Врачу, исцелись сам! - Владимир Митрофанов

Следует учитывать, что огромное количество исторических текстов не сохранилось вовсе, а те, которые сохранились, могут иметь существенные искажения, подпитываться слухами. Так пишут, что Жанну

Д"Арк никто вовсе не сжигал, и что она вообще была гермафродитом, хотя впоследствии даже удачно вышла замуж; Ричард III для тех времен был вполне хорошим правителем, но, будучи преданным соратниками, проиграл войну и впоследствии был оболган. Царевич Дмитрий, малолетний садист, зарезался сам во время эпилептического припадка, но никто его не убивал; лучшим правителем России, который хоть как-то пытался ее реформировать под нормальную страну, был

Лжедмитрий – Гришка Отрепьев, но ему это не удалось, и Россия скатилась назад; известно, что немцы финансировали октябрьскую социалистическую революцию в России также, как и американцы оранжевую и розовую и еще кучу всяких других, исходя из собственных интересов; Спартак вовсе не был гладиатором; люди, которые жили буквально напротив арки Главного штаба в Петербурге и не спавшие в ночь штурма Зимнего дворца, будто бы его, этого штурма, даже не заметили. Двадцать восемь героев-панфиловцев придуманы и еще куча мифов создана про войну и ее героев, а некоторым из не существовавших героев даже установлены памятники. Я и раньше-то не особенно верил тому, что пишут, а сейчас вообще не верю. Говорят, на месте Петербурга до его основания Петром Первым будто бы уже был какой-то шведский город, и по тем меркам – немаленький, который располагался в районе впадения реки Охты, то есть там, где не было угрозы наводнения, да еще и куча всяких деревень вокруг. А по истории подается так, что пришел-де царь Петр и в болотах на пустом месте "прорубил окно в Европу". Все было не так, как нам это представляют. Это – аксиома. Ни газетам, ни телевиденью верить вообще нельзя – все врут, все искажено. Всегда во всем присутствует подвох – все является промывкой мозгов. И это было и будет всегда.

Журналисты ведь люди увлеченные, творческие и продажные, впрочем, как и мы.

Впрочем, на газеты он тоже нередко ссылался. Однажды, когда на конференции опять заговорили про деньги, он взял газету и громко зачитал оттуда:

– А как насчет вот такого утверждения: что "назначать малообеспеченным людям ненужные обследования и выписывать лишние лекарственные препараты аморально"?

Однако же, при всей свое циничности он был членом профсоюза. Надо отдать должное, профсоюз в больнице работал хорошо и организовывал автобусные экскурсии несколько раз в год. Ездили в Выборг, в

Копорье, в Тихвин. В последний раз две недели назад посетили Великий

Новгород. Там в музее Борисков с изумлением узнал, что по подсчетам археологов культурный слой накапливается примерно метр в столетие.

То есть, получалось, что сантиметр в год. Не так уж и мало получалось.

– Может быть, это только в России оттого такой толстый культурный слой, что мусор всегда кидали всегда под ноги? Или это во всем мире так? – спросил он экскурсовода. – Я чего-то сомневаюсь! Тогда получается, что за две тысячи лет должно накопиться не менее двадцати метров культурного слоя! И где бы тогда был Иерусалим? – спросил он.

– Ну, наверно, все зависит от конкретной ситуации, – сказала экскурсовод.

– Возможно, – сказал Борисков рассеянно, поскольку в этот самый момент с ужасом смотрел, как двое новгородских работяг, желая приставить дюралевую лестницу к стене, чтобы сбить с крыши сосульки, ухитрились положить ее на электрические провода. Тут же раздался характерный электрический треск, посыпались искры. Возникла кратковременная паника.

Наконец вошли в Софийский собор. Много чего и там рассказали интересного. Оказалось, старший брат Александра Невского умер внезапно очень молодым – прямо в день свадьбы, похоронен там же, в

Софийском соборе, а его невесту, которая чуть-чуть не успела выйти замуж, отправили в монастырь. Ее судьба почему-то очень тронула

Борискова. Какая-нибудь курносая шестнадцатилетняя девочка, которая радовалась выйти замуж за молодого и богатого, и вдруг – надо ехать в монастырь.

– Мне самого Ярославича не так жалко, как эту девочку! – горевал

Борисков на обратном пути, допивая остаток традиционного коньяка.

Кстати, профессор Самсыгин, который тоже ездил в эту поездку, с ним согласился.

Борисков за время работы в этой клинической больнице повидал разных профессоров. Прошлой зимой похоронили одну профессоршу

Зинаиду Степановну К. Хорошая была тетка, простая, душевная, совершенно незлобная. Умерла внезапно дома от сердечного приступа.

Буквально в один миг. Вдруг стало плохо с сердцем – и все. Пока вызвали "скорую" – было уже поздно. Что же касается той умершей зимой профессорши, то Борискову довольно долго – с полгода, наверное

– казалось, что она еще жива. Будто бы шаги ее и голос даже слышал.

Даже думал, не дух ли действительно витает. Кстати, на поминках, которые начальство организовало в больничной столовой, родственники той профессорши передрались в кровь. Два зятя и обе дочери вместе с ними сцепились друг с другом. Сцена была безобразная. До этого события никто ничего не знал о ее частной жизни. Всегда она была в ровном настроении. С персоналом общалась уважительно, без гонора, типа: "Я – профессор, ты – дурак!"

Панихида по Зинаиде Степановне проходила в своем же больничном храме, рядом с моргом. Церковь эту восстанавливали очень долго, отдельными кусками. Начали еще при старом главном враче. Посмотрели, что в других больницах храмы появились, и тут же начали делать свой.

Начал приходить батюшка, службы проводились регулярно. Главный здесь показывал себя как человека православного. В больнице св. Николая – там главный врач, напротив – был мусульманин, и тоже, кстати, как у них принято в племени, брал на работу преимущественно своих, у него врачами даже арабы работали. Впрочем, великий Авиценна, кстати, тоже был араб. Тот главный врач вроде, хотя с виду и лояльный к другим религиям, но, говорят, хочет переименовать свою больницу из св.

Николая то ли в Центр высоких медицинских технологий, то ли в

Европейский медицинский центр. Неизвестно, чем ему святой Николай не угодил. Он же был как бы самый первый Дед Мороз. А вот в -ской больнице была более четкая иерархия: там главный – тоже был грузин, и все заместители и почти все заведующие отделениями у него – также были грузины. Рядовые же врачи все вперемешку: грузины, евреи и русские примерно в одинаковой пропорции. Зато средний и младший персонал – почти исключительно русские. А крышу там обычно чинят и территорию убирают только таджики. Парень, с которым Борисков когда-то вместе учился в институте, работал там торакальным хирургом и рассказывал:

– Начальник у нас своеобразный, но в целом ничего – справедливый, дает дышать. А любимая присказка его: "Я тибья убию!"

Хирург тот считал, что надо брать пример с Америки: уж сколько народу там живет разного, а все как-то друг с другом уживаются. Он там с кем нужно делился и зарабатывал очень неплохо и в целом был доволен.

В медицине, как и в любой другой профессии, люди устраиваются кто как – все по-разному – кому как повезет. Иногда случались совершенно неожиданные вещи. Однокурсник Коля Басов изначально, сразу после окончания института пошел работать в НИИ социальной реабилитации инвалидов. Это было тогда даже не министерство здравоохранения, а только социальной защиты, которые ныне объединили. Вначале считалось как бы дыра дырой, не особо престижная работа с инвалидами – какой с них навар, а сейчас Коля катается как сыр в масле: известно, когда идет постоянная война – работы протезистам завались. К тому же социальные программы для инвалидов поддерживают западные благотворительные фонды. Сам он с инвалидами нередко ездит на разные инвалидные олимпийские игры, другие мероприятия, даже уже пару раз летал в Америку. Борисков его, как встречает, всегда прикалывает:

"Коля, не ты ли протез Басаеву делал? Делал ведь – признайся же!

Сколько взял?" Хотя не исключено, что Басаев на приеме у врача вел бы себя очень даже сдержанно и почтительно и оружием не угрожал бы.

Да и заплатить мог реально хорошо. Хотя и не факт.

Хирург-абдоминальщик Леня Брыкалов некоторое время после окончания института работал в Сибири и как-то оперировал буквально умиравшего от перитонита чеченца, реально ночами не спал, насилу его выходил.

Потом, когда ехал в поезде в Москву, по дороге случилось разбойное нападение на их вагон – забрали все деньги и ценные вещи. И вдруг среди бандитов он узнал того самого чеченца, которого вылечил, и грешным делом подумал, что тот его вспомнит и не тронет – все-таки спас ему жизнь. Тот посмотрел на врача презрительно: "Ты для меня не человек!" Забрали у него тогда все заработанные деньги, да еще и в рожу дали. И где же тут хваленая восточная благодарность? Впрочем, потом ему знающие люди говорили: "Ты не понял: радуйся, что живой остался, он мог бы тебя и убить как свидетеля! Это и есть его величайшая тебе благодарность от него – он тебя не убил, а не убил!"