Пассажирка - Зофья Посмыш

— Не знаю, смог ли бы я сдержаться, если бы ее ударили… при мне.

Неизвестно почему Лиза спросила:

— Вы офицер?

— Так точно. Офицер.

— А это? — Лиза указала на серебряные предметы. — Мне казалось, что вы художник.

— Это моя профессия в мирное время.

— Понимаю. Вы считаете, что во время войны все становятся солдатами.

— Да, фрау надзирательница. — Ей послышалась в его голосе насмешка. — Я так считаю.

— И я того же мнения.

Она снова принялась рассматривать «лагерную мадонну», а он, казалось, изучал ее, старался разгадать.

— Ну так как же? — спросила она шутливо. — Приехать мне еще раз за вами? Со мной вам ничто не угрожает. И ей тоже.

Он помолчал немного, а потом произнес:

— Вы… разрешите быть с вами откровенным?

— Слушаю вас.

— Так, как будто на мне нет моего «мундира», а на вас вашего?

— Говорите.

— Благодарю вас за возможность повидаться с Мартой. Я не воспользуюсь ею.

Удивление Лизы было слишком велико. Она встала. Тадеуш тоже вскочил. Она заставила себя заговорить безразличным тоном:

— Я думала, что вам хочется этого. Во всяком случае, не меньше, чем ей.

Теперь в его взгляде была откровенная ненависть. И презрение.

— Мы оба находимся в концлагере. Марта и я.

Лиза пожала плечами.

— Какое это имеет значение? Если я вам гарантирую безопасность.

— Здесь гарантировано только одно, вы ведь знаете.

— Допустим. Но тем более нужно ценить такую возможность… Не понимаю вас…

— Фрау надзирательница! Раз уж вы разговариваете со мной, как с человеком, то и я отвечу вам, как человеку. Любовь неразрывно связана с жизнью. А здесь…

— Понимаю. Вы имеете в виду, что любовь связывает с жизнью.

Он молчал.

— Еще одно, — продолжала Лиза. — Вы не хотите видеть Марту, боясь за себя или… за нее?

Тадеуш посмотрел на нее с удивлением: она угадала.

— Я сильнее Марты.

Лиза понимала его. И была, как никогда раньше, убеждена в его правоте. Он не хотел поддерживать любовь Марты, создавать иллюзии, расслабляющие волю.

— Хорошо. Продолжайте работу.

В дверях Лиза обернулась.

— Я обещала Марте, что она вас увидит. Могу ли я сказать ей, что вы сами не захотели прийти?

Он встал навытяжку.

— Так точно, фрау надзирательница.

Лиза в бешенстве вскочила на велосипед. Как легко он разгадал ее, как быстро раскрыл ее замысел. Какой-то заключенный выбежал из-за угла барака прямо под колесо. Она спрыгнула с велосипеда, чтобы обругать его, и тут увидела виселицы. Их было четыре. Вокруг них суетилось несколько заключенных. Они подставляли лестницы. Пустые петли чуть покачивались на ветру. Лиза удивилась. Она ехала сюда той же дорогой, но не заметила их.

Она отправилась в женский лагерь, хотя был вечер и ее рабочее время давно кончилось: ей необходимо было увидеть Марту сию же минуту, немедленно. Лагерштрассе поражала странной пустотой. Обычно появление эсэсовца в такое время вызывало переполох. В промежутке между перекличкой и сном заключенные чувствовали себя относительно спокойно. Они занимались своими личными делами, неизменно нарушая при этом лагерный режим, или позволяли себе роскошь уноситься мыслями в прошлое. Но теперь Лиза не видела крадущихся от барака к бараку фигур, лагерь словно вымер. Она поняла, в чем дело, когда услышала пение. Таубе был в лагере. Всегдашняя его песня — «Голубые драгуны».

«Далек наш путь на родину обратный, далек, далек», — разносилось по лагерю стройное, слаженное пение. Ни одна команда не умела петь так, как «отряд» Таубе, с таким чувством мелодии и пониманием духа песни.

— Добрый вечер, фрау Франц. — Приветствуя ее, Таубе поднял деревянную палку, словно маршальский жезл. — Хочу навести порядок, — похвастался он.

Лиза кивнула. Мимо нее вслед за Таубе прошли три пятерки. Тупые лица, пустые глаза, как у Таубе! Все с повязками вспомогательной службы. Старые рецидивистки с многолетним лагерным стажем. Уголовницы. Преступницы. Они несли заступы, а некоторые, как и их начальник, палки. «Ведь человек живет всего однажды, и путь земной ему не повторить», — пели они, направляясь к двадцать пятому бараку, бараку «музулманок». Они выволакивали больных на улицу и убивали ударами заступов или бросали под палку Таубе. А потом получали из его рук треть буханки хлеба и сто пятьдесят граммов колбасы — добавку, предназначенную для работающих в особо тяжелых условиях.

«Далек наш путь на родину обратный, далек, далек», — все еще слышала Лиза пение отряда Таубе, когда подходила к бараку Марты.

Капо просияла, увидев ее.

— Марта у проволоки, фрау надзирательница. Она всегда там стоит в это время. И в тот день, когда Майор покалечил заключенную, она тоже была там. Ей повезло, ведь пес мог и ее изуродовать. Кажется, она даже помогала отнести пострадавшую в больницу.

И тогда, только в это мгновение, у Лизы открылись глаза. Марта участвовала в убийстве собаки. Это ясно. За день до этого пришли те двое из мужского лагеря, и, когда Лиза затеяла нелепый спор с капо Вернером, Марта обменялась с писарем несколькими отрывочными фразами. Конечно, она описала собаку и научила, чем ее можно приманить.

Не говоря ни слова, Лиза направилась к проволоке, капо за ней. Они остановились за углом последнего барака. Марта стояла почти неподвижно, глядя в сторону мужского лагеря. Какая бессмыслица! На таком расстоянии нельзя не только услышать друг друга, но и различить лица. Впрочем, в тот момент у проволоки мужского лагеря никого не было: там происходил общий сбор. Может быть, даже казнь. Но почему он, Тадеуш, отказавшись от почти официальных свиданий с Мартой, счел возможным видеться с ней таким образом? И снова Лиза поняла. Между ними была проволока. Ее нельзя не заметить, пренебречь ею, вычеркнуть из их любви. Он как раз и добивался этого: чтобы она не забывала, где они находятся и что из этого следует. Чтобы она не питала иллюзий, которые раздувают любовь и «связывают с жизнью». Надзирательница Анна Лиза Франц приказала капо привести Марту, но так, чтобы другие заключенные ничего не заметили.

— Ну, Марта, — заговорила она дружески, доверительно, как подруга, принесшая приятное известие. — Я привезла тебе хорошую новость. Завтра здесь будет твой Тадеуш.

Ответа не последовало. Марта молчала, точно так же как недавно молчал он, только лицо ее выражало попеременно неуверенность и надежду, а глаза тревожно бегали по сторонам.

— Что же ты? Не рада?

— Спасибо, фрау надзирательница, — сказала она с усилием. — Я очень рада.

— Ага… Значит, рада… Великолепно. Это очень любезно с твоей стороны, что ты изволишь радоваться. А теперь марш! — закричала Лиза, давая выход долго сдерживаемой ярости. — Разогнать всю эту компанию!

Марта даже не вздрогнула. Она стояла перед Лизой по стойке «смирно», как-то неестественно, даже издевательски выпрямившись. И не искала уже чего-то беспокойным и беспомощным взглядом, а пристально, в упор смотрела на Лизу.

— Живо! — Надзирательница Анна Лиза Франц чувствовала, что бледнеет. — Или… или ты не увидишь его. Ни здесь, ни…

Лиза не закончила фразу. Еще секунду они стояли, глядя друг другу в глаза, потом Марта повернулась и пошла к проволоке. Что-то сказала первой заключенной. Та кинулась прочь.

Немедленно, не оглядываясь. Вторая тоже. Надзирательница Франц впервые наблюдала «их» технику. Эти жесты, сигналы, предупреждающие об опасности, были почти неуловимыми, она сама никогда бы не заметила их. Но сейчас ее интересовало другое.

— Капо! — крикнула она. — Разогнать эту банду!

Капо только этого и дожидалась. Она, как фурия, бросилась на женщин, крича, ругаясь, сбивая с ног, колотя всех, кто подвертывался под руку. Через минуту у проволоки не осталось ни души.

А на следующее утро капо с радостью сообщила надзирательнице: