Солярис - Андрей Арсеньевич Тарковский

— Голый пещерный человек, — сказал Снаут, — даже собственную планету долго поил своей кровью, прежде чем она стала ему матерью. Мы движемся по рассчитанным орбитам, координаты вычислены, установлены допустимые отклонения, но очень незначительные.

— Кем вычислены? — спросил Крис. — Ты, Снаут, метафизик.

— Наоборот, — сказал Снаут, — я материалист и безбожник… Еще триста лет назад Колмогоров и Винер доказали…

Снаут взял с полки книгу, раскрыл ее на одной из закладок и прочел: «Встречающееся часто отрицание и неприятие этих идей проистекает из нежелания признать, что человек является действительно сложной материальной системой, но системой конечной сложности и весьма ограниченного совершенства, и поэтому доступен имитации. Эти обстоятельства многим кажутся унизительными и страшными. Даже воспринимая эту идею, люди не хотят мириться с ней.

Такая картина всеобъемлющего проникновения в тайны человека вплоть до возможности, так сказать, закодировать его и передать телеграммой в другое место, кажется ему отталкивающей и пугающей. На самом деле, надо стремиться этот глупый и бессмысленный страх заменить тем огромным удовлетворением фактом, что такие сложные, прекрасные вещи могут быть созданы человеком, который еще совсем недавно находил простую арифметику чем-то непонятным и возвышенным…»

— Это писал Колмогоров — не фантаст, не поэт, — сказал Снаут, — писал еще сто лет назад.

— Я не о том сейчас говорю. Вернее, о том, но я о другом думаю… — сказал Крис. — Если человек конечен, может быть, нет смысла доходить до конца? Что-то не додумать, остановиться на полдороге?

— Кроме личных желаний и страха, — сказал Снаут, — у человека есть еще и судьба. Мы должны идти, идти и идти. Мы — люди, лишь здесь нас ждет удовлетворение и радость…

Он молчал.

— Может быть, потому, что ты преодолел тяжесть отмеренного тебе возмездия за содеянное, ты выздоравливаешь… А ты говоришь — «на полдороге». В этом мудрость жизни… Она строго взыскивает с нас за наши проступки, но она милостива к нам, если мы готовы платить за них настоящую цену. Она судит беспощадно, но если человек готов расплачиваться до конца, она его прощает. Вот почему ушла Хари… Теперь уже навсегда… После последнего эксперимента никто больше не возвращается…

— Ты хочешь сказать, что океан понял? — спросил Крис.

— Это не то слово. Но мне кажется, что впервые между нами и океаном возник моральный контакт… Пусть еще неосмысленный… Но это внушает надежду.

Снаут взял металлическую пластинку и вложил ее в вертикальный диск. Послышался щелчок, и полились знакомые земные звуки.

— Бах, — сказал Снаут, — восемнадцатый век.

Они сидели и слушали. И вдруг запахи земли и сочной земной зелени, и женских рук, измазанных соком земных плодов, вновь овладели Крисом.

Океан был чернее, чем обычно.

— Смотри, земля! — крикнул Крис.

— Это мимоид, — посмотрев в окно, сказал Снаут, — плавучий остров органического происхождения.

— Полечу, — сказал Крис. — Какой же я солярист, если ни разу не поставил ноги на поверхность Соляриса?

Крис направился вглубь острова.

Необычный красный туман сгущался вокруг. Дул порывистый ветер, хотя океан был спокоен.

Крис перевалил через возвышенность, небольшой холм, и остановился, пораженный: туман здесь был не так густ, и в нем видны были деревья и кусты. Он пошел по тропинке, протоптанной в траве, и вдруг остановился. Это были его родные места. Вдали видно было озеро и неподалеку от берега — лодка. Он подошел и прыгнул в нее, но она даже не покачнулась. Все — и берег, и лодка, и озеро, — было одним застывшим монолитом. В лодке лежал, словно прикипевший ко дну, обломок весла и окаменевший узелок с хлебом.

Крис наклонился, потрогал все это и прямо по блестящей поверхности озера пошел к противоположному берегу, в сторону отцовского дома. И вдруг остановился, пораженный…

Крис Кельвин — не он, а другой Крис Кельвин — шел по пыльной дороге среди деревьев.

Крис спрятался за дерево. Неподалеку от дома Кельвин-II остановился, положил на траву брезентовый мешок, вынул из кармана галстук и надел его. Затем по отлогому косогору спустился вниз.

Крис, прячась за деревьями, шел за своим двойником.

Дом открылся сразу, как только он прошел через рощу, стоящую в стороне от дороги. Крис-II остановился и перевел дух. Затем прямо по траве прошел к воротам, толкнул калитку и вошел внутрь. Прежде чем подняться на крыльцо, он некоторое время стоял посреди двора и озирался по сторонам.

Птицы перелетали с одного дерева на другое.

Поднявшись по ступенькам, он прошел по коридору; судорожно вздохнув, отворил знакомую дверь с цветными стеклами и вошел в кухню.

У стола, вполоборота к Крису, опираясь на палку, стоял отец и левой рукой перекладывал малину из корзины в глубокую тарелку.

Из крана с шумом лилась вода, и отец обернулся не сразу. Крис-II вдруг ослабел и, не выпуская из рук мешок, прислонился к притолоке, стараясь не произвести шума, способного отвлечь отца от его занятия.

Наконец отец обернулся.

Крис-II бросил мешок, торопливо подошел и обнял его так сильно, что тот уронил палку и пошатнулся. Крис поднял его на руки и перенес на стоящий поблизости стул.

Отец сел, а Крис-II, не глядя ему в лицо, опустился на пол и уткнулся в его сухие старческие колени. Так сидели они долго и, конечно, молчали. Истинный Крис, наблюдая в окно эту сцену, с ужасом подумал о том, что он почувствует, если отец заговорит.

Вдруг кто-то тронул его за плечо.

Крис вздрогнул и обернулся. Это был Снаут. В белом комбинезоне, испачканном смазкой, он казался выше и моложе…

— Я за тобой… Мне показалось, что ты слишком долго…

— Да-да… — сказал Крис. Стоя рядом со Снаутом, краем глаза в окне отцовского дома он видел самого себя, уткнувшегося в отцовские колени.

— Это все эксперимент… Та самая энцефалограмма, — Кельвин кивнул в сторону дома. — Наверное, тогда я очень хотел вернуться домой… Помнишь, когда я протестовал против эксперимента?

— Тебе надо отдохнуть, Крис, — сказал Снаут, — тебе надо вернуться на Землю.

— Нет, Снаут, я остаюсь. Кроме желаний и любви, существует еще долг.

— Какой долг? — спросил Снаут.

— Я имею в виду наш человеческий долг перед собственной судьбой, которую для нас выбрал наш пращур, когда он впервые спустился с дерева и взял в передние конечности палку. Пока человек будет помнить свой древний долг, он останется человеком.

Они медленно шли по аллее сада.

Стояла мертвая тишина.

Стало светлее, и было видно, что «Земля» — лишь крохотный, ничтожный островок в безбрежных просторах океана Соляриса.

Отцовский дом был освещен красным дрожащим светом и затянут туманом.

Огромное красное солнце вставало над океаном.