Тайна голландской туфли. Тайна испанского мыса - Эллери Куин

— Так-так, — потребовал инспектор, — уточните. Кто такой Кнайсель? Я впервые слышу это имя.

Доктор Минхен придвинул свой стул поближе.

— Я вам могу рассказать о нем, инспектор. Мориц Кнайсель ученый — вероятно, австриец, — работающий вместе с Дженни над весьма революционной медицинской теорией. Что-то по части металлов. У него лаборатория на одном из этажей, специально вытребованная доктором Дженни. Там они проводят ночи и дни в работе. Кнайсель — трудяга.

— В чем состоит суть этого исследования?

Минхен с явным беспокойством ответил:

— Я не думаю, что кому-то известны подробности их работы. Они хранят по этому поводу полное молчание. Лаборатория является изюминкой госпиталя. Никто никогда не входил в нее, кроме этих двух человек. Она запирается массивной металлической дверью, у нее укрепленные стены и нет окон. От внутренней двери лаборатории ключи хранятся у Кнайселя и Дженни, но, кроме ключей, нужно знать комбинацию кодов. Дженни запретил вход в лабораторию буквально всем.

— Тайна за семью печатями, — пробормотал Эллери. — Прямо Средневековье какое-то…

— Вам известно об этом что-нибудь еще? — обратился инспектор к Морхаусу.

— Ничего о самой работе — но я думаю, могу сообщить кое-что интересное. Это самая новейшая разработка…

— Простите. — Инспектор кивнул Вели: — Пошли кого-нибудь за этим Кнайселем. Нужно с ним поговорить. Усади его где-нибудь, пусть ждет, пока я не вызову…

Вели передал приказ кому-то в коридоре.

— Да, мистер Морхаус, продолжайте.

— Думаю, вам это покажется интересным, — сухо повторил Морхаус. — Видите ли, кроме того, что Абби отличалась добрым сердцем и мудрой головой, она все-таки была женщиной. То есть меняла свое мнение бессчетное количество раз. И поэтому я был не сильно удивлен, инспектор, когда две недели тому назад она сказала мне, что хочет изменить завещание.

— Бог ты мой! — застонал Эллери. — Это дело, я вижу, будет изобиловать техническими сложностями. Сначала анатомия, затем металлургия, а тут еще юриспруденция…

— Но не подумайте, что в прежнем завещании что-то было не по ее воле! Нет, она просто переменила намерение относительно размера одной доли наследства…

— Вероятно, доли Дженни?

— Да, Дженни. — Морхаус бросил на Эллери быстрый взгляд. — Не персональной его доли, а фонда научного исследования Дженни-Кнайселя. Ей хотелось, чтобы этот пункт был вычеркнут из завещания полностью. Тут не требовалась переделка всего завещания, однако вырисовались дополнительные резервы в пользу прислуги, нескольких благотворительных фондов и прочее, тем более что последний вариант завещания был составлен два года тому назад.

— И новое завещание было составлено? — Эллери так заинтересовался, что сел совершенно прямо.

— Конечно. Предварительный вариант, к сожалению не подписанный еще. Эта ее кома, а теперь убийство, — поморщился Морхаус, — помешали. Если бы я только знал, что такое может произойти! Никто из нас и не предполагал. Я планировал дать Абби на подпись новый вариант завтра. А теперь слишком поздно. Итак, остается в силе старое завещание.

— Нужно его просмотреть, — резюмировал инспектор. — Завещания вечно являются причиной убийств… Скажите, старая леди вбухала много денег в исследование?

— Вбухала и утопила — именно те самые слова, — резко ответил Морхаус. — Полагаю, все мы с вами могли бы безбедно существовать до конца дней на эти деньги… И все ради чего? Ради каких-то таинственных экспериментов.

— Вы сказали, — вставил Эллери, — что никто, кроме Дженни и Кнайселя, ничего не знает об исследовании. А миссис Дорн знала? Представляется весьма странным, при ее, как вы говорите, здравом смысле и уме, что она финансировала проект, ничего о нем не зная.

— На каждое правило есть исключение, — нравоучительно сказал Морхаус. — Дженни был слабостью Абби. Она слишком верила каждому его слову. Готов поклясться, однако, что на моей памяти Дженни ни разу не обманул ее доверия. Но конечно, она не знала о научной стороне проекта. Понимаете, это долгосрочный проект — Дженни с Кнайселем работали над ним вот уже два с половиной года.

— Вот оно как! — присвистнул Эллери. — А может быть, именно из-за растянутости работ она решила вычеркнуть этот пункт из своего завещания?

— Умное предположение, Квин. — Морхаус поднял брови. — Скорее всего. Первоначально они оба обещали закончить проект за полгода, но затянули на два года. Хотя она, как и прежде, обожала Дженни, она сказала, я цитирую ее слова: «Я прекращаю субсидировать такое сомнительное начинание. Деньги в наши дни становятся все нужнее…»

Инспектор внезапно встал.

— Благодарю, Морхаус. Не думаю, что вы потребуетесь нам далее. Идите.

Морхаус вскочил будто узник, с которого сняли оковы.

— Благодарю. Я еду к Дорнам, — бросил он через плечо. У двери он улыбнулся, как мальчишка. — И не трудитесь сообщать мне, что я должен оставаться в городе, я знаю все о законности.

Через секунду он будто испарился.

Доктор Минхен что-то пошептал Эллери, поклонился инспектору и вышел.

В коридоре раздались шаги. Вели открыл дверь и воскликнул:

— Окружной прокурор!

Инспектор мелкими шагами поспешил навстречу. Эллери поднялся, протирая пенсне… В комнату вошли трое.

Окружной прокурор Генри Сэмпсон обладал крепко сбитой, мощной фигурой; рядом с ним его заместитель Тимоти Кронин, средних лет, энергичный, с огненно-рыжими волосами, казался тощим; позади них маячил старик с сигарой, в шляпе с мягкими полями, буравивший всех хитрыми пронзительными глазами. Шляпа его была сдвинута на лоб, и прядь седых волос упала на один глаз.

Вели схватил седовласого человека за рукав и прорычал:

— А вот и ты, Пит… Куда ты? Как ты вошел?

— Опомнись, Вели. — Седовласый стряхнул с рукава кулачище Вели. — Разве не знаешь, что я нахожусь здесь как представитель американской прессы по персональному приглашению окружного прокурора? Послушай, отвяжись по-хорошему! Привет, инспектор! Что там — убийство? Эллери Квин, старый ты сукин сын! Дело, верно, горячее, раз и ты здесь… Нашли этого мерзавца?

— Спокойнее, Пит, — притормозил его Сэмпсон. — Привет, Квин. Что происходит? Я вижу, тут полная неразбериха.

Он уселся и бросил шляпу на каталку, одновременно с любопытством оглядывая комнату. Рыжеволосый человек пожал руку Эллери и инспектору. Газетчик облюбовал себе стул и опустился на него со вздохом облегчения.

— Все весьма сложно, Генри, — спокойно сообщил инспектор. — Пока никакого света в конце туннеля. Миссис Дорн была удушена в бессознательном состоянии в период подготовки к операции; по всей видимости, кто-то совершил подмену и выдал себя за оперирующего хирурга; никто пока не может идентифицировать имитатора; сейчас самый разгар расследования. М-да, трудное выдалось утро.

— Вы не сможете расследовать это дело, Квин, — заявил окружной прокурор, нахмурясь. — Кто бы ни был убийца, он избрал жертвой наиболее выдающуюся фигуру во всем Нью-Йорке. Здесь околачиваются десятки репортеров — нам понадобилась половина всего штата городской полиции, чтобы сдержать их напор и не пустить в помещение. Питер Харпер здесь — привилегированная личность, и даже — помоги мне Боже! — сам губернатор звонил полчаса назад. Можете представить себе, что он говорил. Преступление это громкое, Квин, очень громкое! Что за всем этим стоит: осознанная месть, маниакальная личность, деньги?

— Если бы я знал… Послушайте, Генри, — вздохнул инспектор, — нужно сделать официальное заявление для прессы, а нам нечего сказать. Вы, Пит, — угрюмо продолжил он, оборачиваясь к седовласому, — вы здесь с моего молчаливого согласия. Одно неосторожное слово с вашей стороны — и вам придется убраться. И не печатайте ничего такого, что не было сказано. В ином случае… Понятно?

— Я схватываю ваши слова на лету, — усмехнулся репортер.

— И еще, Генри. Ситуация развивалась так. — И старик Квин быстро вполголоса пересказал последовательность событий, открытий и осложнений, произошедших этим утром.

Когда инспектор закончил свой рассказ, он попросил бумагу и ручку и быстро, с помощью окружного прокурора, написал официальное заявление для репортеров, кружащих вокруг здания госпиталя. Были сделаны машинописные копии, которые подписал Сэмпсон; Вели послал своих людей раздать их репортерам.

Инспектор Квин подошел к двери амфитеатра и позвал кого-то по имени. Почти мгновенно на пороге возникла высокая, угловатая фигура доктора Люциуса Даннинга. Щеки врача были пунцовыми от волнения, глаза затуманены, морщины резко обозначились на худом лице.

— Итак, вы наконец решили позвать меня! — накинулся он на инспектора. Его седая голова дергалась из стороны в сторону, пока он колючим взглядом изучал всех собравшихся. — Вы полагаете, что мне нечего больше делать, как только сидеть, вроде той старой женщины или двадцатилетнего юноши, и ожидать милости быть приглашенным! Позвольте же мне сказать раз и навсегда, сэр… — он подошел вплотную к инспектору и занес над его головой свой тощий кулак, — это оскорбление вам не пройдет даром!