыли.

Еще через полчаса, когда писатель только-только раскочегарил мозги, девочка снова проснулась и так закричала, что сразу стало ясно – дело серьезное. Пожалуй, придется вызывать врачей. Жена выразительно глянула на писателя, трусливо бегавшего из комнаты на кухню, а оттуда в ванную (он еще надеялся, что ребенок вот-вот успокоится и можно будет вернуться к рассказу или по крайней мере лечь спать), сказала непреклонно:

– Иди звони, – и поправила перекрутившуюся на бедрах ночную рубашку.

Телефона у них не было. Чтобы вызвать «Скорую», нужно бежать на улицу. Обеспокоить в такое время соседей В. не решился бы ни за что. Вернее – не хотелось унижаться, просить, умолять… Нина не постеснялась бы, на этот счет комплексы у нее давно и успешно были уничтожены, но просто пока ситуация, по ее мнению, еще не была слишком опасной.