Сошел с ума - Анатолий Афанасьев

— Надо срочно позвонить! — сказал я Полине.

— Куда, дорогой? Стелле Блюаи? Она вполне потерпит до завтра. Да и какие могут быть у нее тайны, сам подумай. Неужто надеешься, что бедная женщина сберегла для тебя невинность?

— В Москву! Надо срочно позвонить в Москву.

Снестись с Москвой оказалось вовсе не трудно. Прямо в фойе ресторана стоял телефонный суперагрегат, по которому Полина по коду за пять минут дозвонилась до Володиной квартиры. У меня от сердца отлегло, когда услышал его рассудительный и как будто близкий голос:

— Ты где, Миша?

Я ответил, что прибыл в Париж, и тут же, торопясь, начал объяснять ситуацию с котом. Володя должен был дозвониться до моей дочери, чтобы она немедленно привезла ключи, открыла квартиру и выпустила узника на свободу. А еще лучше, чтобы увезла его к себе.

— Володя, займись, пожалуйста, этим сейчас же!

— Но в этом нет необходимости, — отозвался он после непонятной заминки.

— Володя, ты пьяный?

— Нет, не пьяный, не волнуйся…

Дальше он поведал вот что. Квартиру действительно не было нужды отпирать, потому что она была взорвана. Вечером того дня, когда мы с Полиной отбыли, неизвестные злоумышленники подложили под дверь заряд тротила и ночью так громыхнуло, что по всему стояку, от подвала до крыши, прошла трещина. Как и большинство жильцов дома, Володя лично побывал на месте происшествия. Ущерб квартире, конечно, нанесен немалый, но теперь беспокоиться не о чем. Слесарь из РЭУ приладил дверь на место, а милиция ее опечатала. Что касается Фараона, тут вообще все в порядке. Володя видел его днем собственными глазами: кот прошмыгнул от мусорного бака в подвал, волоча в зубах здоровенную крысу.

Покончив с грустной темой, Володя оживился:

— Ну как там в Париже? Почем она?

— Еще не приценялся, — буркнул я, туго соображая.

— Ты надолго там обосновался, Коромыслов?

— Как понравится. — Полина причесывалась перед зеркалом, Трубецкой покупал газеты. — Послушай, Володя, а кто взрывал — выяснили?

— Плохо оцениваешь обстановку. Оторвался от почвы. Кто же это будет выяснять? Хорошо, хоть дом уцелел… Кстати, Полина, надо полагать, с тобой?

— Да, тоже в Париже.

— Привет ей от меня.

— Обязательно передам.

…Уселись за столик неподалеку от оркестра.

— На тебе лица нет, — озаботилась Полина — Узнал что-нибудь неприятное?

— Да так, ерунда… Квартиру взорвали.

— Твою?

— Нет, лужковскую.

Полина и Трубецкой многозначительно переглянулись. Похоже, им вообще нравилось переглядываться в моем присутствии.

— Не расстраивайтесь, — в глазах Трубецкого соболезнование. — Все, что ни делается, все к лучшему. Купите новую квартиру. Или сразу две.

— На какие шиши?

— Об этом разговор впереди, поверьте, деньги у вас будут.

Полина посмотрела на него с осуждением, будто он выдал предновогодний секрет. Занятый мыслью о растерзанной квартире, я поначалу не обратил должного внимания на последнюю фразу Трубецкого, но чуть позже, когда мы с отвращением лакомились под водочку закусками типа «рыбьи глазки», «салат из воробьев» и прочим в таком роде, Трубецкой снова вернулся к этой теме.

— Как я предполагаю, — сказал он, — ваши финансовые дела, дорогой Михаил Ильич, не слишком блестящи?

— Да ничего, — возразил я, — пока не бедствую. Перебиваюсь потихоньку.

— Зачем же перебиваться?.. Лишние полмиллиона долларов вам не помешают, как вы считаете?

Полина опять поморщилась.

— Эдик, ну куда ты спешишь?

— Нет, почему же, — проворчал я. — Это интересно. И за что же вы дадите мне полмиллиона?

— Уверяю вас, ничего сверхъестественного.

— Если требуется кого-то замочить, то я пас.

— Избави Бог! Михаил Ильич, у вас, вероятно, после всех московских приключений сложилось превратное представление о нашей компании. Выбросьте все это из головы. Я лично не менее законопослушный гражданин, чем вы. Что касается Полины, она вообще святая… Да, да, не возражайте… Понимаю, вас шокировала история с несчастным Цыпой. Полина рассказала. Но это была элементарная самооборона. Учтите, Михаил Ильич, в лице Цыпы вы столкнулись не с вполне нормальным человеческим существом. Я тоже имел честь его знать. Циничное, злобное, растленное чудовище. Хорошо, что вы не успели в этом убедиться. Но если бы не Полюшкина верная рука и целкий глаз, мы бы не сидели сейчас в этом прекрасном ресторане. Впрочем, действительно, давайте перенесем дела на завтра.

Вот уже несколько часов я исподволь наблюдал за этим жизнерадостным человеком, и надо заметить, он был мне симпатичен. В его темных веселых глазах не было алчного блеска, этакой кастовой приметы, которая отличает всех тех, кто называется «новыми русскими». За весь день он не позволил себе ни одного резкого замечания, ни разу не насупился, и каждое, самое легкое движение его ума дышало таким спокойствием, какое внушает, к примеру, течение полноводной реки. Если он и был крупным бандитом, то безусловно с хорошими манерами. А за одно это можно многое простить.

Ужин удался: напился один я. На каком-то промежуточном этапе Полина вдруг взялась ограничивать спиртное, как заправская жена, впрочем, делала это с милыми ужимками. Как заправский муж, я дулся и просил оставить меня в покое. Сколько выпил Трубецкой — не знаю: вроде, шел наравне, но вовсе не пьянел. Несколько раз они с Полиной танцевали. Я ревниво наблюдал. Среди двух-трех-четырех пар, слившихся в натуральном оргастическом экстазе, они выгодно выделялись. Трубецкой галантно поддерживал даму за талию и что-то нашептывал, Полина, гибко отклоняясь, то и дело заливалась смехом. Про раненое плечо как бы напрочь забыла.

Запомнилось, как возвращались ночью в отель по умытому дождем Парижу. Невысокий город, плывущий по чернильному асфальтовому озеру, со множеством разноцветных огней, настырно подмигивающих изо всех углов. Я решил спьяну, что мы где-то на Черном море, возможно, в Ялте. Однако Трубецкой, под локоток обводя меня около чугунной тумбы со львами, уверенно возразил:

— Нет, это Париж. Даже не сомневайся, Мишель!

Вся прежняя жизнь — псу под хвост. От нее только и осталась утренняя дрожь от выпитого накануне.

Полина подала кофе в постель. На ней что-то накинуто, но впечатление, что голее голой.

— Где Трубецкой? — проворчал я, продолжая быть капризным мужем.

— У себя в номере. Этажом выше.

Присела на постель. В ясных очах безмятежность и нега. Ласково положила руку на мое бедро. У меня было подозрение, что нынешнюю ночь она провела не со мной, а этажом выше, но я его придержал при себе. Кофе горячий и сладкий, с капелькой молока — именно как я любил.

— Знаешь, милый, хоть ты и пьяница, как все писатели, но Эдик от тебя без ума.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Похвалил меня. Сказал: в кои-то веки, Полюшка, завела себе интеллигента.

— А до меня были кто?

— Прости, Миша. Ты правда Эдику понравился, и это очень важно.

— Почему?

Улыбалась отрешенно.

— Просто ценю его мнение. Он мне как старший брат.

— Значит, если бы я ему не понравился… Кстати, что он там молол насчет полумиллиона?

Забрала пустую чашку, поставила на пол. Потянулась за сигаретами. Закурила — я тоже закурил.

— Возможно, тебе придется выполнить одно поручение.

— Опять? Какое же?

— Смотаешься в Москву, привезешь кое-что. Небольшую посылку. И станешь богатым человеком.

Сказала это так, словно посылала в магазин за хлебом, а у меня в груди сгустился ледяной комок.

— Вот, значит, зачем я понадобился? Никому не известный курьер. Но это уже не так. Они меня знают в лицо.

— У Эдика не бывает накладок. Все, что он планирует, всегда удается… Но давай пока не будем об этом. Давай лучше ты сейчас встанешь — и позавтракаем. Я голодная, как крокодил.

Пока я принимал душ, брился, она дозвонилась до ресторана. Опрятный юноша в белой курточке вкатил на колесиках стол со снедью. Кроме дежурных сливок, кофе, свежих булочек, масла и джема, Полина заказала мясной пирог с поджаристой корочкой, источающий восхитительный аромат, овсянку, яйца, творог, мед и копченую колбасу. Вся еда едва поместилась на столике. Полина, подмигнув, заметила, что в холодильнике имеется кое-что еще для поправки души, но от кое-чего я гордо отказался. Поразительно, но никакого похмелья не было. Объяснить это можно двояко: либо организм, набычась, за ночь уравновесил количество спирта в крови до нормы, либо здешняя отрава на порядок качественнее нашей, ларечной. Хотя по названиям и этикеткам — разницы никакой.

За завтраком я вернулся к заветному полумиллиону долларов.

— Вот что, Поля, — сказал я, с аппетитом поедая мясной пирог. — Мне ведь ваши ворованные деньгине нужны. Тем более рисковать жизнью за вонючие бумажки не хочу.