Валашский дракон - Светлана Лыжина

– Господин, она попросила передать тебе… вот, – слуга чуть наклонился, протягивая Владу что-то на ладони, и князь вдруг увидел ту самую ленту красного шёлка, которую Луминица так берегла вчера, не позволяя ночному гостю прикоснуться к этой вещи.

Злость тут же улетучилась. Влад взял ленту и, с трудом сдерживая счастливую улыбку, поспешно направился к девице, хоть в лагере ещё никто не лёг спать. Люди сидели у костров, разговаривали, смеялись, пели песни, и князю даже показалось, что в эту минуту во всём мире не найдётся ни одного человека, который бы горевал.

Полотняный задник у повозки был плотно закрыт совсем как вчера. Приподняв край, Влад быстро пробрался внутрь и увидел, что Луминица сидит на своей постели, как вчера. Из одежды только сорочка – тоже, как вчера – и коса расплетена.

При появлении гостя девица сперва растерялась, но затем увидела, что Влад насторожился, готовый принять её растерянность за продолжение вчерашних страхов. Тогда на лице Луминицы появилась решимость. Девица взялась руками за края своей сорочки и с усилием стащила её через голову, как стаскивают кольчужный доспех, будто рубашка и впрямь была доспехом, защищавшим от чего-то. Перед врагом так себя не ведут. Только перед человеком, которому можно доверить свою жизнь и судьбу.

Влад не помнил, как преодолел то расстояние, которое ещё оставалось до Луминицы. Прижал её к себе, поцеловал. Она робко обняла его за шею.

Старостова дочь была ещё очень юна и потому не догадывалась, что женщины кажутся прекраснее, когда молчат… ну, или в редком случае они могут стать красивее, когда поют, но сейчас девицу украсило бы молчание. Луминица этого не знала и потому спросила:

– Ты меня любишь?

– Конечно, люблю, – ответил гость, стараясь, чтобы в его словах вдруг не послышалась небрежность. – Стал бы я иначе выкупать тебя у твоего отца?

В следующую минуту никаких разговоров не происходило, но затем Влад почувствовал, что Луминица напряжённо ждёт он него вопроса, который, по сути, глупый, ведь ответ и так ясен.

– А ты меня любишь? – наконец, произнёс князь.

– Да, – радостно ответила девица, а Влад тем временем уже успел подумать, что глупость юного возраста по-своему прекрасна, и если уж задавать друг другу глупейшие вопросы, то задавать все:

– А почему ты меня любишь? – начал выпытывать князь.

Старостова дочь отнеслась к этому очень серьёзно и зашептала:

– Я начала тебя немножечко любить после того, как ты отвёз меня к моему отцу. Я поняла, что ты – человек честный, но мне всё равно было страшно, потому что даже честные люди бывают жестокими. А вчера, когда ты ушёл, я полюбила тебя по-настоящему, потому я поняла, что ты – человек добрый.

Услышав это, Влад не смог удержаться от ехидного замечания:

– Честный? Добрый? Честных и добрых людей на свете много. Эдак ты сможешь полюбить каждого второго.

– Нет, – горячо возразила Луминица, помотав головой. – Другие люди честны из-за страха перед законом, а добры из-за страха перед Богом. Они думают, что если не будут честными и добрыми, то их накажут, а ты не такой. Ты честный и добрый не потому, что боишься чужого суда или наказания от Бога, а потому, что так велит тебе твоё сердце.

Слова старостовой дочери стали для Влада неожиданными, хотя, конечно, Луминица не говорила ни о чём таком, чего он сам в себе не подозревал.

Ещё с тех времён, когда Влад решил отомстить за своих убитых родичей, отца и брата, он действительно перестал бояться человеческого суда и даже Бога. Да, девица угадала. Восстанавливать справедливость везде, где только возможно, – в этом теперь была Владова цель, а чтобы поступать по справедливости, нужно быть честным. Здесь старостова дочь тоже оказалась права. Ну и к тому же ради восстановления справедливости Владу приходилось думать о других людях больше, чем о собственном интересе. Многие почему-то называли это добротой. Так назвала и Луминица.

Однако князя удивило, что юная несмышлёная девушка, с которой он повстречался чуть больше недели назад и которой не успел толком рассказать о себе, смогла угадать всё это и выразила так близко к истине – нашла простые, но в то же время верные слова. «Неужели, – подумал румынский государь, – я негаданно нашёл женщину, которую очень долго искал? Женщину, которая полюбит меня самого. Именно меня! То есть поймёт, что во мне скрыто, самую мою суть и именно потому полюбит».

Этих мыслей он не высказал, но Луминица, казалось, отвечала «да, да» и смотрела ему в глаза, будто видела там целый мир – новый, но уже не страшный.

Этот её особенный взгляд запомнился Владу и даже через много лет не истёрся из памяти. Много чего случилось с тех пор, как состоялся поход в Молдавию. Много чего изменилось и, главное, столько лет было потеряно в Соломоновой башне. Почти четверть жизни прошла здесь, поэтому воспоминания о далёких днях вызывали у узника тоскливое чувство, но в то же время грели душу, ведь всегда хорошо, когда у тебя есть что вспомнить.

«Где же ты теперь, любимая? – думал узник. – Где?»

III

Минувшим вечером улицы Вышеграда казались молодому флорентийцу лабиринтом, но сейчас, при свете солнца, всё изменилось, ведь почти отовсюду над крышами домов можно было увидеть верхушку огромной горы, заросшей лесом, которую увенчивала каменная корона цитадели. Этот ориентир не давал сбиться с пути, поэтому Джулиано, покинув наконец гостиницу, уверенно двинулся вниз по улице.

На перекрёстке юноша свернул направо на большую и широкую дорогу, прорезавшую весь Вышеград вдоль, и по ней дошёл до королевского дворца, скрывавшегося за глухой каменной стеной. Возле дворцовых ворот утоптанный тракт превращался в булыжную мостовую и далее тянулся через город уже в таком виде, однако чудесное превращение, случившееся именно рядом с дворцом, не могло оказаться случайностью. «Камни тут клались явно не для удобства простых вышеградцев, – решил Джулиано. – Наверное, этот путь ведёт в крепость».

Вот почему через некоторое время, когда мостовая сузилась и стала клониться вправо, а из-под неё снова вылез широкий утоптанный тракт, ведший прямо, флорентиец, не задумываясь, продолжил путь по мостовой.

По сторонам виднелись белые домики, спрятавшиеся за изгородями, увитыми диким виноградом, пока ещё безлистым, а на мощёной дороге меж камней пробивалась зелёная травка. Просто не верилось, что рядом с большой и мощной крепостью может царить такое умиротворение, и всё же здесь было очень тихо и спокойно.

Крепостная гора теперь высилась совсем рядом. На склоне виднелись каменные укрепления, наверное, нужные, чтобы в случае осады обстреливать с них дорогу, по которой сейчас шёл Джулиано, но обстрел вряд ли оказался бы успешным, потому что вокруг укреплений очень густо росли молодые дубы. Почки на дубах ещё не лопнули, а вот окажись на ветвях зелень, укрепления полностью скрылись бы за ней. «Странно», – подумал молодой флорентиец, который плохо разбирался в военном деле, но даже он догадался, что деревьям тут не место.

Крепость имела странный вид ещё и потому, что в оборонительной стене возле ворот обнаружились входы в винные погреба – целых две двери.

Горный склон здесь возвышался почти отвесно, и оборонительная стена не столько огораживала, сколько подпирала его. Рыть тоннели в таком месте удобно, но это всё равно казалось верхом безрассудства. «Враг сможет заложить в погреба бочки с порохом и взорвать стену, – думал Джулиано. – Если я это понимаю, то и комендант, конечно же, понимает, однако ведёт себя беспечно, разрешая устраивать то, чего нельзя».

Беспечными казались и два латника, несшие охрану по ту сторону ворот крепости. Деревянная решётка, призванная защищать вход, была опущена, но сами латники, вместо того чтобы стоять за ней с копьями наготове, сидели в стороне и разговаривали. Когда Джулиано приблизился, эти двое поспешно вскочили, но не стали отгонять незваного гостя, а спросили, что ему нужно. Флорентиец ответил, после чего охранники приподняли решётку и любезно объяснили, где искать коменданта:

– Наш кастелян, – так официально именовалась его должность, – должен быть наверху, в цитадели. Но ты и здесь спроси. Он сюда временами спускается.

Продолжая удивляться всеобщему легкомыслию, Джулиано направился ко вторым воротам, которые, как ему виделось, вели в небольшой дворик, огороженный так, что получилась почти самостоятельная крепость внутри той, куда только что удалось проникнуть.

Центром внутренней крепости являлась огромная шестиугольная башня, которая была настолько велика, что по сравнению с ней остальные башни казались мелкими, а оборонительные стены – тоненькими. Однако это мощное сооружение служило не для военных целей. Флорентиец сразу обратил внимание на красивые окна арочной формы, да ещё с витражами, делавшими башню похожей на дворец.

Залюбовавшись ими, Джулиано не сразу расслышал грубые окрики: