Новая Зона. В рай без очереди - Сергей Клочков

Вот и автобус. Наверное, тот самый, о котором «главбухтер» говорил. Когда территорию накрыло, он, видимо, начал назад поворачивать, да не успел, так и остался стоять поперек дороги. И хорошо, что окна у него затянуло коричневато-рыжей пленкой, похожей на ржавчину. Хорошо в том смысле, что и мне не видно, и… и меня оттуда тоже. Теперь надо тихо. Досадно, что по обочинам дорога заросла теперь уже подсохшим донником и репьями – не обойти, треск будет. И на поле спускаться я не стану – в низинах пятна на земле и ржавой воде видны, непонятные такие кляксы с металлическим блеском. И то ли от них запах идет кисловато-прогорклый, тухлый, то ли от автобуса. Тихо…

У самого автобуса запах усилился и в установившемся безветрии стал весьма ощутимым. Еще я почувствовал тепло – лицо начало едва заметно припекать, когда я проходил мимо осевшего на спущенных шинах «пазика» – словно солнцем нагрело металл. И еле слышное тиканье, которое, как мне показалось вначале, звучало откуда-то из-за обочины. Автобус моргал задним поворотником – едва различимый звук сопровождался малозаметными вспышками лампы. Часто бывает в Зоне, что горят сами по себе лампочки и тихонько бормочут выключенные и даже сломанные радиоприемники, и ничего в этом страшного нет на первый взгляд, бывает здесь и не такое. А вот все равно прошибло меня потом до противно-липкой спины, до щекотки в коленях. Получается, скоро четвертый год «поворачивает» автобус… с тех самых пор, как водитель тронул рычажок…

– Так, Ланс, спокойно, не психуй… – очень тихо, одними губами прошептал я себе, на всякий случай бесшумно вынимая лопатку из чехла. Вот ведь дурацкая привычка – самому с собой болтать, да еще и себя же успокаивать, уговаривать. Никак не могу избавиться, с самого первого года, с первой одиночной вылазки. Понимаю всю дурь такой болтовни, но один хрен – так хоть какой-то живой голос слышно, и спокойнее становится и увереннее. Лишь бы только, как Бот выражается, «башню не снесло» мне от таких вот «бесед».

За исключением тиканья поворотника в автобусе не слышно было других звуков. Я задержал дыхание и тихо обогнул белый, в ржавую пестроту борт. Фух… Кажись, пронесло. Возможно, что и не было внутри этих самых «матричных псевдоорганизмов», но осторожность в таких случаях лишней точно не будет.

За автобусом на спущенных шинах стоял «Мерседес», стекла которого изнутри были заляпаны все той же рыже-коричневой грязью. Уже отвернувшись, я краем глаза заметил, как автомобиль немного качнулся. «Примерзнув» к асфальту, я замер, держа наготове лопатку. Минута… две… у-ух, все-таки показалось…

Ясно различимый стук в дверь машины был настолько громким, что я чуть было не подскочил. «Мерседес», теперь уже явно, снова покачался, словно внутри него кто-то пересел на соседнее место, и тут же раздались еще два стука изнутри. От третьего удара, самого громкого, с натужным скрипом шевельнулась дверца со стороны водительского сиденья, но, к счастью, не открылась полностью – видимо, проржавели петли. Из образовавшейся дверной щели на асфальт начали падать длинные, тягучие капли. И все стихло. Я медленно, стараясь делать это по возможности бесшумно, начал отступать, поглядывая на машины, думая о том, что таким вот ударом вынести широкое стекло автобуса ничего не стоит, да и дверь «мерса» не закрыта на замок. Рукоятка лопатки стала мокрой от пота, но, к счастью, не скользкой. Восемь метров от машин… пятнадцать… двадцать. Теперь можно и отдышаться, а затем, как бы ни хотелось рвануть как можно дальше отсюда, остановиться. Нельзя здесь бегать, а в моем случае – даже резких движений не допускать… Пронесло, кажется. Из «пазика» не донеслось ни звука, «мерс», тихонько скрипнув, тоже притих. Интересно, а как они, бандюки эти, планируют вывезти товар со склада, если, конечно, там еще что-то осталось? Дорога вроде чистая в плане аномалий, но вот что делать с тем же автобусом? Если оттуда полезут, то ведь, пардон, и обделаться недолго, особенно если водитель неподготовленный и с тонкой душевной организацией. Что уж говорить, если при виде ходячих трупов даже бывалые бродяги порой седеют… Как пить дать по газам шарахнет, а то и в кювет слетит. Эх ты, «главбухтер» драный, дурная у тебя затея, дурная. Понимаю еще, если бы килограммов тридцать – тридцать пять сотовых да нетбуков там было, это и на своем горбу вынести без проблем можно. Но шесть поддонов? По аномалиям, по Зоне? Да еще и на машинах, которые глохнут тут через минуту… о-ох. Не пришлось бы таскать это все действительно на себе.

«Ууууумммм….» – тяжелый, низкий гул накатил сразу со всех сторон, воздух завибрировал на низких частотах, едва различимых человеческим ухом. Соприкоснувшиеся зубы выбили мелкую неприятную дробь, живо напомнившую бормашину. И бутылочно-зеленый отсвет в тучах над бывшим коксогазовым заводом, полыхнуло тускло, растеклось по небу призрачными вспышками. И через несколько секунд тишины пошло, пошло долбить исполинским молотом по наковальне, громовые, лязгающие удары ощущались даже через подошвы ботинок. Что-то «завелось» в заброшенных цехах, грохоча и ухая на всю округу, но, к счастью, далеко в стороне от маршрута. Слышал я от Ботаника о чем-то странном в тех местах, и не аномалии вроде, и не мутанты какие, и, говорят, один смелый бродяга залез-таки в грохочущий цех, дождался «сеанса». Говорил потом, что долбило так, что голова болела и в ушах писк неделю стоял, но ни в самом цехе, ни во дворах завода ничего даже не шевельнулось – грохот словно из воздуха шел. Заболел потом сталкер, через неделю уже на коляске возили ослепшего и парализованного. И с тех пор на завод никто не ходил – как отрезало. А грохот стихает, превращаясь постепенно в металлические поскрипывания и жестяной скрежет, последние звуки растворяются в небе, но до тех пор, пока не установится тишина, шиш я пойду в сторону серых облезлых корпусов склада.

Достал мне Закос карты, плохонькие, потертые ксероксы со снимков институтского беспилотника. И уже расчерченные, разрисованные шариковой ручкой – не иначе, от тех сталкеров остались, Скачка и Черепа. Дорога – вот она, автобус, легковушка, забор бетонный – все хорошо видно. И подпись: «Шепчет на дороге, ходи вприщур». Кто шепчет? Зачем?..

Тихий-тихий свист – словно выдохнул кто-то с открытым ртом. И так же тихо – «сш… сшх… схс…». Я обернулся. Никого. И вдруг ясно, четко из ветвей желтого тополя кто-то громко прошептал несколько бессмысленных слов, и ему ответили из-под поваленного бетонного столба. Прямо над головой кто-то невидимый просипел длинную скороговорку из перемешивающихся, сбивчивых, зажеванных слов. И со всех сторон понеслись сотни фраз, словно я шел в толпе невидимых людей, непрерывно нашептывающих какую-то бессвязную чепуху. Хуже того, в глазах начали плавать розоватые круги и пятна, а самым краем зрения я заметил высокую худую фигуру, вышагивающую рядом и пытающуюся заглянуть мне в лицо. Саперная лопатка с посвистом разрезала воздух, но ни слева, ни справа, конечно, никого не было, хотя, обернувшись, я снова ощутил присутствие за спиной, и серая, размытая фигура невероятно высокого человека буквально перегнулась через меня. Самым краем зрения я успел рассмотреть темный овал лица, мгновенно исчезнувший, стоило мне лишь поднять глаза. Просто серое небо в тучах, и никого, но из-за горки щебня показалась и исчезла длинная серая рука, и кто-то быстро выглянул из дыры в заборе. И, черт побери, я определенно вижу справа еще одну фигуру, бодро вышагивающую и размахивающую при этом руками.

Остановиться. Закрыть глаза и сосредоточиться на дыхании, как бы ни сопротивлялся рассудок этому абсурдному с точки зрения здравого смысла поступку. Стоять с закрытыми глазами, пока вокруг такое… Но шепот вдруг стих, и совершенно особенная, острая паника, неизбежно накатывающая в таких местах, быстро отступила. Дышать, внимательно слушая звуки воздуха в носоглотке, не смотреть, пока не исчезнет ощущение призраков за спиной, и вот снова все тихо. Теперь идти нужно медленно, периодически зажмуриваясь и слушая дыхание. Глючит в таких местах почему-то только тогда, когда открыты глаза. Поэтому посмотрел, куда шагать, прищурился, два-три шага, снова взглянул, и опять на ощупь вперед… Это Коля Грач нашел, кстати. До него в Крылатском никто Шепчущий Лес не проходил, а те, кто пытался, или не возвращались, или выползали через день с круглыми, как пятаки, глазами и непоправимо съехавшей крышей. Новую болячку даже открыли наши отечественные мозгоправы – «злокачественный экзогенный онейроидный синдром». Ну, как открыли – назвали и в меру возможностей современной психиатрии не изучили даже, а так, посмотрели. Толку-то… Лекарство от этой заразы одно и только профилактическое – в Зону не ходить. А чтобы человеку хоть как-то помочь, если уже он таким вышел, это уже нет. Видел я бродягу одного, Касьяныча. Крепкий был мужик, что твой медведь, ничего не боялся по жизни, добродушный такой силач с голым, как коленка, черепом и синими глазками-щелочками. Касьяныч, спортсмен бывший, борец, весь север Москвы до сантиметра излазивший, и вдруг пропал. Через неделю нашли военные – говорят, на границе в лесочке лежал, в небо пялился. Оформили его сначала в изолятор – при нем, видишь ли, какие-то штуковины нашлись из Зоны, – а потом в психиатрию. Никого не узнает, не говорит, да что там, вообще ни на что не реагирует, в стену только смотрит и все время тихонько так хнычет с сухими глазами. Видел я его глаза – и нехорошо мне сделалось от его взгляда. Помариновали его в больнице месяца три, убедились, что не буйный, да и сдали на руки матери-старухе. Онейроидный синдром, мать его. Злокачественный. Лихо, сталкер один, рассказывал, что был один врач, особенный доктор в той Зоне, кто мог бы сталкера вытащить, и был тот врач не чета нынешним светилам медицины, что ни с одной зонной болячкой справиться не могут. И что его, Лихо, в Москве покорежило как надо, и с головой теперь беда – как от Зоны подальше, то, мол, порядок, но стоит к ней подойти хотя бы на сто метров – натурально истерика до припадков начинается. Не прошел для бывалого бродяги даром тот лесок в Крылатском, хорошо только, что легко отделался.