Война и Мир – 1802 - Андрей Баранов

«Вот еще любители половить рыбку в мутной воде, интриганы! – подумал граф. – Да тут творится такое, что в мирное время было бы просто немыслимо! Все делают чтобы угодить государю, меняют свое мнение по десять раз на дню, готовы идти на дуэль, только бы не попасть на переднюю линию! Выпрашивают себе у императора единовременное пособие или хотя бы обед на дармовщинку, дуют на флюгер царской милости так, что и сам Павел уже не повернет его потом в другую сторону… Чертовы трутни, только все путают – ну как тут воевать?!»

Однако же надо было дождаться наконец Светлейшего, как все теперь именовали Кутузова. Он был назначен главнокомандующим после большой чехарды, как сообщили графу по секрету те, что были всегда в курсе всех придворных дел. Наглый денщик командующего на вопрос, скоро ли будет хозяин, ответил с презрением:

– Светлейший должен быть сейчас, да вам-то чего?

Граф Г. с трудом удержался чтобы не перетянуть его плетью поперек красной морды, в глубине души удивляясь своему миролюбию и объясняя его только тем, что перед лицом опасности, грозящей родине, следует забывать о своих амбициях. В это время раздались крики казаков, что едет Сам. За адъютантами на коне, вынужденно ставшим иноходцем из-за тяжести седока, ехал Михаил Илларионович Кутузов, грузный, седой, кивающий головой в кавалергардской фуражке. Поглядев на молодцов гренадеров, которые вытянулись во фрунт при появлении командующего, он вздернул плечами:

– Сколько ж возможно отступать, ведь на таких пахать можно!

Увидев графа Г., с которым он был знаком не то чтобы коротко, но все же встречался пару раз в Петербурге, он минут пять вспоминал кто это, вглядываясь в его лицо единственным уцелевшим после турецких баталий глазом.

– А, здравствуй, голубчик граф Михайло, тезка. Как там твой батюшка?

– Да давно уже умер, – отвечал граф, не вдаваясь в подробности.

– Ну царствие ему небесное, раз так. Впрочем, сочувствую.

– Не угодно ли вашей светлости посмотреть бумаги, да вот тут кстати есть и очень хорошенькая попадья? – встрял в их светскую беседу адъютант.

– А вот сейчас договорю с графом, и… а вам что? – обратился Кутузов к дежурному генералу.

Дежурный генерал пустился читать длинный, очень умный и дельный доклад с критикой наших текущих военных позиций, однако Кутузов явно презирал и ум, и знание, и очевидно слушал все это со скукой, судя по выражению его лица, в которое граф Г. прямо впился глазами.

– Да вот еще, надобно взыскивать с армейских начальников за овес… помещики требуют! – добавил дежурный генерал.

– А вот это сразу в печку… Где у нас печка? А, вот она! В огонь! Пускай косят хлеба и жгут дровишки сколь вздумается, лес рубят – щепки летят, я за это взыскивать не намерен. Чертовы аккуратисты-немцы, – отозвался на это Кутузов.

Бросив красавице-попадье несколько золотых и не преминув ущипнуть ее за пышный зад, он вернулся к беседе с графом.

– Ну ладно, отец умер, сие очень грустно, но я тебе второй отец… я тут всем как отец-командир, помни это!

– Вестимо, ваша светлость! – промолвил граф, и передавши письмо от князя Александра Борисовича между прочим упомянул о тех последствиях английского нашествия, которые ему уже довелось увидать. Он рассказал о разбитых оранжереях, о телятах и коровах, что ходили по заброшенным паркам, о каком-то виденном им мужике, который вязал лыко – вернее уже не вязал – сидя на господской лавке, о том состоянии, в котором без сомнения подобно многим поместьям уже оказалось или скоро должно было оказаться его собственное имение, равно как и величественное Надеждино князя Куракина, и прочие дворянские гнезда святой Руси.

– До чего довели, сволочи! – сказал Кутузов взволнованно, наконец-то ясно представив себе положение в котором оказалась Россия. – Ну дай только срок… Так ты хочешь при мне остаться?

– Не уверен, смогу ли я вам чего дельного посоветовать, – начал было граф Г. дипломатично.

– Советчиков много, да людей нет, Всех дурней слушать, так мы и старой войны с турками никогда бы не кончили. Крепость взять не трудно, трудно компанию выиграть. Но с такими как ты все будет – главное терпение и время.

– Похоже что времени у нас уже нет, – отвечал граф Г. невесело.

– Ну так запасайся терпением! Я турок лошадей жрать заставил, и англичашек тоже заставлю, дай только срок.

– Так нужно все же дать им сражение, этим морским дьяволам, нельзя же все время отступать-то? – вопросил граф, зная что этот вопрос очень интересует как русский народ в целом, так и самого князя Куракина в частности.

– Ну если все этого захотят и меня к стенке припрут, так тут уж делать нечего. Но помни – важнее терпения ничего нет, ежели оно конечно ко времени.

На этом аудиенция закончилась, и граф Г. видел, как Кутузов с удовольствием вернулся к попадье и роману Даниеля Дефо «Остров сокровищ». Однако сам не зная почему, граф приехал к своему приятелю Морозявкину в их походную палатку вполне успокоенным насчет судьбы России и общего хода дел. «Дельный старик, страна вверена кому надобно. Он конечно ничего не придумает, зато и лишнего никому не позволит. Понимает что такое неизбежный ход событий». К этому рассуждению присовокупилось и такое: «Главное – что он русский, а то у наших немцев и этого барона фон Залысовского такие омерзительные рожи! А все эти его английские романы – ерунда, главное что он хочет их заставить жрать лошадей… и сено тоже». Морозявкин, выслушав впечатления графа от встречи со Светлейшим, вполне с ним согласился.

– Значит мы тут вроде шпионов при собственной армии, что ли? – спросил он у графа Г., когда они уже ложились спать на каких-то старых драных тюфяках, набитых гнилой соломой.

– Вроде того, но мы пишем реляции для пользы дела, само собой! – отвечал граф Г., уже думая что он доложит в письме вице-канцлеру.

– Ну раз так, то ты пожалуй потолкайся завтра среди генералитета, послушай к чему они там склоняются, – посоветовал Вольдемар и зевнул, засыпая.

Наутро граф Г. последовал этой рекомендации. Пользуясь близостью к самому главнокомандующем он напросился на военный совет, который однако же несколько сбил его с толку. Из гостиной слышались голоса по-немецки и по-французски, кое-кто не стеснялся говорить и на языке оккупантов, то есть на английском. По углам были навалены какие-то ковры, на которых дрыхли измученные пирушками адъютанты. Военные и невоенные стояли тут вперемешку, русские генеральские мундиры держались на иностранцах как седла на коровах.

Немцы-теоретики стояли стенами, как всегда до крайности самоуверенные. Граф Г. помнил, что немец бывает самоуверен на основании знания науки, которую он сам же и выдумал, и вообще они противные. Впрочем и французы были не лучше – они считали себя обворожительными и неотразимыми как для мужчин, так и для женщин, а таковым мог быть разве что сам граф Г., но никто более в целом свете. Англичане и вовсе полагали себя гражданами самого благоустроенного государства в мире, а уж если вспомнить, что они таки осмелились напасть на нас, то и самого самоуверенного и наглого. Как человек русский, граф был убежден что невозможно вполне знать чтобы то ни было, и поэтому был самоуверен даже тогда когда он ничего не знал и знать не хотел.

Как выяснилось, ночью было получено известие о движении англичан в обход нашего лагеря, и по этому случаю каждый генерал предлагал свой собственный план действий. Шведский вояка, пользуясь оказией, представил свой проект, согласно которому надо было ждать противника в стороне от Московской дороги. Оспаривая его мнение, другие тут же предложили продвигаться вперед и атаковать, дабы выбраться из западни, в которую мы все попали в этом чертовом лагере. Кто-то совал под нос прочим исписанную тетрадку, кто-то уверял что эта позиция с открытым тылом. Немецкий генерал тыкал пальцем в карту, ему возражали по-французски, и он конечно не понимал ни слова.

Словом, тут все было как в поговорке о лебеде, раке и щуке, однако же граф быстро сообразил, что все они боялись военного гения Веллингтона и Нельсона как огня, и страх этот слышался в каждом возражении. Казалось что их ждали со всех сторон сразу, и лишь для самоуспокоения повторяли что дескать адмиралы не воюют на суше, а что касаемо Веллингтона, то у нас тут все же не Индия и ему так свободно не разгуляться – но видно было что и сами мало в это верили.

Граф Г. слушая только удивлялся и думал: «Да что за вздор, какая тут теория, ведь если веселый смельчак вроде меня крикнет во-время: «Ура! В штыки, братцы!» – то десятитысячный отряд врагов мигом разбежится, а если какой-нибудь болван-немец заорет: «мы отрезаны!» то и сто тысяч нашего собственного войска не помогут. Выдумали тут теорий о гениях, а они только на то и годятся, чтобы в срок сухари войскам подвозить. Генералы – полные болваны, да еще и рассеяны до ужаса. Нет, я против низкопоклонства перед воякам – у них каски вместо голов. О, историческая мысль!»