Леди Альмина и аббатство Даунтон - Фиона Карнарвон

Собственно говоря, каждый год начиная с 1902-го, сразу после рождественских праздников, которые после рождения детей супруги проводили в Хайклире, лорд и леди Карнарвон отправлялись в Египет. Впрочем, бывали и исключения: в 1903 году они посетили Соединенные Штаты, но, хотя «Нью-Йорк таймс» описала Альмину как «очень красивую молодую женщину, миниатюрную и пикантную», графиня не ответила Америке взаимностью, считая ее слишком дерзкой и стремительной. Зимой 1906 года они выбрали Коломбо и Сингапур. Порчи и Эвелин оставили под опекой их бабушки Мари к вящему удовольствию детей, поскольку та безмерно их баловала. Во время летнего семейного отдыха в Кроумере, в Норфолке, Альмина присоединялась к детям и няне Мосс на пляже. Но все же Карнарвоны предпочитали Египет.

Иногда по пути чета останавливалась в Париже. У Альмины там было множество друзей, и, возможно, ее супруг считал, что несколько дней в роскошной обстановке «Ритца» станут восхитительной интерлюдией перед неудобствами, поджидавшими ее на раскопках.

Вначале, однако же, эти путешествия в Каир носили праздный характер. Лорд и леди Карнарвон останавливались в «Шепердс отель» на берегу Нила в Каире, великолепном здании в классическом французском стиле, пронизанном духом военной кампании Наполеона 1798 года. Оно имело репутацию модного места и всегда было полно художников, государственных деятелей и спортсменов, а также аристократических инвалидов и коллекционеров. Альмина, обожавшая хорошую великосветскую обстановку, купалась в наслаждении, здоровье же лорда Карнарвона пошло на поправку.

Этот первый сезон в Египте оказался столь благотворным, что по возвращении в Хайклир лорд Карнарвон решил осуществить давно лелеемую мечту и в 1902 году основал конный завод, с тех пор ставший жизненно важной частью Хайклира. Эрл всю жизнь увлекался скачками и скаковыми лошадьми, преуспел он и в качестве коннозаводчика.

Альмина же потакала своей страсти к нарядам. Газеты ее времени, как и глянцевые журналы сегодняшнего дня, были падки на подробности гардероба законодателей моды, и вкус Альмины неоднократно восхвалялся в прессе. От описания ее туалетов начинают течь слюнки. По одному случаю «большое восхищение вызвало ее платье, все из белых орхидей». На приеме в саду Кенсингтонского дворца она была «чрезвычайно элегантна в белом муслине со вставками из тончайшего кружева». После другого мероприятия сообщалось, что «леди Карнарвон была великолепна в атласном платье цвета терракоты и колье из бриллиантов и жемчуга». Сочетание миниатюрной красоты и безупречного вкуса в туалетах много раз превращало ее в звезду обложек. 8 ноября 1902 года, немногим более года после рождения Евы, ее фотография появилась на обложке журнала «Сельская жизнь». Альмина просто излучала сияние, ее фигура полностью восстановилась, а талия была затянута в рюмочку.

Постоянное пребывание летом – дома, зимой – в Египте неизмеримо улучшило здоровье эрла, настолько, что через пару лет Карнарвон собрался обратиться за концессией и предпринять некоторые раскопки лично. Он с детских лет читал о культуре Древнего Египта и, как писал своей сестре Уинифрид еще в 1889 году, был «охвачен желанием и намерением начать раскопки». Теперь, проводя там больше времени, лорд завязал прочную и длительную дружбу с сэром Уильямом Гарстином, директором министерства общественных работ. Одним из подразделений министерства являлся Департамент древностей. Им управлял обаятельный французский египтолог профессор Гастон Масперо[31].

Кампания Наполеона в Египте возобновила интерес ко всему древнему и курьезному, а также способствовала большей осведомленности об этом, ибо его армию сопровождала сотня ученых, обязанных все записывать, зарисовывать и изучать потерянную культуру. Впоследствии за исследования принялись многие ученые, авантюристы и истинные египтологи, возвращавшиеся с описаниями архитектуры и предметами искусства для общественных и частных коллекций.

Удачное обнаружение французами Розеттского камня и его последующее приобретение англичанами привело к расшифровке иероглифов. На плите был высечен указ, повторенный в трех различных вариантах – в демотике[32], на древнегреческом языке и в виде древнеегипетских иероглифов[33]. Это позволило Томасу Юнгу[34] и Жану-Франсуа Шампольону[35] найти ключ к древнему языку.

Только в конце девятнадцатого века возникла потребность в системном подходе к раскопкам. Египетские исследовательские общества, университеты и частные лица – все могли обратиться за разрешением на раскопки. Ученые только начинали ценить, сколь важно увековечить окружение любого открытия, а британский археолог Флиндерс Петри установил стандарт дотошной записи и изучения памятников материальной культуры.

Конкуренция в получении концессий была напряженной, и частные лица, такие как лорд Карнарвон, понимали, что выделенные им участки окажутся наименее интересными. Предположительно, эрл не ощущал особой уверенности в степени собственной увлеченности этой затеей, ибо затраты по организации серьезных раскопок были совершенно бездонными. Как написал Карнарвон в предисловии к своей изданной в 1911 году книге «Пять лет исследования в Фивах», в бригаде, работавшей на раскопках, могло состоять до двухсот семидесяти пяти мужчин и подростков, а в течение одного сезона он набирал до пяти бригад. Предстояло также нанимать надсмотрщиков, арендовать мулов и лодки, закупать оборудование для копки и хранения. В 1901 году лорд Карнарвон продал два своих поместья в Сомерсете, Пикстон и Теттон, своей мачехе Элси, которая должна была передать их его братьям, Обри и Мервину. Теперь археолог-любитель мог профинансировать работы по раскопкам, в то время как состояние Альмины использовалось для оплаты содержания Хайклира.

В 1906 году, когда эрл Карнарвон начал свои раскопки, первым выделенным ему участком был невзрачный холм из мусора близ Луксора. Он провел там в облаках пыли шесть недель. Лорд Карнарвон сообщал в письме своей сестре Уинифрид: «Каждый день я отправляюсь на мои раскопки и командую там небольшой армией из ста мужчин и подростков». Был сконструирован обширный шатер, дабы обеспечить хоть какую-то тень от солнца и защиту от мух. Карнарвон собирался составлять перечень находок и чертить планы участка.

Альмина старательно навещала работы каждый день. Фотографии запечатлели Карнарвона в твидовом костюме-тройке, широкополой шляпе с белой лентой и прочных английских башмаках. Альмина же одета для вечеринки в саду прекрасным английским летним днем – в воздушное платье для чаепития и лакированные туфли на высоких каблуках, дополненные драгоценностями, поблескивающими в ослепительном солнечном свете.

Раскопки оказались изнурительным и довольно скучным занятием. Супружеская чета на обед делила сандвич и изо всех сил старалась поддерживать обоюдную бодрость духа при малейшем успехе. Альмина всегда помогала своему мужу в Египте, причем самым конкретным образом – своими деньгами и присутствием, – но скорее была просто заинтересована, нежели страстно увлечена его работой.

После пыльных дневных трудов Карнарвоны удалялись в «Винтер палас отель», как раз вовремя, чтобы полюбоваться заходом солнца над скалистыми кручами и храмами на западном берегу Нила. Этот отель был наилучшим местом для проживания в городе: элегантное темно-розовое здание с широкими изгибающимися лестницами, ведущими к входу, и великолепными садами. В нем имелась прохладная мраморная гостиная, затененная белыми занавесями и украшенная акварелями древних мест. Снаружи его окружали любовно орошаемые лужайки, кусты гибискуса и пальмы.

Отель был чрезвычайно роскошным, но, естественно, Карнарвоны дополняли свое пребывание еще более экстравагантными удовольствиями. Они занимали центральные номера с окнами, выходящими на реку и утесы вокруг храма царицы Хатшепсут. Из Хайклира открывался вид на покрытые буйной растительностью холмы – пейзаж, олицетворяющий постоянство власти. Из окна в Луксоре супруги видели долину, усыпанную дворцами царей.

Если муж и жена, наслаждаясь аперитивами на балконе, и тревожились о бренности земного, их всегда мог отвлечь отличный ужин. Трапеза сервировалась для них в отдельной комнате, они привозили с собой запасы провизии и вина, а также бренди и мадеры из погребов Ротшильда. Как обычно, чета щедро делилась всем этим изобилием с другими. Альмина наслаждалась светской жизнью больше, нежели повседневными работами, а отель был полон интересных людей, которых они приглашали присоединиться к своему обществу.

Домашние заботы и мелкие невзгоды семейной жизни отходили на задний план. Карнарвона радовали сообщения из Хайклира, что Генри (Порчи) обрел нового воспитателя, который «чрезвычайно доволен им, отмечает его исключительную сообразительность и замечательную память». Отцовская гордость трогает, особенно у человека, которому с трудом удавалось вести себя непринужденно по отношению к сыну или выказывать отеческую привязанность. «Я хотел бы, чтобы он добился успеха в играх», – прокомментировал Карнарвон. Возможно, это было пожелание несостоявшегося спортсмена в хиреющем теле.