Вокруг одни враги - Росс Макдональд

Записку жене он оставил на пюпитре рояля и направил на нее свет маленькой лампочки. Украдкой я прочитал записку:

«Моя дорогая.

Если ты проснешься и удивишься, где я, то знай, что я уехал ненадолго с мистером Арчером. Если кто-нибудь подойдет к входной двери, не открывай.

И пожалуйста, не волнуйся.

Я тебя очень люблю, не сомневайся.

Скоро вернусь. Целую. X. (12.30 ночи)».

Глава 14

Я сам повел машину и предложил Лэнгстону поспать. Он утверждал, что не хочет, однако, когда мы выбрались на шоссе, он пригасил сигарету и задремал.

Шоссе, сделав петлю в глубь горного ущелья, ушло от океана, а затем снова вернулось к нему. Железная дорога шла между океаном и горами, и время от времени я видел отблеск ее рельсов.

Машин на шоссе было мало. В основном эта северная часть страны была пустынной местностью. На приокеанской полосе тьму рассекали лишь всполохи нефтяных вышек да огни бензоколонок. А вверх по склонам гор тянулись поля. В полях, словно каменные изваяния, замерли стада.

— Нет! — закричал Лэнгстон во сне.

— Проснитесь, Хэнк!

Он казался совершенно ошеломленным.

— Жуткий сон! Мы трое… — Он замолк на полуслове и уставился в проносящуюся мимо ночь.

— Кто трое?

— Моя жена, я и Дэйви. Отвратительный сон.

— Вы боитесь, что Дэйви может снова заявиться к вам домой? — спросил я, помолчав.

— Мне это приходило в голову, — признался он. — Но он никогда не сделает ничего с человеком, которого я люблю.

Он говорил, не поворачивая головы. Видимо, следовало оставить его дома, подумал я, но теперь жалеть было поздно. Если верить спидометру, от его дома я проехал уже более пятидесяти миль.

— Далеко еще, Хэнк?

— Точно не могу сказать. Когда увижу это место, я его узнаю. Вам надо будет сделать левый поворот и съехать на дорогу, покрытую гравием. Она пересекает железную дорогу. — Он напряженно вглядывался во тьму.

— Вы давно были там в последний раз?

— Года три назад. Помощник шерифа Флайшер возил меня туда.

— Зачем вас туда понесло?

— Я хотел точно представить себе, как все могло произойти. Люди в приюте рассказывали мне, что, когда Дэйви привели туда, он был в столбняке — не мог ни говорить, ни воспринимать, что говорят. Я пробовал у них узнать, в чем дело. Но Флайшер ничего им толком не рассказал.

— А с вами он поделился?

— Разве полицейские чем-нибудь делятся? И я могу понять полицейского, которому вовсе не хочется делиться добытыми им сведениями. Когда мы ездили с ним сюда, он сказал, что уже двадцать лет занимается этим делом.

— Он так и сказал?

— Да.

— Значит, он не считает это несчастным случаем?

— Не знаю, что он считает. — Лэнгстон вытянул шею. — Сбавьте скорость. Мы подъезжаем к повороту.

В нескольких сотнях ярдов перед нами в свете фар идущего навстречу грузовика я разглядел уходящую влево покрытую гравием дорогу. У поворота «голосовал» одинокий путник. Это оказалась девушка, она стояла к нам спиной и неистово махала водителю грузовика. Но грузовик на скорости промчался мимо нее, потом мимо нас.

Я сделал левый поворот и вылез из машины. На девушке были темные очки, как будто сама ночь была для нее недостаточно темна. Она резко повернулась. Мне даже показалось, она собралась бежать. Но ноги ее словно приросли к гравию.

— Сэнди?

Она мне не ответила, но, узнав, чуть застонала. Я как бы со стороны, с высоты птичьего полета увидел себя: на пустынном перекрестке мужчина приближается к перепуганной девушке. Правда, мои намерения в этой картине не отразились.

— Где те двое, Сэнди?

— Не знаю. Я убежала и спряталась за деревьями.

Она махнула рукой в сторону сосновой рощи за железной дорогой. От нее еще веяло запахом сосен, я его почувствовал.

— Он положил мистера Хэккета поперек рельсов, и я ужасно испугалась. Сначала я думала, он не всерьез это затеял, а только делает вид. Я никак не ожидала, что он на самом деле хочет его убить.

— Хэккет без сознания?

— Нет, но он связан по рукам и ногам, во рту кляп. Когда он лежал на рельсах, он казался таким беспомощным. Он прекрасно понимал, где он. Я догадалась по звукам, какие он издавал. Я просто не могла этого выдержать и убежала. А когда вернулась туда, их уже не было.

К нам направился Лэнгстон. Гравий шуршал у него под ногами. Девушка шарахнулась в сторону.

— Не бойтесь, — сказал он.

— Кто вы? Я разве вас знаю?

— Меня зовут Генри Лэнгстон. Дэйви просил, чтобы я о вас позаботился. Выходит, мне все-таки суждено позаботиться о вас.

— Я вовсе не хочу, чтобы обо мне кто-нибудь заботился. Со мной все в порядке. Я могу «проголосовать».

Она произнесла это с уверенностью, но только по инерции, потому что с ее состоянием уверенность не вязалась.

— Пошли, — позвал он. — Не надо упрямиться.

— У вас есть сигареты?

— Целая пачка.

— Если дадите мне сигарету, я поеду с вами.

Он вынул пачку и торжественно вручил ей. Она взяла одну сигарету. Руки у нее дрожали.

— Дайте закурить.

Лэнгстон протянул ей спички. Она закурила и глубоко затянулась. Кончик сигареты отражался в стеклах ее темных очков, как два горящих маленьких красных глаза.

— Ладно. Пойдемте в машину.

Она села на переднее сиденье между Лэнгстоном и мной и закурила сигарету.

— Не очень-то удачной оказалась ваша затея, — сказал я. — Кто это все придумал?

— В основном Дэйви.

— Что у него на уме?

— Я уже сказала, он собирался убить мистера Хэккета. Положить поперек рельсов, чтобы его переехал поезд.

— И ты согласилась с ним?

— Я не верила, что он это сделает. Да он ведь и не сделал.

— В этом надо еще убедиться.

Я отпустил ручной тормоз. Машина съехала под уклон к переезду, отмеченному старым деревянным знаком — крест-накрест.

— Куда он положил мистера Хэккета?

— Вот сюда, у самой дороги. — Сэнди показала на северную сторону переезда.

Я вышел из машины и с помощью электрического фонарика осмотрел пути. На гравии отпечатались глубокие свежие следы. И все равно трудно было вообразить себе сцену, описанную девушкой.

Я вернулся к машине.

— Дэйви не говорил, почему он выбрал именно это место?

— Наверное, считал, что здесь удобнее убить мистера Хэккета. Но потом, когда я убежала, он, вероятно, передумал.

— А почему в качестве жертвы он выбрал именно мистера Хэккета?

— Понятия не имею.

Я заглянул в открытую дверь машины.

— А надо бы, Сэнди. Ведь мистер Хэккет — друг вашей семьи. Или был другом.

— Мне он не друг, — ответила она сдержанно.

— Ты дала это понять достаточно ясно. Что же такого сделал Хэккет?

Она повернулась к Лэнгстону.

— Я ведь не обязана отвечать, правда? Я несовершеннолетняя, но на адвоката у меня есть право.

— У тебя не только есть право, — вставил я, — тебе просто необходимо взять адвоката. Но тем, что будешь отмалчиваться, ты себе не поможешь. Если мы не помешаем твоему приятелю, тебе придется в конце концов отвечать перед судом за все, что он совершит.

Она снова апеллировала к Лэнгстону — он ведь угостил ее сигаретой:

— Все это неправда, да?

— Почему же, может и так случиться.

— Но ведь я несовершеннолетняя.

Я опять вмешался:

— При серьезном обвинении тебя это не защитит. Ты и так уже замешана в похищении человека. Если Хэккет будет убит, тебя признают соучастницей в убийстве.

— Но я ведь убежала.

— Это не очень-то поможет, Сэнди.

Она была потрясена. По-моему, она начала кое-что соображать, ощущать реальность места и времени, понимать, что все это происходит в ее жизни и что ничего хорошего в этом нет.

Меня охватило сочувствие к ней. Эта сцена стала частью и моей жизни тоже, сосновая роща, черневшая на фоне темного неба, железнодорожные рельсы, как стальная неизбежность, бегущие с севера на юг. Запоздалая луна, как запоздалая мысль, повисшая низко над землей.

Где-то вдалеке луч головного прожектора поезда прочертил к северу светящуюся дугу. Он несся на нас, покачиваясь, вырывая из темноты причудливые узоры, волоча за собой товарный состав. Фары моей машины освещали рельсы, и я видел, как они прогибаются под тяжестью локомотива. Оглушительный стук колес завершил неумолимую реальность этой картины.

Сэнди испустила придушенный крик и, проскочив мимо меня, кинулась было бежать. Я силой усадил ее обратно в машину. Она попыталась вцепиться мне в лицо. Пришлось дать ей пощечину. Надо сказать, мы оба вели себя так, словно шум поезда отрезал нас от всего человеческого, мы перестали быть людьми.

Когда поезд умчался на юг, Лэнгстон сказал:

— Теперь успокойтесь. В насилии нет смысла.