Реакция Вассермана и Латыпова на мифы, легенды и другие шутки истории - Анатолий Вассерман

Правда, они же учили: свобода — осознанная необходимость. Когда точно знаешь рамки, в которых можно двигаться, то свободен выбирать любые варианты поведения внутри этих рамок. Если же ограничения пока не познаны, приходится либо перестраховываться, самоограничиваясь сверх необходимого, либо то и дело натыкаться на пределы, познавая их ценой синяков да шишек.

Это с незапамятных времён знают люди искусства. Они даже говорят: форма освобождает. Жёсткий структурный канон — вроде четырнадцати строк сонета или трёх единств классицистской драматургии — не только позволяет помериться силами с коллегами, работающими в той же форме. Он ещё и высвобождает творческие силы для поиска содержания. А уж вложить его при должном уровне технического мастерства можно в любую избранную форму.

В науке связь свободы с необходимостью и того очевиднее. Пока люди не понимали земное тяготение — они могли сочинять красивые легенды о полёте Дедала и катастрофе его сына Икара, но даже не надеялись создать работоспособные летающие конструкции. Воздушный шар братьев Монгольфье — следствие осознания связи всемирного тяготения с законом Архимеда. Постижение законов Ньютона превратило ракеты из оружия в средство освоения ближнего космоса. Изучение же теории относительности Эйнштейна, переходящей в ньютонову физику при привычных нам условиях, рано или поздно — вместе с другими открытиями — позволит в разумные сроки добираться не только до границ нашей Солнечной системы, но и далеко за них (как далеко, предпочитаю пока не загадывать: слишком уж велик риск разбиться о какую-то ещё не познанную необходимость и не дотянуть до соответствующей свободы).

Каждый следующий шаг на пути научного познания открывает нам всё новые необходимости — а значит, и новые свободы. Как отмечал Эйнштейн, бог утончён, но не злонамерен: законы природы сложны, но неизменны, и по мере выявления существующих препятствий на пути к избранной нами цели природа не сможет создавать взамен новые. Единожды найденный нами путь к этой цели останется работоспособен навсегда — даже в том случае, если мы впоследствии откроем к ней же новые пути.

Маркс и Энгельс жили в эпоху бурных научных открытий. Привычную атмосферу торжества свободы путем познания необходимости они распространили и на общественные науки. Для них коммунизм — вовсе не общество полной вседозволенности, коим в ту пору грезили анархисты. Ныне о вседозволенности мечтают либертарианцы — я и сам склонен к этому экономическому течению — и либералы — я и сам высоко ценю это направление политики. Коммунизм — скорее система, где каждый в полной мере осознаёт обязанности, налагаемые на него самой необходимостью жизни в обществе и взаимодействия с другими его членами — а потому свободен в выборе форм исполнения своих обязанностей и способов получения удовольствия от самой деятельности.

Правда, основоположники изрядно недооценили глубину познания, необходимую для достижения такой свободы. Так, только в 1970-е математически доказано: составление — а тем более оптимизация — производственного плана для целого государства, где создаются десятки и сотни миллионов названий изделий и деталей, требует вычислительных ресурсов, заведомо недоступных человечеству в обозримом будущем. Следовательно, ещё многие поколения не смогут избавиться от стихии рынка — не располагая точными сведениями о ней, останутся не свободны от неё.

По многим подобным причинам общепринято мнение: желательно свести к минимуму внешнее ограничение свободы. Мол, раз уж всё равно все мы зависим от непредсказуемых обстоятельств, нужно предоставить каждому как можно больше свободы для их преодоления. Надо только избегать при этом явных конфликтов — по формуле равноправия: свобода Вашего кулака заканчивается там, где начинается мой нос.

Увы, современное общество столь тесно взаимосвязано, что носы с кулаками сталкиваются в самых неожиданных местах независимо от воли самих их обладателей. Так, источником нынешнего кризиса, уже сотрясающего всю реальную экономику, стали биржевые спекуляции с производными — то есть не завязанными напрямую на какие-то реальные товары и услуги, а зависящими только от биржевых же обстоятельств — ценными бумагами. Долгое время американские законы ограничивали работу с ценными бумагами вообще и производными в частности. В начале этого тысячелетия почти все ограничения отменены — под лозунгом свободы. И вскоре возникла новая необходимость — выкарабкиваться из-под обломков этой свободы.

Закономерности общественной жизни куда сложнее, чем представлялось ещё полтора века назад. Более того — они скорее всего куда сложнее, чем думаем мы сегодня. Соответственно нам предстоит ещё не один раз и не один год натыкаться на правила, установленные царством необходимости. А дорогу в царство свободы надо прокладывать не грудью, а головой.

Пирамида потребностей

Несколько слов о распродажах.

Нынче они повсеместно изобилуют. Как-то, проезжая по Тверской, я увидел сообщение о распродаже буквально в каждой витрине. Причём, судя по всему, это не рекламные фокусы, какими ещё недавно грешили наши торговцы — повышали цену за две недели до праздника и через неделю возвращали к прежнему уровню, после чего сообщали о новой грандиозной предпраздничной распродаже. Сейчас цены снижаются всерьёз. Реально очень дёшево распродаются солидные коллекции почтенных фирм. Что поделаешь — кризис.

Когда глядишь на массированные распродажи, возникает естественный вопрос: что мешает всем участникам экономической деятельности вести себя таким вот кризисным образом — снизить цены, всё распродать, снизить зарплату сотрудников, и тем самым обеспечить дальнейшее вращение колёс экономического механизма, пусть на меньшем уровне, но всё так же бесперебойно?

Понятно, каждому обидно отдавать что-то по дешёвке, никто не хочет терпеть убытки. Но ведь когда кризис всё равно начался, убытки так или иначе в итоге неизбежны. Понятно, что убытки эти будут намного больше в случае остановки экономики, чем в случае её работы в распродажном режиме, то есть по сниженным ценам при сниженных зарплатах. Казалось бы — вполне естественный выход из критического положения экономики в целом.

Но, как известно, всякая сложная проблема допускает множество простых, очевидных, легко исполнимых неверных решений. Вот и идея всеобщей распродажи, к сожалению, не сработает. Ибо существует пирамида потребностей.

Само это понятие ввёл американский социолог Абрахам Харолд Григорьевич Маслов. Смысл довольно прост: потребности неравнозначны, и заботиться о высших можно лишь после того, как удовлетворены низшие, первоочередные.

Если деньги набрались только на две недели отдыха в году, то Вы, скорее всего, не будете все эти четырнадцать дней метаться из конца в конец мира, а просто найдёте какой-нибудь не слишком дорогой пляж и будете на нём отлёживаться, набираясь сил на полсотни недель предстоящей работы.

Если удаётся наскрести всего на одну пару брюк в год, то Вы не будете думать, прилепили на них китайцы марку «Calvin Klein» или марку «Donna Karan, New York». Вы будете беспокоиться, прослужат брюки весь год или расползутся по швам на второй неделе.

Ну а если Вам хватает средств только на то, чтобы с голоду не помереть, то Вы вряд ли будете на последние гроши покупать новое бальное платье.

Королеве Марии Антуанетте Франц-Стефановне Хабсбург, жене Луи Луи-Фердинандовича Бурбона, казнённой французскими революционерами, традиционно приписывают фразу, сказанную за несколько десятилетий до её рождения какой-то французской принцессой: «У народа нет хлеба? Тогда почему же не едят пирожные?» Эта фраза чётко иллюстрирует забвение принципа пирамиды потребностей: человек должен прежде всего удовлетворить потребности низшего уровня, и только тогда появляется возможность перейти на высший.

Если Вам хватает денег на десяток килограмм хлеба в день, то Вы ведь не будете есть этот десяток килограмм хлеба. Хлеба купите грамм двести, зато прикупите к нему сыра и колбасы, а поскольку скорее всего что-то останется, сможете ещё чем-нибудь себя побаловать. Когда растёт материальное благосостояние, люди постепенно поднимаются вверх по пирамиде потребностей — от выживания к самореализации.

Кстати, по этой же причине высокая духовность прямо противоположна бедности, а не является её синонимом, как нас издавна пытаются убеждать. Грубо говоря — человек, тратящий все силы на выживание, чаще всего просто не имеет дополнительных сил на то, чтобы проявлять тонкие душевные движения. Исключения возможны — но столь редки, что не меняют общего правила.

В кризис ресурсы значительной части людей сокращаются. Понятно, эти люди не ужимают все свои разнообразные потребности строго пропорционально, а спускаются по пирамиде потребностей вниз, вовсе отказываясь от заботы о некоторых не остро насущных нуждах. А это в свою очередь означает: бизнесы, ориентированные именно на удовлетворение высших потребностей, оказываются почти не востребованы. Нужда в соответствующих товарах и услугах не уменьшается пропорционально общему сокращению экономики — она вообще может упасть до нуля. Соответственно и все, кто был занят удовлетворением исчезающих потребностей, лишаются своих доходов. Значит, они падают к самому подножию своей собственной пирамиды потребностей. И тем самым понижают пирамиду потребностей общества в целом.